В ответ на бабкины вопросы Алиска, как обычно, отвечала что-то неопределенное, не имея желания продолжать один и тот же постылый разговор про школу и будущее, быстро переоделась в домашнее и, взяв пустое ведро, отправилась доить корову Глашку.
Вернулась через полчаса с надоем и, не ставя ведро, поглядевшись в зеркало, заметила на лбу целую россыпь назревающих прыщиков.
– Чего так мало? – Неслышно подошедшая бабка заглянула в ведро. – Литров восемь всего? Али того меньше!..
– Че подкрадываешься, как привидение! – рассердилась Алиска и на Ксению, и на юношеские прыщи. – Корми Глашку лучше, она и доиться прилежнее станет!
– Не учи ученого – съешь говна печеного! – отсекла бабка. Она забрала из руки правнучки ведро и через марлю процедила молоко в трехлитровые банки. Получилось три неполные. – Творога выйдет полкило и по пол-литра соседям. Денег – на хлеб да на пачку рожков, если завезут.
– Сядешь на диету, – съязвила Алиска. – Ща модно.
– А ты в погреб отправишься! – не уступала бабка.
– С какого перепугу?
– Чтоб хамничать охоты не было! И жрать вечером не дам!
– А я к участковому, Дыскину. Не имеешь права! Оформила опеку – обязана кормить. Не то по закону ответишь.
От такой неслыханной наглости бабка Ксения чуть банку с молоком не уронила, но капитал все же удержала и ответила едко:
– Вот и мать твоя такая же росла, дерзкая да до мужиков охочая. А где мужики, там враки и алкоголизм. Сгинешь, как и мамаша твоя!
– Так она внучка тебе! – не отступала девочка. – Ты ее такой сама воспитала, или гены у тебя порченые?
Бабка Ксения не знала, что такое гены, на матерное не похоже, да и в словах Алиски пряталась своя правда. Старуха, сменив гнев на милость, позвала внучку ужинать:
– Поживее! Тебе еще посуду мыть да уроки учить.
– А че там? – поинтересовалась Алиска, глядя на горшок, который бабка Ксения вытаскивала из печи ухватом. Она взяла с подоконника подставку и ловко сунула ее под дно раскаленного горшка.
– Картоху яйцами залила, – сообщила Ксения. – Поди достань из холодильника огурцы соленые, а с полки масло подсолнечное. Ежели осталось…
Они поужинали, Алиска отправилась в комнату поглядеть телевизор – если, конечно, повезет и сигнал попадет к ним в антенну. Черно-белый «Рубин-205» семидесятых годов пережил почти все телевизионные новшества, старательно вещал, в основном первым каналом, но, бывало, тормозил, теряя картинку, и его приходилось бить по боку, чтобы встряхнуть лампы. Иногда показывал и второй канал, но, чтобы убедиться в его существовании, надо было взять плоскогубцы и провернуть два раза вправо металлический штифт, к которому раньше крепилась ручка переключателя, утерянная еще до рождения Алиски. Делать это было влом… Девочка даже не думала готовить уроки на завтра, валялась на кровати, глядя какое-то шоу, где разряженные, как новогодние елки, бабы и мужики кривлялись и гримасничали, распевая песни. Девочка же ждала продолжения жизненного сериала: там главной была точно такая же пацанка, как и она, только чуток старше, которая приехала в Москву за любовью, а ей рога пообломали, использовали и выкинули на улицу. Алиска точно знала, что героиня превратится в принцессу и в конце сериала выйдет замуж – пусть не за принца, но хотя бы за честного мента… Но сегодня вместо сериала пустили выступления разных политиков, которые собачились на всю страну, плюясь и взахлеб оскорбляя друг друга искрометно. Политику Алиска не терпела, а потому решила ложиться спать. В ее комнате было холодно, хотелось заснуть на печке, но там было место бабки, и девочка обратилась к ней с елеем в голосе, сообщая, что простыла, наверное, в комнате зябко, придется школу пропускать.
– Иди спать на печь! – велела Ксения. – Я тебе щас малины сухой заварю! И не забудь теплым платком обернуться, а то свою бабочку застудишь. А мне еще праправнуков охота увидеть.
– А ты что ж, бабуль?
– В горнице лягу, рядом, на лавку под печкой тюфяк брошу.
– Спасибо тебе, бабулечка!
– Ишь, лиса Алиса!
Алиска запрыгнула на печь, вытянулась во весь рост и всем телом впитывала тепло горячей кладки, блаженно улыбаясь от удовольствия. Когда Ксения принесла правнучке заваренную малину, девочка уже спала. Первую половину ночи ей снились обычные детские девчачьи сны. Много разных сладостей, фруктов, названий которых она даже не знала, большие, в рост человека, говорящие куклы и какой-то светловолосый мальчик, чудо какой красивый!.. Во второй половине, ближе к утру, карамельные сны сменились на ужасы. Алиске приснились крысы с желтыми зубами. Они оглашенно пищали, готовясь напасть на девочку, голодные и мерзкие, желтозубые, хуже волков… Она очнулась ранним утром от невыносимого писка, обрадовалась, что ей все это только приснилось, отыскала спички и зажгла свечу, окончательно прогоняя сон. У девочки не было часов, ходики с мертвой кукушкой с печи не видны, но Алиска чувствовала время точно, почти до секунды, в мозжечке тикало: до подъема оставалось еще пятнадцать минут. Печь почти остыла, и она передвинулась к стене, где было немного теплее. Прижавшись щекой к теплому кирпичу, Алиска опять услышала отчаянный писк, и не во сне, а наяву. От неожиданности ее шарахнуло от стены, и писк с отчаянных нот поворотился к жалобным.
«Крыса! – поняла Алиска. – Вот зараза! Значит, не снилось! Подо мной она!»
Девочка крыс не боялась, как и любой другой живности, испытывала лишь неприязнь к серым грызунам.
– Гадина! – Она принялась искать обнаглевшее животное в складках ватного одеяла, затем в ногах, где валялись пересушенные веники для бани. – Куда ж ты сховалась? – Алиска услыхала возню в изголовье, мгновенно перевернулась и, прыгнув кошкой, засунула руки под подушки, сноровисто обыскивая войлочную подстилку. Наконец ей удалось захватить зверя правой рукой, и, вытаскивая его на свет божий, девочка уже представляла, как швырнет мерзкую тварь о стену с потрескавшейся штукатуркой. Она было уже замахнулась, но крыса отчаянно запищала, словно чувствовала, что ее убивают.
«Крысеныш, – решила Алиска, слегка разжав пальцы. – Так и есть, – убедилась, увидев розовую кожу. – Новорожденный!..» Девочка раздумала убивать зверька, открыла ладонь – и на долгую минуту лишилась дара речи. В ее руке, подергивая ручками и ножками, лежал голый человечек со сморщенным личиком, едва больше указательного пальца Алиски. Он был мужеского роду и плакал бисерными слезами.
– Живой! – проговорила девочка и охнула, возбужденная доселе невиданным чудом природы: – Гном! Я гнома поймала! – В душе рождалось что-то вроде нежданного праздника – гномик, гномик, собственный! – а потом решила, что это не простой гномик, а самый что ни на есть настоящий смурфик из иностранного мультфильма, который она не видела, но многие девчонки из класса смотрели во Владимире и потом восторженно рассказывали о маленьких смешных человечках. – Так ты смурфик? – шепотом спросила человечка девочка. Найденыш перестал плакать и теперь смотрел крохотными глазенками на Алискино лицо. – Какой ты хорошенький!
