Я искал ее у боковой сцены, где она обычно прячется, вероятно, думая, что я ее не вижу. Искал на другой стороне и внизу, где охрана удерживает фанатов на расстоянии от сцены. Но так нигде и не нашел.
Когда играем последнюю песню нашего сета, мне не терпится увидеть ее снова. Она заноза в заднице, но чертовски предсказуемый труженик, всегда одна из первых на сцене после шоу.
— Ты был великолепен, Индианаполис! — кричит Джесси в микрофон, и мы играем последние аккорды, чтобы закончить вечер.
Свет в зале гаснет, и я ухожу со сцены, передаю свой бас Коротышке, пока ищу взглядом Томми. Она стоит в окружении своих коллег, устремив взгляд на сцену и готовая к работе. Девушка слегка поворачивает голову, как будто чувствует, что я за ней наблюдаю.
Белое полотенце швыряют мне в лицо, портя обзор.
— На кого ты там смотришь? — игриво спрашивает Эшли у меня под боком.
В зале зажигается свет, и Томми исчезает.
— Ни на кого, — говорю я и доказываю свою точку зрения, заставляя свои ноги идти прочь, хотя это чувствуется так, будто я оставляю что-то важное, что-то жизненно важное для моего счастья, позади.
— Не похоже, что ни на кого. — Эшли не отстает от меня, пока мы возвращаемся в гримерку. — Кажется, кто-то влюбился.
Я смеюсь, и звук получается совершенно неестественным. Надеюсь, что Эшли этого не заметит.
— Ни для кого не секрет, что мне нравятся женщины. Но это не значит, что я в кого-то влюблен. И мы что, во втором классе? Взрослые не влюбляются.
Мы сворачиваем в длинный коридор, уставленный коробками и ящиками.
— Неправда. Я была очень влюблена в Бена. — Впереди гримерка, а у двери толпится небольшая толпа. Не редкость после шоу. Она вздыхает, когда видит своего мужа. — Все еще люблю.
— Женщины влюбляются. Мужчины — нет.
— Это правда? — спрашивает Эшли, когда мы подходим к группе. — Мужчины не способны влюбляться?
— Нет, — говорит Джесси, притягивая Бетани ближе к себе. Кажется, ее не беспокоит, что он весь мокрый от пота, когда она прижимается к нему. — Мы не называем это влюбленностью. Мы называем это желанием трахнуться…
— Джесайя! — Его жена закрывает ему рот, ее глаза расширены. — Я знаю, что ты не собирался говорить, что влюбленность — то же самое, что и возбуждение.
Он кусает ее руку, пока она не отпускает его рот, а затем с силой целует ее, прижимая к стене. Отлично.
— Каким бы заманчивым ни был этот разговор, мне нужен душ. — Я открываю дверь с мыслями о том, чтобы как можно быстрее убраться подальше от своих товарищей по группе, пока они не увидели в моих глазах что-то, что я не готов объяснить.
И сталкиваюсь с невидимым силовым полем, которое посылает меня назад.
Моя задница ударяется о бетон. Я смотрю вверх, недоумевая, что, блядь, только что произошло. Все в радиусе пяти футов от меня разражаются смехом, а я все еще нахожусь в оцепенении, пытаясь понять, как, черт возьми, я за считанные секунды из вертикального положения оказался на заднице.
И тут я вижу это.
В дверном проеме натянута какая-то сверхпрочная полиэтиленовая пленка.
— Никогда не видела, чтобы человек твоего размера падал так быстро, — говорит Джейд, протягивая мне руку.
Я отмахиваюсь от нее, пытаясь сохранить хорошее отношение, но чувствуя себя полным тупицей.
— Приятно знать, что я могу развлечь вас, ублюдки. — Я пытаюсь встать, у меня болит копчик.
Джесси все еще смеется, когда дает мне «дай пять».
— Я не был уверен, что ей удастся это провернуть. Это было эпично.
Томми.
Ее местонахождение во время нашего шоу больше не является тайной. Я рад, что ее не было рядом, чтобы засвидетельствовать мое унижение. Если только…
Я поворачиваюсь, осматривая окрестности, и ловлю ее, выглядывающую из-за угла.
— Ты, — рычу я.
Ее смеющаяся ухмылка исчезает с шокированными «Ох, черт», прежде чем девушка бросается прочь.
Вот засранка.
ГЛАВА 7
ИТАН
На следующий день в Гранд-Рапидсе я рано выхожу из гримерки за кулисы, чтобы поискать Томми. Знаю, что как только группа разогрева выходит на сцену, большая часть команды идет либо в свой автобус, либо в «кормушку», чтобы поесть. И я надеюсь, что она голодна.
Запах горячей еды и рокот голосов доносятся до меня еще до того, как протискиваюсь в дверь. Небрежно осматриваю комнату, стараясь не выглядеть так, будто ищу кого-то конкретного, и беру бутылку воды. Один из сотрудников арены, парень по имени Дин, поднимает подбородок.
Оборачиваюсь, и что я вижу? Томми склонилась над тарелкой с едой, держа в одной руке недоеденный бургер, а в другой — картофель фри, покрытый кетчупом. Козырек ее бейсболки приподнимается, когда я приближаюсь.
— Томми. — Я опускаюсь на сиденье напротив нее и стараюсь не чувствовать удовлетворения от ее ответного хмурого взгляда.
— Как твоя задница? Такая же ушибленная, как твое эго? — Она откусывает от своего бургера кусок размером с человека, набивая щеки, пока жует.
Я привык быть рядом с женщинами, которые едят так, будто у них нет желудка, и на мгновение завороженно наблюдаю, как Томми наслаждается едой.
— Если ты ищешь предлог, чтобы я спустил для тебя штаны, Томми, то тебе не повезло. Меня не привлекают дети.
Она перестает жевать, бросает бургер и картошку фри, вытирает жирные пальцы о рубашку.
— Чего ты хочешь? — говорит она, прежде чем проглотить еду.
— Я здесь, чтобы дать тебе возможность извиниться.
— И зачем мне это делать?
— Затем, что ты слишком глубоко увязла, и я не могу нести ответственность, если все это между нами закончится твоими слезами.
Мускул на ее челюсти подергивается, а рот сжимается в тонкую линию.
— Я никогда не плачу.
— Хм. — Я наклоняю голову и изучаю копну непослушных каштановых волос, обрамляющих ее шею. Замечаю отсутствие чего-либо на ее лице, даже гигиенической помады. — Я действительно тебе верю.
Она откидывается назад с довольной ухмылкой и скрещивает руки.
— Если никогда не плакала, это не значит, что ты не будешь плакать.
— Это даже не имеет смысла.
Я постукиваю себя по виску.
— Или имеет?
Она хихикает, и я должен признать, что мне нравится этот звук.
— Ты идиот.
Ее взгляд устремлен прямо поверх моего плеча. Мне не нужно смотреть, чтобы знать, что сейчас произойдет, но я должен следить за своим выражением лица.
— Извините, — говорит Дин, подходя к нашему столику. — Это только что доставили из местной пекарни, если вам интересно? — Он ставит тарелку со свежими канноли.
— Ух ты! — Томми смотрит на десерт так, будто только что не съела полкоровы. Она, вероятно, забыла, что я сижу здесь, или что мы были в середине разговора. — Выглядят потрясающе.
Девушка берет один и облизывает губы, поднося десерт к губам. На мгновение я забываю, где нахожусь и что делаю, и пристально смотрю на ее рот, надеясь, что ее красивый розовый язычок появится снова. Она не разочаровывает. Я чуть не стону, когда Томми закрыв глаза, томно выдыхает и засовывает половину канноли между губами, как будто сосет чл…
— Что это было? — Она морщит нос и медленно жует. Ждет, что Дин ответит, но парень отходит в сторону, оставляя все на меня.
Я наклоняюсь вперед, опираясь локтями на стол.
— Что это было? Я не могу понять тебя с половиной канноли во рту.
Она жует еще немного, но это действие выглядит болезненным, так как ее лицо перекосило с одной стороны.
— Вкусно, да?
Томми вздрагивает, когда, наконец, глотает, но слегка давится, и я боюсь, что она выплюнет все это обратно. Слава Богу, ей удается проглотить.
— Это была… зубная паста?
— Да, была. Вкусная, правда?
Она делает дюжину больших глотков колы и снова кривится. Зубная паста и газировка — не лучшее сочетание.
— Это было…
— Отвратительно? Тошнотворно? Тебе нужно сходить поблевать?
Даже из-под козырька ее стальные серые глаза непоколебимы, когда девушка смотрит прямо на меня.
