Все же приведем рассказ умного и многоопытного Халка.
* * *
— Я почуял неладное примерно за полмили до берега. Возле Дии всегда вьется тьма несметная чаек и бакланов. От воплей уши вянут. И вдруг, ни с того, ни с сего — тишина гробовая. Ни единой птицы, ни в воздухе, ни на воде.
Эксадий, кормщик, брякнул было, что, дескать, царица и пернатых призвала к порядку, да мне шутить не захотелось. Обругал парня последними словами и велел перейти на таранную скорость. Едва гребцов не загнал...
— Если побережье внезапно вымирает, это очень скверный знак, очень. Держи ухо востро и готовься к неприятностям. Так и вышло, телочка.
— Пентеконтеры стояли у самого устья, все четыре. И ни души на палубах! Минуем, даю знак Мегапенту и Поликтору сбавить прыти, осмотреться, отрядить людей. Эсон, замыкающий, как положено, бросил якорь при входе в бухту, перегородил, выстроил всех лучников у внешнего борта... А мы с Геленом, двое головных, ринулись к берегу. Пусто!
Третьей страже, примерно за два часа до рассвета, надлежало развести костры, водрузить на толстых рогатинах увесистые казаны и сварить похлебку для себя и товарищей. Угли, разумеется, погасли, но котлы продолжали свисать с толстых металлических перекладин, полные остывшим варевом.
Царский шатер невозмутимо высился посреди выгнутой песчаной полосы. Рядом плакал и скулил очумелый от непонятного ужаса, потерявший свой собачий рассудок,, Тиу. Топыря огромные деревянные рога, легонько покачивал кормой «Апис».
Ни малейших признаков человеческой жизни вокруг не замечалось.
— Каждая малость была на месте, Элеана, всякий пустяк лежал нетронутым. Плащи гребцов около скальной подковы, десяток бронзовых котлов, шатер, постели... Драгоценности покоились в изголовье, никем не тронутые. А людей точно корова языком слизала!
Халк замолчал и отхлебнул глоток вина из плоской серебряной чаши.
— Продолжай, — негромко велела жрица.
— На пентеконтерах обнаружили такую же картину. Полтысячи живых душ растаяли без малейшего следа!
— Кстати, о следах...
— Ничего сколько-нибудь примечательного. Я лично исследовал весь берег. Лишь отпечатки ног — шагали уверенно, спокойно, без поспешности либо сумятицы. Стража протоптала настоящую колею вдоль водной кромки... Но помимо ополоумевшей собаки — никогошеньки!
— Эсон и Поликтор, как бешеные, обогнули остров, глядели, кричали, даже спускали ныряльщиков. Пусто! Пусто, Элеана! Голые скалы — и ни единой пичуги, вот что меня поразило...
— Понимаю, — тихо произнесла верховная жрица. — Дело страшное и доселе неслыханное. Однако надлежит выждать положенный месяц...
Но и через месяц о пропавших не донеслось ни слуху ни духу.
Поправку к закону, внесенную по капризу Аркесия, отменили на веки вечные, остров отрыдал по несчастным повелителям — искренне и притворно, прилежно и горько, на разные лады.
Великий Совет провозгласил Дию местом проклятым и запретным для рыбной ловли, охоты либо поиска раковин-багрянок.
Четыре покинутых пентеконтеры навсегда остались гнить в зачарованной бухте, а песик царицы бесследно исчез, проплакав среди дворцовых коридоров две недели кряду.
Тем и окончилось это загадочное, непостижимое приключение.
Свершив положенные обычаем печальные обряды и воздвигнув на северной оконечности Кидонского мыса мраморный кенотаф[12], собрание жриц задалось неизбежным вопросом о восшествии на престол новой царской четы — Идоменея и Арсинои...
* * *
Дети незадачливых путешественников принята горестную весть легче и проще, нежели следовало предполагать.
Аркесий появлялся во дворце от случая к случаю, в промежутках меж непрерывными плаваниями, учениями, битвами, оставаясь для тринадцатилетнего сына и одиннадцатилетней дочери едва ли не чужим, ибо, по сути, ничем, кроме флотских дел, по-настоящему не интересовался. Эгиалея же, правительница усердная и добросовестная, постоянно погруженная в заботы о благосостоянии подданных, проводила дни в бесконечных приемах, разбирательствах, обсуждениях, всецело возложив заботу об отпрысках на придворных дам и вельмож.
Существо непоседливое, одаренное великой живостью и воображением, зачастую капризная и неуемная, Арсиноя сплошь и рядом вызывала у хладнокровной, рассудительной матери изрядный гнев и, случалось, неделями не имела права заходить в ее покои. Девочка чутьем поняла, что царица и она просто принадлежат к разным, с трудом переносящим друг друга, породам, и тем крепче привязалась к своей главной и любимой наставнице Ифтиме, черноволосой красавице, всячески баловавшей царевну, снисходительно взиравшей на любые проделки и проказы, выгораживавшей подопечную при каждом удобном случае.
А суровый, неулыбчивый Идоменей, любимчик и первенец, вообще не был склонен к излишней чувствительности...
Заранее предвкушая день, когда ступит на корабельную палубу и коротким словом стронет с места многие десятки грозных боевых судов, будущий владыка никак не мог заставить себя особо огорчаться исчезновению родителей.
В конце концов, наследовать командование флотом он мог лишь по уходе Аркесия...
— За чем остановка? — полюбопытствовала недавно ставшая первой помощницей Элеаны Алькандра, когда верховная жрица прервала торжественную речь, запнувшись на коротеньком слове «но». — Поженим их, до поры до времени учредим опекунство...
Элеана сердито воззрилась на подопечную:
— Во-первых, не смей прерывать, покуда я не договорила. Во-вторых, очень и очень крепко подозреваю, что все окажется сложнее...
Председательствовать Советом Священной Рощи могла только обладательница изощренного, незаурядного разума. Полностью отвечая этому требованию, тридцатилетняя Элеана уже довольно долго размышляла над вопросом, в голову не приходившим ни единой из женщин, облеченных правом служить Апису и ублажать его.
— Закон требует свершить соитие по заключении брака, в первую ночь, при двух свидетельницах, принадлежащих к жреческому сословию, — молвила она с расстановкой.
Сие незапамятное и нерушимое правило было, вероятно, порождено возникшими когда-то сомнениями в законности престолонаследования. Разумеется, венценосное дитя отнюдь не обязательно зачинали с ходу и немедля; обычай давным-давно приобрел свойство чисто символическое, но повторим: критяне держались традиции с упорством, неслыханным даже в нынешней Великобритании.
Обычай существовал, и блюсти его надлежало неукоснительно.
Элеана выжидающе оглядела собравшихся.
— Разумеется, — сказала Алькандра. — Это общеизвестно.
