- Я не понимаю, - шепчу, молясь всем богам, чтобы он не останавливал все это.
Его лоб осторожно прижимается к моему:
- У меня есть предложение, – он, должно быть, почувствовал мое смятение, потому что отстранился, изучая мое лицо. Сделав глубокий вдох, беру себя в руки. – Всё, что я могу предложить тебе – это одна ночь.
Мне не нужно спрашивать, о чем он говорит. Ноющая боль в животе сказала всё за него.
- Почему?
- Мне чужды эмоции, Ливи, – потянувшись к моей щеке, подушечкой большого пальца вырисовывает круги на моем виске. – Но я очень хочу тебя.
- Ты хочешь меня на одну ночь и больше ничего? – спрашиваю, ноющая боль теперь превратилась в настоящую. Только одна ночь? Хотя для меня непростительно думать о большем. Лучший секс в моей жизни. Так он сказал. Ничего больше.
- Одна ночь, - подтверждает он. – И я молю, чтобы ты дала мне её.
Я потерялась в его синих глазах, отчаянно надеясь, что он скажет что-то ещё – что-нибудь, что заставит меня почувствовать себя лучше, потому что прямо сейчас я чувствую себя обманутой, и это отвратительно. Я едва его знаю, но мысль позволить себе одну ночь с этим мужчиной изматывает душу.
- Не думаю, что могу, – мой взгляд падает так же, как сердце. – Не очень честно просить меня об этом.
- Я никогда не говорил, что честный, Ливи, – он хватает меня за подбородок, заставляя взглянуть на него. – Я что-то увидел и хочу этого. Обычно я беру то, что хочу, но сейчас позволю тебе выбрать.
- Зачем мне это? – я спрашиваю. – Что получу я?
- Я буду боготворить тебя двадцать четыре часа, – его губы приоткрываются, и он проводит языком по полной нижней губе, как будто пытаясь показать, на что будут похожи эти двадцать четыре часа. Он зря растрачивается. Я прекрасно представляю себе, на что будут похожи эти двадцать четыре часа.
- Ты сказал, что можешь предложить мне только ночь.
- Двадцать четыре часа, Ливи.
Я хочу сказать да, но голова начинает качаться, моя принципиальность хочет другого. Если я свяжусь с каким-то парнем, это не должно быть вот так. Всё, что я делала, чтобы не идти по стопам своей матери, будет разрушено, если я сделаю это, а я не могу позволить себе вот так сдаться.
- Прости. Я не могу, – я не должна извиняться за свой отказ на его непомерную просьбу, но я прошу прощения. Я хочу, чтобы он боготворил меня, но не ценой предстоящей печали, которая обязательно будет со мной после этой ночи. Я уже чувствую, что не справляюсь, а ведь он даже не поцеловал меня.
Он заметно сутулится и отстраняется, полностью разрывая контакт между нами. Я чувствую пустоту, которая должна только укрепить мое решение отказать ему. Одной ночи никогда не будет достаточно.
- Я разочарован, - вздыхает он. – Но уважаю твое решение.
А я разочарована тем, что он уважает мое решение. Хочу, чтобы он боролся сильнее, убеждая меня сказать да. Я не соображаю, когда говорю:
- Я ничего о тебе не знаю.
Он поднимает свой стакан и делает глоток, пригвоздив мой взгляд к своим губам.
- Если бы ты знала больше, передумала бы?
- Не знаю, – я расстроена и раздражена – раздражена тем, в какое положение он меня поставил. Решение должно быть легким: отказ на такое предложение незнакомца, но чем дольше я нахожусь с ним, даже если это странно и нереально, тем сильнее я хочу взять свой ответ назад и согласиться на предложенные двадцать четыре часа.
- Ну, теперь ты знаешь мое имя, – его губы изгибаются немного, но это ни разу нельзя назвать улыбкой.
- Это всё, что я знаю, – парирую я. – Я не знаю твоей фамилии, сколько тебе лет или где ты работаешь.
- И тебе нужно знать всё это, чтобы провести со мной ночь? – его темные брови поднимаются, губы изгибаются чуть сильнее. Если бы он просто искренне улыбнулся, я бы уже почувствовала, что знаю его лучше. Но должна ли я очаровываться им еще больше, если это значит, что меня будет тянуть ещё сильнее?
Я не знаю, поэтому неопределенно пожимаю плечами и роняю голову, волосы падают на колени.
- Меня зовут Миллер Харт, - начинает он, притягивая к себе мой взгляд. – Мне двадцать девять…
- Прекрати! – поднимаю руки, останавливая его поток. – Не рассказывай. Я не должна знать.
Он наклоняет голову, немного удивленный, хотя по-прежнему отказывается это показывать.
- Не должна или не хочешь?
- И то, и другое, - резко фыркаю, чувствуя, как редкое для меня чувство злости закипает внутри. Он заставлял меня сердиться еще до того, как предположил что-то отвратительное, но сейчас я действительно чувствую это. Я встаю, заставляя его немного отодвинуться и взглянуть вверх на меня. – Спасибо за предложение, но мой ответ нет. - Беру свою сумку, телефон и направляюсь к двери, но успеваю дойти только до конца дивана, прежде чем он осторожно хватает меня и прижимает к стене, сумка падает на мрамор, глаза зажмуриваются.
Его подбородок на моем плече, рот у самого уха:
- Ты не кажешься уверенной, - шепчет, поднимая колено между моих бедер и раздвигая их.
- Нет, - признаюсь я, коря себя за слабость. Его тело, прижатое к моему, чувствуется слишком правильно, тогда как я отчаянно хочу, чтобы всё казалось мне ошибкой. Всё говорит о том, что это неправильно, но от сумасшедшей правильности становится трудно игнорировать предостерегающие знаки.
- Именно поэтому я не отпущу тебя, пока не согласишься. Ты хочешь меня, – он разворачивает меня, упираясь ладонями в стену по обе стороны от моей головы. – А я хочу тебя.
- Но только на двадцать четыре часа, – говорить удается с трудом, и я лихорадочно борюсь с неровным дыханием.
Он кивает и медленно приближается к моему рту. Он неуверен, колеблется; я вижу это в его глазах. Но затем он осмеливается куснуть мою нижнюю губу, осторожно, нашептывая, будто самому себе, ободряющие слова, прежде чем ворваться языком в мой рот, пока я не расслабляюсь и не принимаю его ласковое вторжение. Ничто не смогло бы удержать меня от стона, когда я расслабляюсь в его поцелуе и цепляюсь пальцами за его плечи. Это божественно, прямо как я и думала, но не способствует моему благоразумию. Как бы то ни было, я заталкиваю свои сомнения подальше и теряюсь в нем. Он боготворит меня, и мысль о двадцати четырех часах подобного почти заставляет меня разорвать поцелуй, чтобы заорать «да»! Но я не разрываю. Несмотря на наслаждение и растущее желание, концентрируюсь на единственном поцелуе, который когда-либо получу от Миллера Харта. И единственном, который буду вспоминать всю оставшуюся жизнь.
Он стонет, толкаясь в меня своим пахом. Его стояк вжимается в меня.
- Господи, ты божественна на вкус, Ливи. Скажи да, - шепчет мне в рот, покусывая губу. – Пожалуйста, скажи да.
