Осторожно подавляя желание громко хмыкнуть, отвечаю:
– На самом деле сегодня вечером я не работаю. Правда, пойти не могу. Очень сожалею, но мне нечего надеть для исполнения таких интересных обязанностей.
Марисса отмахивается:
– Наденешь что-нибудь из моего. Уверена, голой не останешься.
Только что я слышала, как она жаловалась, что не успеет купить новое платье для этого случая, и вот уже абсолютно убеждена: меня-то можно отправить… в чем попало.
– Ну, если Нэша не заботит, как я выгляжу…
Марисса закатывается этаким тоненьким уничижительным смехом:
– Оливия, я уверена, Нэш не будет тебя пристально рассматривать.
Буду честна. Я прихожу в ярость. В ярость, черт подери! Именно в этот момент я решаюсь удивить всех, особенно Нэша. Марисса пожалеет об этом дне…
Даже если мне придется по примеру девушки в розовом[4] сшить себе новое платьишко за каких-то семь минут.
Все это происходит у меня внутри. А снаружи я мило улыбаюсь Мариссе:
– В таком случае буду счастлива пойти.
Марисса разворачивается и уходит, не сказав ни «спасибо», ни хотя бы «поцелуй меня в зад».
Слышу, как она говорит Нэшу, что я пойду, а она постарается сделать все, чтобы я выглядела презентабельно, и не могу удержаться от мысли: хорошо бы проткнуть это холодное-холодное сердце ножом для колки льда и смыться безнаказанно.
За это я могла бы получить Нобелевскую премию мира. Или, по меньшей мере, благодарственный звонок из Ватикана.
На этот раз я не забочусь о том, чтобы скрыть презрительную усмешку.
Жду, пока Оливия выйдет из спальни, и не могу отделаться от легкого чувства стыда. Мне не следует так сильно радоваться, что я проведу с ней вечер.
А я радуюсь. Отрицать это невозможно.
– Нэш! – зовет меня Оливия.
Поворачиваюсь к двери в ее комнату. С того места в гостиной, где я стою, мне видно эту дверь. Она приоткрыта, так что я слышу только голос Оливии, но ее саму не вижу.
– Да?
– Обещай, что если будешь стесняться меня в этом платье, то пойдешь один. Клянусь, я не обижусь.
– Оливия, мне совершенно все равно, в чем ты…
– Обещай мне сейчас же, или я вообще не выйду.
Она упряма? Ну. Кто бы мог подумать. Но на самом деле мне это вроде нравится.
Я смеюсь:
– Ладно, хорошо. Обещаю: если я подумаю, что стыжусь тебя, пойду один.
Дверь закрывается, следует долгая пауза, и вдруг створка отлетает в сторону. От представшего глазам зрелища у меня перехватывает дыхание.
Марисса выше Оливии. И стройнее. Но у Оливии более округлые формы. Гораздо более. И каждый изгиб ее тела безупречно подчеркнут платьем, в которое она одета.
Кажется, раньше я видел в нем Мариссу, и она выглядела здорово. Но не так.
Материал тончайший, темно-красного цвета. Колышется от потока воздуха, поднятого дверью, которую доводчик притягивает к коробке с каким-то сдавленным пыхтением. Оливия стоит неподвижно, давая мне время оценить себя, а потом начинает двигаться ко мне. Следя за ней, я сжимаю челюсти, чтобы не стоять с разинутым ртом. Похожая на дымку ткань прилегает к телу, четко обрисовывая все формы. С тем же успехом она могла бы быть голой.
Матерь божья, я бы хотел, чтобы так и было.
Я вытряхиваю из головы эти мысли, зная, что они меня до добра не доведут.
Одумайся, парень! Одумайся!
Оливия останавливается передо мной – чистая грация и благоухание. Открытая грудь и плечи будто излучают в тусклом свете нежное сияние. Мне так сильно хочется прикоснуться к ней, приласкать, что я сжимаю кулаки, чтобы удержаться.
– Ты выглядишь восхитительно. – Голос звучит напряженно, я сам это замечаю.
Лицо Оливии грустнеет.
– Платье тесновато. Я обула каблуки повыше, чтобы подогнать длину, но с остальным ничего не могу поделать.
Вижу, что она серьезно расстроена, и мне хочется улыбнуться, но я этого не делаю. Не стоит улыбаться, когда перед тобой опечаленная женщина.
– Марисса намного тоньше меня, – говорит Оливия, при этом одна рука у нее дрожит. – И у меня просто нет ничего такого, чтобы…
Я беру Оливию за трясущуюся руку и прикладываю указательный палец свободной руки к ее губам:
– Ш-ш.
Оливия немедленно утихает. Да, я мог бы заставить ее замолчать сотней разных способов и без прикосновения, но выбрал этот – все лучше, чем целовать ее, чего мне на самом деле хочется.
Боже мой, как мне хочется ее поцеловать!
Несколько секунд мне требуется, чтобы отвлечься от того, как слегка приоткрылись ее сочные губы. Так легко было бы просунуть между ними кончик пальца, ощутить тепло ее рта, влажность языка.
Меня удивляет и одновременно раздражает ощущение натяжения брюк под смокингом в районе ширинки. С этой девушкой нужно быть крайне осторожным. Не припомню, когда в последний раз кто-нибудь так основательно проверял на прочность мою сдержанность.
По правде говоря, припоминаю. Это была Либби Филдс в своем маленьком тесном платьице на вечере выпускников в девятом классе. Я тогда был уверен, что, если она сядет мне на колени и один раз вильнет задом, я взорвусь, как гора Святой Елены[5].
Конечно, этого не произошло. Но я был близок к тому. А эта девушка – эта изящная, соблазнительная, манящая, идущая и говорящая противоречивость – очень быстро прокладывает путь к месту Либби Филдс, что говорит о многом, ведь мне уже двадцать пять, а не четырнадцать.
Я откашливаюсь:
– Пожалуйста, не говори больше ничего. Ты выглядишь прекрасно. Мариссе в самом диком сне не приснится, что она может заполнить собой это платье с таким совершенством, как ты. Каждый мужчина будет мне врагом в этом треклятом месте. – И я улыбаюсь, чтобы придать веса своим словам.
Хотя брови Оливии еще слегка хмурятся, я понимаю, что ей лучше, когда она берет меня за запястье и отодвигает ото рта мою руку. Губы немного изгибаются. Оливия старается сдержать улыбку.
– Правда?
– Правда.
– Правда-правда?
– Правда-правда. Только помни, сегодня ты моя.
Меня беспокоит, как сильно мне нравится звучание этих слов, сама мысль об этом.
Лицо Оливии расплывается в улыбке; она отпускает мою руку и, отдавая мне честь, отчеканивает:
– Да, сэр!
Мне нравится ее игривость. Такой контраст с Мариссой, которая всегда… ну… просто не игрива.
– Теперь вот что, – говорю я, кивая. – Женщина, которая знает свое место, всегда подо мной. Ой, погоди. Это звучит как-то коряво, – поддразниваю ее.
Оливия смеется.
– Я ни под кем! – отвечает она прямолинейно. А потом с озорством, поднеся руку ко рту, добавляет: – По крайней мере, не раньше, чем поужинаю и выпью.
– О-о, так вот как это бывает! Здесь ведь напротив «Макдоналдс».
