– Ну что, будем молчать? – зловеще спросил Эдик.
Аполлон с ненавистью посмотрел на него.
– Нехорошо обманывать доверчивую девушку, Аполлон Флегонтович, – сказала уже спокойно Аллочка, открыв паспорт заложника, – день рождения-то у вас сегодня… Сейчас я вам подарочек сделаю… Останется на всю жизнь.
Она вышла, и вскоре вернулась с утюгом. Включила его в розетку.
– Память у него отшибло, – будто бы сама с собой рассуждала она. – Сейчас я тебе её освежу.
Она поднесла утюг к лицу Аполлона. Он почувствовал щекой приближение горячего металла, невольно отвернул лицо.
– Что, козёл, морду воротишь? Сейчас я тебе сделаю горячую примочку…
Потерявший работу "прижималы" Виталик поднял сумку Аполлона с пола, пошарил в ней рукой, затем раскрыл во всю ширь, внимательно всматриваясь внутрь. Снова засунул в сумку руку, сделал ей несколько резких рывков.
– Да тут двойное дно, – пробасил он.
Эдик с Аллочкой как по команде повернулись в его сторону. Утюг в руке Аллочки дёрнулся и воткнулся носиком в щеку Аполлона.
– У-у-у, – взвыл тот.
Запахло палёной шкурой.
Аллочка вынула шнур из розетки и поставила утюг на стол.
Виталик сделал рукой ещё один сильный рывок в сумке, засунул в неё другую руку и вынул… общую тетрадь.
– Что это? – в неожиданно смягчившемся голосе Виталика сквозило искреннее недоумение.
Он открыл тетрадь, посмотрел в неё, поворошил страницы.
– Херня какая-то, – наконец констатировал он.
– А ну-ка, дай-ка сюда, – Аллочка взяла у Виталика тетрадь, заглянула в неё.
Эдик и Виталик выжидающе уставились на свою подельницу.
– "…наши тела слились в единое целое. Она трепетала подо мной, издавая сладкий стон…", – прочитала Аллочка по-английски.
Эдик подошёл к ней, заглянул через её плечо в тетрадь.
– Похоже, по-английски… И что там написано, Алюся?
Аллочка ещё некоторое время внимательно смотрела в тетрадь. На её лице вырисовалась злорадная улыбка.
– Крутая порнуха, – сказала она, наконец, Эдику, и повернулась к Аполлону. – Порнушкой балуемся? Учеников развращаем на уроках, Аполлон Флегонтович?.. Да ты знаешь, козёл, что за эту писанину в зоне кукарекать будешь с утра до ночи?.. Вот сейчас сдам тебя с этой тетрадочкой кому надо…
Аполлон скис. Собственно, он скис сразу, как только увидел в руках Виталика свой бестселлер. Но всё же у него ещё теплилась какая-то неясная надежда. И вот теперь, вместе с последней фразой Аллочки, и ей пришёл конец. Как говорится, обложили со всех сторон.
– Не надо, – отрешённо проронил он. – Деньги на вокзале… В камере хранения.
Аллочка тут же повернулась к Виталику:
– Виталик, сгоняй на вокзал… Номер ячейки, шифр… Быстро, извращенец, – взяла она за подбородок Аполлона.
Аполлон с понурым видом по-прежнему сидел за столом, привязанный к стулу, и с отвращением смотрел, как, сидя напротив него, уписывает за обе щеки торт Эдик.
В комнату вошла Аллочка.
– Ну что? Это Виталик звонил? – промямлил с набитым ртом Эдик.
– Да. Порядок, там бабок на целых шесть тачек, – улыбнулась Аллочка.
Эдик благодушно посмотрел на Аполлона.
– У, жмот, – прочавкал он. – Что, на порнухе тридцать штук заработал?
Он повернулся к Аллочке.
– Ну что, Алюся, это дело надо обмыть… Да и нашему гостю уже можно выпить.
Аллочка села к столу. Эдик взял в руки шампанское. Громко хлопнула пробка, и из зелёного, в серебристой фольге, горлышка, вырвалась пенистая струя и оросила торт. Эдик сунул горлышко бутылки в один стакан, потом во второй. Они выпили шампанское, закусили тортом.
Аллочка встала, подошла к Аполлону, взяла со стола стакан с маслом, поднесла его к губам несчастного.
– Пей, король порнухи, – сказала она. – Проголодался, небось… Калорийней продукта не сыщешь… С витамином Е.
Аполлон плотно сжал губы. По его подбородку потекли маслянистые струйки.
Эдик подошёл к нему сзади, привычным движением запрокинул несчастному голову назад, сдавил челюсти пальцами, продавил их в рот, и широко его растянул.
Аполлон, до глубины души оскорблённый подобной экзекуцией, задёргался и замычал, затарабанил ногами снизу по дубовой крышке стола так, что в своих сосудах заволновались и коньяк, и шампанское, и масло. Но всё было напрасно. Он был пригвождён к стулу, как навозный жук в коллекции какого-нибудь энтомолога. Даже у самого Аполлона почему-то возникла именно такая ассоциация – хотя ему было совсем не до ассоциаций: навозный жук, только не в коллекции, а перевёрнутый кверху лапами, и дёргающийся в безуспешной попытке, занять своё нормальное положение.
Аллочка неспеша вливала самый калорийный продукт в широко раскрытый рот Аполлона, следя за тем, чтобы калории без всяких потерь исчезали в утробе её несостоявшегося любовника. При этом она нежно и даже как-то сочувственно смотрела на страдальца, таращившего полные ненависти глаза, и ласково приговаривала:
– Ну что ты, миленький. Это же очень вкусно. И полезно…
– Всё полезно, что в рот полезло, – осклабился Эдик.
Аполлон как-то отстранённо слышал, как булькает у него в горле, чувствовал, как мягкая жидкость наполняет его желудок. И одновременно с этим весь его организм наполняла обида.
– Калорий на целую неделю хватит… Ну вот и прекрасно. А ты, дурачок, не хотел, – проворковала Аллочка, когда стакан в её руке опустел.
Аполлон обмяк, прекратив уже совсем бесполезное сопротивление. Он смирился со своей участью. Его вдруг охватила полнейшая апатия. Ему не было жалко ни денег, ни своего бестселлера, ни поруганных чести и достоинства. Хотелось только покоя и одиночества, чего-нибудь кладбищенского.
После второго стакана масла Эдик отпустил его голову и, заняв своё место за столом, снова наполнил стаканы шампанским. Они с Аллочкой снова выпили, закусили тортом.
Аполлон отрыгнул, сглотнул с мученической миной на лице.
– Может, добавить? – спросила Аллочка Эдика, беря в руку бутылку с остатками масла.
Эдик оценивающе посмотрел на Аполлона и сказал:
– Хватит. Слишком жирно ему будет, – и, обращаясь к Аполлону, спросил: – Закусывать будешь?
Он взял своей здоровенной ручищей кусок торта и, как бы предлагая, продемонстрировал его Аполлону.
Этот наглый жест вдруг снова пробудил в Аполлоне волю, жажду сопротивления. Его душила уже ярость. Бессильная злоба, раскалённая, как пески Сахары, вытеснила арктический холод и обжигающе растеклась по внутренностям и членам.
– Сам закусывай! – выпалил он, и добавил: – Смотри, не подавись!
– Ну, зачем же так грубо? – беззлобно пожурил его Эдик.
Он налил в свой стакан коньяка, выпил, и запихал в рот сразу весь "отказной" кусок торта. Прожевав, назидательно изрёк:
