― Не занимайся херней, заключенный, давай быстрее. У тебя есть пять минут, ― говорит надзиратель, которого я подкупил, грубо впихивая мне толчком в грудь одноразовый сотовый телефон.
― Мне нужна сим—карта.
― Я уже позаботился об этом, она в телефоне, ― говорит он мне и затем вручает сложенный пополам маленький огрызок бумаги. ― Код подтверждения.
Я киваю, и он хмуро говорит:
― Пошевеливайся.
Вбиваю цифры телефона, мне не приходится долго ожидать ответа.
― Алло? ― отвечает мой старый друг. Тот самый, которого я привел в жизнь моего сына, чтобы гарантировать, что все мои тылы прикрыты. Человек, который прикидывался преданным только Деклану, но на самом—то деле, он был предан только мне.
― У меня мало времени, ― говорю я.
― Как, черт побери, тебе удалось позвонить? Я слышал, что тебя прикрыли.
Меня арестовали прежде, чем я смог вступить в контакт со своим партнером, после того как разузнал все о местонахождении Нины. Сейчас я сижу здесь, в тюрьме Манхеттена, ожидая суда.
― У меня есть свои способы. Короче, у меня нет времени на всякую херню. Мне нужно, чтобы ты перечислил деньги со счета в офшоре прямиком в фонд Деклана.
― Без проблем, ― послушно отвечает он.
― Используй его фонд, чтобы отмыть их и выставить максимально чистыми.
― Понял.
― Мне также нужно, чтобы ты присматривал за Декланом. Я хочу, чтобы за ним следили. После стрельбы он вышел из дела, если ты понимаешь, о чем я.
― Парень облажался, Кэл.
― Да, это его проблема, тебе нужно убедиться, что моя проблема под контролем, понял?
― Заканчивай, заключенный, ― резко говорит мне охранник.
― Эти деньги должны быть перечислены вчера.
― Я справлюсь с этим, ― отвечает он, прежде чем телефон вырывают из моей руки.
С аппетитом поглощая очередные яйца по—шотландски, которые мне не пришлись по вкусу, и потягивая горячий чай, я просматриваю местные Эдинбургские газеты. Прошло уже несколько дней со времени нашей последней стычки с Декланом. После чего я скрылась в своей комнате, рыдая и чувствуя себя абсолютно разбитой и поверженной. Предаваясь размышлениям, что делать, куда идти, и как мне дальше существовать.
Прошлую ночь я провела с Пиком. Он лежал со мной в кровати; мы так давно этого не делали, и я позабыла, насколько это может чувствоваться комфортно. Наконец—то, я могла дышать. Он разговаривал со мной, успокаивал меня, и в тот момент он ощущался таким реальным. Разумом я прекрасно понимаю, что это иллюзия, но мое сердце отказывается это признавать, поэтому мы разговаривали, плакали и, в конце концов, он заставил меня улыбаться.
Когда я проснулась этим утром, его уже не было, но каким—то образом, я все—таки ощущала его присутствие здесь. Я помню, когда мы были детьми, и даже когда жили в ужасных условиях, мне стоило только представить, что он меня обнимает, и я чувствовала себя в полном порядке. В этом плане он просто волшебный. Таким же был и Деклан. Они оба любили и исцеляли меня своими уникальными способами.
Пик напомнил мне о моей силе, а я в ответ показала ему затылок, где Деклан безжалостно вырвал мне клок волос. Я сказала, что продолжаю отдирать засохшие струпья, чтобы раны кровоточили, что помогает чувствовать себя немного лучше, тем самым доказывая, что я слабая, что я больше не могу справляться с болью, кроме как глушить ее приступом новой. Болью, что мне под силу контролировать и которую использую, чтобы скрыть истинную боль, что живет глубоко во мне. Но он уверял меня, что то, что я делаю, еще раз доказывает, насколько я сильная. И тот факт, что я отказываюсь позволять своим эмоциям контролировать меня и вместо этого стараюсь изо всех сил контролировать их, служит свидетельством моей живучести.
Я решила взять его слова на вооружение и направить их на Деклана. Вместо того чтобы позволить ему контролировать меня и держать на расстоянии, я возьму власть в свои руки, чтобы сделать то, чего я так хочу. Я делала это прежде; смогу и сейчас. Пик прав. Я позволила себе разрушиться и почувствовать, что не представляю собой ровным счетом ничего, но он напомнил мне, что это не так. Я всегда была сильным человеком и личностью. Напомнил мне, что, несмотря на то, что его больше нет рядом со мной, как моей поддержки и помощника, я достаточно сильна, чтобы создать нового.
― Очень приятно видеть, что ты ешь, ― говорит Айла, когда выходит из кухни и направляется в столовую, где я сижу.
― Я чувствовала себя немного нехорошо, ― извиняюсь я за свое отсутствие.
Она ставит передо мной чашку, в которой находится микс из ягод, и опускает взгляд на журнал, который я просматриваю.
― Я нашла его на кофейном столике, ― говорю я. ― Я раздумывала над тем, чтобы выбраться из города и отправиться на один день посмотреть страну.
― Ты уже была в Эдинбурге?
― Нет. Я проезжала его, когда только приехала, и остановилась там, чтобы перекусить, а затем приехала сюда.
― Это восхитительный город, ― отвечает она и продолжает вести разговор, но ее голос становится тише и постепенно исчезает, когда я переворачиваю страницу.
Она — лишь приглушенный шум, и все, что окружает меня, меркнет, когда я сосредотачиваюсь на глазах, которые смотрят на меня со страниц журнала. Как всегда, с иголочки одетый, в костюме—тройке, сшитом на заказ, без галстука, с расстегнутыми верхними пуговицами рубашки. Самым лучшим способом подчёркнута природная вальяжность Деклана. Его лицо не брито на протяжении нескольких дней, и я до сих пор могла ощущать его жесткую щетину у моих губ, когда он целовал меня. Именно так я могла бы ощутить спасительное чувство комфорта, когда провела бы по его челюсти.
Легко опускаю свою вилку на стол, мое сердцебиение замедляется в восхищении и состоянии шока. Я жадно разглядываю и исследую каждую его черточку и морщинку на его лице.
Это когда—то принадлежало мне.
Но больше не принадлежит.
А теперь он ненавидит мое существование, желает мне смерти, уповает и возносит молитвы для того, чтобы это произошло. Но это уходит на задний план, и остается лишь чувство того, как с жестокой лаской прикасались его руки к моему телу. Самые лучшие воспоминания о Деклане берут надо мной верх, и я возвращаюсь к тому моменту, когда его властный взгляд мог сказать столько всего лишь по насыщенности цвета его глаз. Они практически блестели и источали свет, когда его эмоции искрили крайним обожанием, и покрывались поволокой, становясь темного цвета, когда желание и его потребность заявлять права и держать под контролем вырывались на передний план. Этот мужчина создан из непроницаемых слоев, но я была той, кому было позволено проникать в них. Я думаю, что могла бы сказать это и про него, потому что я позволяла ему делать то же самое.
Айла прикасается к моей руке, тем самым вырывая меня из мыслей о моем любимом.
― Ты в порядке?
― Прости, ― говорю я, слегка встряхивая головой.
Она кивает на фотографию в журнале.
― Не нужно извинения. С таким—то видом непроизвольно отвлекаешься.
Смеясь, я соглашаюсь.
― Да.
― Он раньше жил в Эдинбурге, до переезда в Америку. Вечный холостяк, вокруг которого крутились девушки.
― Вы знаете его? ― спрашиваю я.
― О нем, ― уточняет она. ― Маккинноны были здесь известной семьей, но произошла трагедия, и они нашли свое успокоение в США. Но недавно, Деклан, сын, вернулся.
