Розоватая голова Нэнси выглядывает от входа в кладовую. Она оглядывается, как будто собирается совершить преступление, прежде чем побежать в мою сторону.
— Я же просила тебя рассказать мне все подробности, девочка!
Я притворяюсь удивленной, проверяя счет.
— О чем?
— О том, как хорош доктор Доминик в постели! — я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но она поднимает руку. — И не пытайся отрицать это, девочка. Он смотрит на тебя так, будто ты ему принадлежишь — и это чертовски сексуально, между прочим, — так что не может быть, чтобы он не накормил тебя своим волшебным членом. — Она делает паузу, затем шепчет: — Это было волшебно, да? Пожалуйста, скажи, что мои фантазии верны.
У меня что-то сжимается в груди. Ненавижу, когда Нэнси фантазирует о Доминике.
— Возьми свои фантазии и умножь их, потому что он разрушает их во всех отношениях.
— Проклятье. Черт, — ее рот открывается.
Сэм зовет ее, и она снова ругается.
— Мне все еще нужны все грязные подробности.
Я толкаю ее, смеясь.
— Иди или Сэм натравит на тебя берсерка (прим. переводчика — викинг, с ранних лет, посвятивших себя служению Одину — верховному скандинавскому божеству).
— Подробности потом, — она бросает на меня строгий взгляд, прежде чем выйти за дверь.
Я качаю головой. Я ни за что не расскажу ей. Моя история с Домиником — только наша. Я чувствую себя такой защищенной, когда делюсь этим. Нэнси должна потерять свой интерес к Доминику, потому что он мой.
Странно. Я никогда не считала его своим, а теперь считаю. Будь я проклята, если подпущу к нему любую другую женщину.
Звонит мой телефон. Мама.
— Bonjour, ma belle (с фр. Доброе утро, моя красавица), — говорит она своим медовым тоном. Слышен шум волн, разбивающихся о берег. Должно быть, она рядом с утесом. Нам всегда нравилось там гулять.
— Bonjour, Maman (с фр. Доброе утро, мама). Как дела?
— Ты не моя красавица, раз сбежала.
Я закатываю глаза.
— Это только на лето.
Я не знаю, говорю ли это, чтобы напомнить себе или ей. Внезапно я не хочу, чтобы лето заканчивалось. На мой взгляд, оно прошло слишком быстро.
— Et je suis toujours ta belle, Maman (с фр. И я все еще твоя красавица, мама).
— Ты всегда получаешь то, что хочешь, не так ли?
— Не все. Папа все еще сердится? — мой тон осторожен. Он отказывается отвечать на мои звонки.
— Он одумается. Он слишком балует тебя и никогда не думал, что ты от него сбежишь.
— Я не убегаю. У меня каникулы.
— Он так не считает. — Пауза. — Ты же знаешь, что мы лишь сделали то, что должны были, чтобы защитить тебя, верно? Твой отец — военный, он слишком быстро становится подозрительным. У него пессимистичный взгляд на мир.
Я вздыхаю, прислонившись к полкам.
— Я это понимаю. Я воспитывалась в тени вас обоих, но мне нужно выйти из нее. — Я не чувствовала себя по-настоящему живой, пока не попала сюда — и не встретила Доминика.
— Я понимаю, но твоему отцу нужно еще немного времени, ma belle (с фр. Моя красавица). — В ее голосе звучит улыбка. — Итак, все ли хорошо в Лондоне?
— Absolument. T'inquiète (с фр. Абсолютно. Расслабься).
Мама — моя лучшая подруга всю жизнь. Не было ничего, о чем бы я ей не рассказала. Включая всю эту драму с Пьером.
Я раздумывала над тем, чтобы рассказать ей о Доминике, но моя логическая сторона воспротивилась этому. Доминик старше меня на десять лет, и хотя я не вижу этой разницы в возрасте, мама могла бы, а от папы она ничего не скрывает. Он будет здесь через три часа, чтобы забрать меня обратно. Хуже того, папа научил меня читать людей, и он разбирается в этом лучше меня. Если он хоть раз поговорит с Домиником, то поймет его натуру.
Стоит ли говорить, что все пойдет наперекосяк.
— Я рада за тебя, моя Камилла, — теплый голос маман наполняет меня спокойствием. — Не говори отцу, что я с тобой разговариваю. Он думает, что мы оба тебя наказываем.
Я улыбаюсь, когда Уильям, мой коллега, машет мне рукой от двери.
— Послушай, мама. Мне нужно идти. Я поговорю с тобой позже.
— Prends soin, ma belle. Bisous (с фр. Береги себя, моя красавица. Целую).
— Bisous. Bisous (с фр. Целую. Целую).
Как только я повесила трубку, Уилл вошел внутрь. Он старше меня на год или примерно так. У него золотистые светлые волосы, квадратная линия челюсти и мечтательные голубые глаза. Нет нужды говорить, что именно благодаря ему у нас много посетителей-подростков. Они с Нэнси научили меня всему, когда я только пришла.
— Что случилось? — улыбаюсь я.
— Самир попросил меня помочь с коробками. — Он пинает одну, как будто обиделся. — Он говорит, что я привлекаю слишком много внимания. А я не привлекаю!
— Конечно привлекаешь, — я подталкиваю его в бок. — Сэм консервативен, так что делай всё, что хочешь, но за его спиной.
Он поднимает коробки и пихает их в совершенно неприличной манере.
— Думаю, он был не против, пока я не начал флиртовать с его дочерью.
Я смеюсь.
— О, mon Dieu (с фр. О мой Бог). У тебя хватило смелости сделать это?
Он ухмыляется в манере золотого мальчика.
— Она милашка.
— Ух ты. Я удивлена, что он не уволил тебя.
— Я тоже. — Его брови сошлись. — Думаешь, уволит, если узнает, что я с ней целовался?
Я задыхаюсь.
— Ты не делал этого!
— Вроде как делал.
Я похлопываю его по плечу в знак шуточного соболезнования.
— Было приятно знать тебя, Уилл. Я буду плакать на твоих похоронах.
— Не сглазь, — ворчит он. — Мне снятся кошмары о том, как Сэм бежит за мной с гребаным топором!
Мы оба смеемся так сильно, что у меня болит живот, и я сгибаюсь.
Появляется тень Сэма. Уилл подавляет мой смех, зажав мне рот рукой. Его плечи все еще трясутся от смеха, и я изо всех сил стараюсь молчать, но у меня не получается. Я представляю, как Самир бежит за Уиллом с топором, как в фильмах ужасов.
Уилл, должно быть, представляет себе нечто подобное, потому что продолжает фыркать, пытаясь подавить смех.
— Кажется, он ушел. — Он поворачивается, чтобы посмотреть на дверь, и мы оба замираем.
Доминик.
Он стоит у входа, как мрачный жнец.
Bordel (с фр. черт возьми).
Глава 17
Широкие плечи Доминика не позволяют свету проникать внутрь кладовой. Он также мешает мне вдыхать воздух.
Он одет в приталенный темно-коричневый костюм, который подчеркивает его развитую грудь и зловещий взгляд. У меня бы потекли слюнки, если бы не суровый взгляд его глаз. Он выглядит настоящим дьяволом.
После минуты молчаливого запугивания он направляется к нам и легко, слишком легко, оттаскивает Уильяма от меня. Словно мой коллега — мешок с гнилой картошкой.
— Убирайся, — рычит Доминик. Его уничтожающий взгляд оценивает Уильяма так, словно собирается расчленить его и танцевать на его останках.
Я никогда не видела его плечи такими напряженными. Его сильная челюсть подрагивает, а кулак, прижатый к боку, сжимается и разжимается.
Доминик никогда не был жестоким человеком — если не считать извращенного секса. Я никогда не видела, чтобы он был склонен к какому-либо виду насилия. Он предпочитал использовать свой мозг, чтобы манипулировать любым человеком для выполнения его просьбы.
Но этот Доминик? Он выглядит таким неуправляемым, словно готов совершить убийство.
Даже Уилл бросает на него настороженный взгляд, прежде чем обратиться ко мне:
— Камилла? С тобой все будет в порядке?
— А что ты сделаешь? Мм-м? — тон Доминика спокоен, но за ним скрывается бушующий ураган, который снесет все на своем пути.
— Иди, Уилл, — я начинаю направлять его к двери, но останавливаюсь, когда Доминик бросает на меня такой суровый взгляд, что я вздрагиваю.
