Расстались мы друзьями. Друзьями по несчастью.
Притащилась домой, как побитая собака. Только в комнату свою зашла, как на меня навалились воспоминания и тут же ревность. Я так расстроилась, что заплакала от бессилия и жалости к себе. Ужинала одна. Не хотела видеться с Нинкой. Но она, как чувствовала и сама заявилась. Выпившая, и, по-моему, изрядно.
— Что это? — Говорю ей. — Как только я ложусь и засыпаю, ты объявляешься. Что тебе надо? Опять пришла обо мне гадости собирать и трепаться обо мне налево и направо!
— Ты, что? Кто тебе такого наговорил?
— Да есть люди. Просветили, как ты обо мне на всех перекрестках трепишься, что я с тобой сплю.
— А, что, разве не так? Ты со мной не спишь, что ли? Или, как это называется? Я с тобой в дочки-матери играюсь? Так, что ли?
— Знаешь! Ну, ты и дура!
— Сама ты, дура!
— А, иди, ты! Знаешь, куда!
— Ну, скажи, куда? Что ты, язык проглотила?
— Да, нет! Я-то не проглотила. А вот некоторые, так его распустили, что уже каждая собака знает, с кем и как ты спишь. И даже не спишь, а просто людям голову морочишь! Ну, зачем ты своим подругам обо мне всякую ерунду наболтала? Что я с тобой сплю. Ты, что? Уже совсем голову потеряла от ревности? Тебе, что в голову ничего оригинальнее не приходит? Только гадости говорить? Так, что-ли?
В таком духе мы еще минут пять бранимся, а потом я не выдерживаю.
— Ну, все, Нина! Хватит! Иди спать! Дай мне одной хоть минуту, хотя бы во сне побыть. Устала я. Спокойной ночи.
И уже, когда она выходила, добавила.
— От кого, от кого, а вот от тебя я такого не ожидала! Обидела ты меня очень! Болтовней обидела.
Она остановилась в дверном проеме. Задержалась, постояла в нерешительности, а потом отвернулась, рукой махнула и вышла. Мне показалось, что она вышла от меня и заплакала. Полежала минут пятнадцать. Сон не идет. Какой там сон! Надо разбираться. Не годиться, думаю, вот так ругаться и потом, что она мне об этой Веронике может сказать. Надо поговорить. Все равно, спать уже не получится. Ладно, пойду к ней и поговорю. Не стану до утра ждать. Надо с ней налаживать хорошие отношения. И потом, уже скоро тетка вернется с мужем, и мне хочешь, не хочешь, а с ними еще жить и жить. Встаю и, накинув халатик, поднимаюсь к ней.
Дом, как будто вымер. Свет включен. Никого на кухне и в комнатах. Я уже встревожилась, как услышала, ее тяжелый вздох, из ее комнаты. Тихо подошла к двери, свет не горит, но я присмотрелась. Нинка валялась на кровати, одетая и в обуви. В комнате настойчивый запах спиртного. Видимо она после нашего разговора еще добавила, подумала я.
И жалко ее и злая я на нее. Это надо же, что она обо мне наболтала? Причем здесь то, чем она со мной занимается по ночам! Это она сама. Не я, ведь. А она. Сама приходит и гладит, целует. А что? Что в этом плохого? Мне, например даже нравится, и я засыпаю. А может это то, о чем она говорит? Может это и есть лесбийская любовь? Нет! Не похоже. Любовь это когда вдвоем, вместе. Как у нас с Левкой.
Да, уж! Уже и не у нас.
Надо ее раздеть и уложить по-человечески. Такой я ее оставлять не буду. В конце, концов, у нее есть повод так вести себя. Ведь это я у нее украла кусочек счастья. Вспомнила о счастье, и сразу же заныло под ложечкой. Мое счастье, так же как и ее, уплыло. Я у нее украла, а у меня украла счастье, какая-то лесбиянка. А другая лесбиянка пришла и заморочила мне голову своими рассказами об украденных чувствах подруги своей лесбиянки. Вот же какая карусель получается! И все закрутилось вокруг одного его. Вот же, какие они? Мужики эти. Придется с ними дело иметь и считаться. А как без них? Вот так же, как эта Вероника, или как Верка метаться? Нет уж! Я до такого не собираюсь доходить. Или вот так, как Нинка ревновать и напиваться? Пошлю все куда подальше.
Стала ее раздевать и невольно стала отмечать, что при этом испытываю какое-то волнение. Нет, не смущение. Его нет. А вот волнение от моего приближения к ее телу, от того, что она в моих руках, словно кукла послушная. От этого чувствую какое-то волнение.
— Так, что это у нас. Ага, это блузка. Расстегиваю пуговички и стягиваю, продеваю непослушные руки сквозь рукава. Каждый раз бесцеремонно ворочаю ее тело. Она прямо горячая. Немного попахивает вином, а так, запах от тела приятный. Это я уже давно отмечала, что у нее приятно пахнет тело. Так, снимаем юбку. Вот молния.
— А как мне юбку стягивать? Что опять тащить через голову? Делать нечего. Ворочаю ее с бока на бок, а потом сажаю и придерживаю, чтобы она не завалилась на бок. Собрала сборкой ткань юбки и стала ее задирать. А за ней и сорочка задралась, обнажая ее тяжелые бедра и стройные ноги.
Ну, что, Ниночка. Говорю себе. Так ты говоришь, что я с тобой сплю? И ты уже всему свету об этом. Так? А если я к тебе сейчас начну приставать? Что тогда будет? Бояться мне нечего. И так обо мне все известно всем. Ну, тогда я начну! Сейчас я тебя, за мои унижения, за то, что ты меня ославила. А, что? Ведь так можно? Накажу ее, пусть знает.
Лихорадочно соображаю, как я ее накажу. Обязательно раздену. Потом, потом… Пока сама не знаю, что я буду с ней делать.
А это же стыдно. Говорю себе. Воспользоваться беспомощностью девушки. Пусть даже такой, как Нинка. Это походит на изнасилование. Ага, говорю себе. Вот! Вот, что тебе хочется! Тебя так же почти изнасиловали и ты теперь, как заразу какую-то все норовишь на других девчонках опробовать. Что? Случай представился? В твои руки попалась девица, и ты уже решила, что с ней можно, так же, как с тобой?
От этих мыслей и воспоминаний, отпрянула от нее. Словно бы она, а не я, грязная, не чистая. А я? Я, что же чистая? Попробуй, попробуй. Говорю себе. Найди себе оправдание.
А то, что я с Левкой? Это, что? Чистое или не чистое? Это чистое. Хорошо. А, вот, что ты Нинке с собой что-то делать разрешаешь. Это, что? Ну, это и не чистое и не грязное. Оправдываю себя. В конце, концов, это же она сама начала делать. Я только лежу. И что? Просто лежишь? А ну, признавайся! По-честному, как на духу. Тебе ведь нравилось, как она к тебе лезла? Внимание тебе оказывала, гладила и целовала твою попку. А разве так надо было? Почему не прогнала сразу же? Почему отдала себя, для ее экспериментов? Что молчишь? Оправдания ищешь? Да тебе надо было по этой самой попке надавать, как следует, а не отдавать ее гладить! Тем более целовать. Что это за извращенные нежности?
А тебе все это нравилось? Нравилось! Я же видела. Тебе вообще, все с извращениями нравится, я заметила. Даже с Левкой тебе мало показалось просто с ним быть. Полезла к нему с открытым ртом. Это, что же? Не извращение? Ну? Ищи оправдание! Вместо оправдания ощутила волнение от того, о чем заговорила, о Левке, и о том, как мы с ним. Вернее, как я с ним. И опять у меня заныло тоскливо под ложечкой.
