(Sometimes You Gotta Be) Gentle, Heavy Trash
— Главная проблема в этой работе — это то, что через какое-то время твое тело перестает различать, притворяешься ты или действительно что-то испытываешь.
Хильди с усердием обмахивает себя и, вздыхая, спускается по ступенькам, ведущим в сад.
— Ты с таким трудом учишься этому равнодушию, что оно становится рефлексом, и тебе требуется какое-то время, чтобы твое тело снова научилось ощущать. Вот это настоящая проблема проституток. Все остальное — это ерунда. То, что пришло бы в голову другим: деньги, усталость, необходимость терпеть мужиков… Проблема в масках, которые мы примеряем на себя и которые в итоге становятся реальными.
Ее длинная гибкая спина, вся в родинках, передо мной, и я намазываю ее кремом от загара. Хильди двадцать семь лет. Кстати, именно так она и отвечает, если кто-то из клиентов спрашивает ее о возрасте, хотя на сайте указано, что она на пять лет моложе. Ей не нравится притворяться, что ей столько же лет, сколько и ее сестре. Ей кажется, что в таком случае нужно будет разговаривать другим тоном, заискивать, как она делала это, будучи студенткой. Но это больше не она. Она презирает мужчин, которые выбирают себе подружку на час по возрасту, и не хочет иметь с такими ничего общего. Чтобы хорошо выполнять эту работу, чтобы управляться с этим делом настолько же мудро, как ей это удается, нужно быть старше двадцати пяти. Есть только плюсы и никаких минусов. Если бы она начала в восемнадцать или девятнадцать лет, то есть если бы большая часть ее сексуальной жизни прошла в борделе, сегодня все было бы гораздо сложнее. Сложность, о которой она говорит, — отличать настоящий секс от того, что полностью сыгран, — не озадачила бы ее. Это было бы просто невозможным. И Хильди была бы потеряна до конца своих дней. Нужно иметь сексуальный опыт, желательно хороший опыт, чтобы столько работать и быть способной прошептать своему телу в те вечера, когда находишь себе мужчину по вкусу, что вот сейчас это будет по-настоящему. Плюс этой профессиональной деформации заключается в том, что, уступая неумелому парню или же парню, которому не удается ее удовлетворить, у нее с легкостью получается не беспокоиться. Она складывает это разочарование в ту же корзинку, что и свои опыты в Доме, и не относится к этому как к провалу в общении или в химии. Ее тело — это ее компаньон, к которому она прислушивается и к которому испытывает некую жалость в дни, когда приходится много работать. Возвращаясь домой, она спрашивает себя, как называется то, чем она занималась на протяжении восьми часов: сексом или просто физической активностью. Она отдает себе отчет в том, что жертвует своей плотью. Иногда, сидя с чашкой кофе на террасе, окруженная такими же молодыми и красивыми женщинами, как и она сама, Хильди думает о том, что, если бы сейчас она притронулась к бедру одной из них, если наклонилась бы, чтобы поцеловать в шею, мурашки, пробежавшие по коже девушки, были бы реальными, она ощутила бы их от корней волос до кончиков ногтей, в то время как для Хильди это было бы привычное, повторяющееся ежедневно трение, как если бы ее поцарапала ежевика на прогулке в лесу. Чтобы потерять голову, ей нужны продолжительность и терпеливость, такие же, как для девственницы. Нужен мужчина, что погладил бы места, о которых она разучилась думать: ее ноги, руки, ребра, и все это при том, что фантазии в ее голове такие же дикие, как и у многих других женщин. Один клиент однажды раскрыл ей глаза на это после сеанса в Студии. Он спросил у нее, пробовала ли она тантрический секс. Хильди расхохоталась. Конечно, нет, придумал тоже, провести два с половиной часа, принимая массаж и веря обещаниям, что кончишь как никогда… Ей это казалось такой глупостью!.. Клиент, должно быть, почувствовал сарказм в ее улыбке. Он не обиделся и объяснил ей, что тантрический секс не предназначен для стариков, у которых нет эрекции или же влагалище не мокнет, зато есть уйма времени, чтобы рыскать в поисках оргазма. Напротив, медленные движения и растягивание времени — это именно то, что нужно молодым женщинам вроде нее, которые (слишком) много занимаются сексом и ввиду профессиональной необходимости уделяют слишком мало времени первоначальным ласкам.
— Вот ты, например, я уверен, что тебе нужны очень сильные ощущения, чтобы кончить?
— Ну, скорее да, — ответила Хильди, вспоминая звук и мощность моторчика ее вибратора, которые почти не оставляют времени представить что-то грязное, перед тем как достичь оргазма.
— Естественно. Это нормально. Так вот, тантрический секс позволяет тебе воссоединиться с каждой частью твоего тела, с каждым квадратным сантиметром твоей кожи. Например… Позволишь?
Он наклонился к ней, ожидая позволения, чтобы, легонько дотрагиваясь, провести кончиком пальцев по изгибу ее щиколотки до впадины под коленом.
— Ты была бы удивлена, осознав, что такое легкое прикосновение может тебя возбудить. Это упражнение, конечно же. Здесь нужно отключиться, и, бог свидетель, это нелегко при твоей-то работе. Но это могло бы примирить тебя с нежностью. Тебе нужна нежность, Хильди, как и всем остальным женщинам.
Хильди не придала значения услышанному. В глубине души ей было страшно узнать, что существует другая форма чувственности, которой она вынуждена была пренебрегать и которая позволила бы ей раскрыться лучше. Но иногда, сидя на террасе на солнышке, рассматривая счастливые тела других женщин, Хильди закрывает глаза, и ее свободная рука очень медленно гладит щиколотку кончиками ногтей вплоть до впадины под коленом. Проделывая это, она думает о молодом человеке, вызывающем у нее желание. И, когда я заканчиваю смазывать ее плечи кремом, я ощущаю вдоль моей голени что-то похожее на раздражающее поглаживание тонкой травинки. Смахнуть ладонью руку улыбающейся Хильди я не решаюсь. Ее глаза прикрыты под солнцезащитными очками, а красивое лицо повернуто в мою сторону: «Видишь, как это действует?»
Я еще долго буду вспоминать об этом прикосновении, особенно после пары наших совместных выступлений в Доме. После этих сессий втроем мужчинам требовалось время, чтобы перевести дыхание. Тридцатиминутные перформансы, с ловкостью исполненные Хильди и мной даже без предварительного плана. Мы представляли апогей порочности, принимали невероятные позы, в которых мужчина мог быть зажат между ее и моими бедрами, слепой и глухой, пока Хильди, верхом на нем, тихо шептала предназначенные мне указания. Притворяясь, что ушла в полный транс, но не выпуская ни на минуту из поля зрения ни руку клиента, ни презерватив, она следила за тем, как он начинает получать наслаждение, и продумывала комбинацию его мечты, чтобы довести его до оргазма. Нам с Хильди почти хотелось пожать друг другу руки после этого. Никакое оглушающее ощущение ни на миг не отвлекало нас от нашей миссии, мы владели собой даже в проявлениях радости при каждом шлепке по заднице партнерши. Однако, когда я лизала ее промежность с не самым поддельным аппетитом, я припоминала то банальное прикосновение к моей ноге и представляла, что могло бы произойти между нами. Могла бы я довести ее до оргазма? Смогла бы она доставить наслаждение мне? Смогла бы она понять, какие места трогать? Как поступить, чтобы у нас обеих вновь пробежал по коже тот живой холодок?
— Но это все проблемы богатеньких, — вздыхает она, поправляя шляпу, полностью обмазанная кремом от поясницы до своих потрясающих плеч. — Мы можем позволить себе сокрушаться на досуге, что мало что чувствуем. Я всегда думаю о девушках, которые работают в борделях, где платят двадцать евро за перепих. Наш бордель для буржуев. Только здесь можно услышать, как бабы жалуются на то, что не кончили.
I'm So Green, Can
Под понятием бордель для буржуев нужно понимать то, что такие девушки, как Виктория, слышат звонок в дверь не без страха, что пришедший мужчина окажется кем-то знакомым. В Берлине проживает три с половиной миллиона человек, но за дверью всегда оказывается лицо, которое она видела где-то, неизвестно где: на работе, в супермаркете, может, это сосед, родитель одного из учеников. Создается впечатление, что Виктория распространяет вокруг себя феромоны, на которые клюют все мужики, кому так хотелось бы побыть с ней, но по каким-то причинам они не могут. Может, проблема в ее фотографиях: достаточно нескольких секунд, чтобы узнать ее, несмотря на то, что черты ее лица были прилично заретушированы. За последние четыре года она четыре раза меняла рабочее имя, но зачастую не проходит и недели, как мы снова слышим ее, быстро-быстро натягивающую на себя одежду и шепчущую с дивана: «Это приятель моего парня!..»
