- Итак, у нас появился новый воздыхатель?
Я чуть не пролила кофе.
- Нет, Хана. Почему ты спрашиваешь?
Она выглядела удивленной.
- Ты великолепно выглядишь последнее время. Ты явно счастлива. Я даже слышала, как ты напевала в туалете. Вот я и подумала, что у тебя кто-то появился.
«Нет, Хана. Ты не угадала. У меня не просто «кто-то» появился, - у меня каждую ночь свидание с новым «кем-то». Это я говорю на тот случай, если тебе действительно интересно». Я живо подавила эти мысли и хитрую улыбку, которую они вызвали, заменив их истинно профессорским выражением лица.
- Я просто стала чаще посещать фитнесс-центр. Может, в этом все дело?
В этом семестре я еще читала факультативный курс под названием «Жизнь в психиатрической клинике», который исследовал постоянно меняющиеся способы обращения медицинских и психиатрических учреждений с больными людьми. Чем бы ни руководствовались изначально создатели этих лечебниц, за всю историю их существования заключенные там люди были обречены на непреходящую жестокость и произвол. В ходе занятий мы рассматривали историю так называемых «дворцов бедняков» - огромных, величественных государственных лечебниц, построенных в девятнадцатом веке для достижения благой цели, какой бы она ни была в то время.
На следующий день, после похода в магазин и салон красоты, я читала лекцию по «сумасшедшему дому», как называли этот курс сами студенты.
Меня одолевали смешанные чувства, и мне было необходимо разобраться с ними как можно скорее. Мы как раз проходили тему, которая всегда казалась для меня одной из самых сложных: использование клиник для умалишенных в качестве свалки для женщин, ставших ненужными обществу.
Мне ни разу не удавалось пройти эту тему с надлежащей отстраненностью и бесстрастностью, потому что она всегда вызывала у меня сильнейшее негодование. Никому не нужная старая дева, излишне говорливая жена, стареющая мать, - все они могли оказаться в тюрьме только потому, что какой-нибудь мужчина мог пожелать от них избавиться и найти сговорчивого доктора, согласного подписать бумагу, подтверждающую их безумие. Причем в дальнейшем жертва могла выйти на волю не по утверждению врача о ее умственном здоровье, а только с разрешения родственника мужчины, который инициировал ее «лечение».
Я нахожу это возмутительным. Каждый раз, говоря или думая об этом, я чувствую, как кровь закипает у меня в жилах.
Студенты должны были на этой неделе прочитать книгу Геллера и Харрис «Женщины в психиатрической клинике». Они могли уже комментировать конкретные случаи, описанные в книге, истории живших в те времена женщин, которые провели годы и даже десятки лет в лечебницах для умалишенных, хотя были не более безумны, чем мужчины, обрекшие их на такую жизнь.
Дело было не в умственном здоровье, а в беспомощности, из-за которой мог произойти подобный произвол.
Занимаясь собственным независимым исследованием (или подчиняясь новой навязчивой идее, как вам больше нравится), я начала читать о том, как проституцию использовали в качестве доказательства сумасшествия женщины. Мой гнев был еще сильнее обычного. Возможно, мою точку зрения нельзя было назвать исключительно научной.
В аудитории нашлись женщины, обуреваемые еще большими страстями, чем я сама. Так бывало часто, и я считала эти моменты наивысшим, чистым и значительным достижением образования в целом и конкретного преподавателя. Мне нравилось предоставлять людям информацию, которой у них не было раньше, и наблюдать за тем, как оживает страсть в их сердцах. Открой человеку истину, и она изменит его жизнь. Может быть, придет день, и весь мир изменится благодаря истине.
В аудитории шла жаркая дискуссия. Я ожидала чего-то подобного. Невозможно воспринимать емкие, образные слова, содержащие в себе столько боли, и не реагировать на них эмоционально. Я не стала мешать дискуссии и только ходила по залу, время от времени комментируя и задавая вопросы.
Постепенно мы отклонились от темы, но я не стала сразу возвращать студентов назад. Мне было важно, куда заведут их собственные рассуждения.
- Ну какая теперь разница, скажите мне? Это уже история, больше таких вещей не бывает.
- Ты что? Все бывает, только выглядит по-другому. Может, все происходит не так явно, но только суть от этого не меняется.
- Какая суть не меняется? - тихо задала я свой невинный вопрос.
- Что не меняется? Вы мне лучше скажите, что изменилось! Люди по-прежнему считают, что, если женщина почему-то не захотела делать то, что от нее требуют, она ненормальна и поступает вопреки собственному естеству.
- Да ерунда все это! Женщины сейчас становятся президентами компаний!
- А что требуют от женщины? - снова спросила я.
В ответ хлынула волна ярости.
- Да все! От них требуют, чтобы они все делали и при этом были милыми, заботливыми и незлобивыми ко всем окружающим! Да, и еще они должны быть сексуальными. Этакими женщинами чьей-то мечты, и в то же время готовить так, как их свекрови! Они должны рожать детей, а если они не хотят этого делать и предпочитают заняться собственной карьерой, их тут же начинают считать эгоистичными, эгоцентричными и ненормальными в целом.
Если бы я жила в прошлом веке, меня бы точно отправили в сумасшедший дом!
Другой женский голос подхватил:
- И с сексуальностью тоже все несправедливо. Мужчин раньше сажали в тюрьму за преступления, а женщин - за то, что они были слишком сексуальны. Если ты надеваешь короткую юбку и блузу с откровенным вырезом или пользуешься косметикой и украшениями не так, как этого хотели бы окружающие, - тебя наказывают и прикрепляют к тебе ярлыки.
Я посмотрела на нее.
- Какие ярлыки?
Она пожала плечами:
- Ну, знаете, там, шлюха, сука, дрянь. Так что у девушки есть выбор: либо соответствовать чужому представлению о тебе, либо быть наказанной за неповиновение.
- Все равно ничего не получится! Мужчинам нравится, когда женщина изображает суку, хотя они не склонны стесняться выражениях и обязательно будут оскорблять ее за это!
Другая студентка сказала:
- В том-то все и дело! Нас только оскорбляют за то, что мы не соответствуем чужим представлениям, а тогда женщин за это отправляли в сумасшедшие дома.
Голоса продолжали звучать, а я задумалась. Я уже знала то, о чем они говорят, но эта истина почему-то стала откровением для меня.
Возможно, это произошло потому, что теперь она имела ко мне непосредственное отношение. Если женщину называли проституткой, даже в современном мире это было оскорблением. Раз об этом говорят даже студенты, значит, так оно и есть.
Я дала им письменное задание, предложив выразить на бумаге свои чувства возмущения и сострадания, потому что мне были интересны страстные и гневные речи женщин и не менее, страстные оборонительно-оправдательные слова мужчин. Я сидела за столом и хмурилась, глядя в блокнот. На мне была одежда для занятий: юбка, шелковая трикотажная блуза и туфли на низком каблуке. Для вечерней работы я планировала переодеть только нижнее белье. Итак, я могла считать себя в относительной безопасности: я не выглядела как шлюха, что оставляло мне шанс считать себя хорошей женщиной.
Позже, познакомившись с другими женщинами, которые работали в агентстве, я была поражена. Глядя на них, никто бы не принял их за сотрудниц службы эскорта. Они совершенно не были похожи на шлюх.
Что значит «быть похожей на шлюху»? Я больше ни в чем не была уверена.
* * *
Персик позвонила мне в семь тридцать.
- До которого часа ты сегодня хотела работать?
Я об этом как-то не думала.
- Не знаю. А что? - Мне было особенно нечем заняться. С исчезновением из моей жизни известного урода все вечера стали похожи один на другой.
- У меня тут наклевывается для тебя один клиент. Тебе он понравится, только он не может встретиться с тобой раньше десяти. Ты как?
