Однажды вечером она пригласила меня в свою келью.
— Дочь моя, — обратилась она ко мне, — известно, что одиночество плохой спутник для того, кто хочет быть счастливым. Последние дни меня часто преследует бессонница. Ложась в постель, я испытываю какое-то странное, необъяснимое беспокойство, и, милая Гамиани, я решила, что для нашего общего блага тебе следует сегодня же переселиться ко мне.
Надо ли говорить вам, как сильно я обрадовалась. Любая из сестер почла бы за самую великую честь даже просто войти в келью настоятельницы. А я, не прожив в монастыре и трех месяцев, стала для матери Иоанны настолько близким человеком, что она даже ночью чувствует необходимость быть со мной. От счастья сердце мое учащенно забилось, и, вернувшись к себе, я запела веселую песенку, собирая свой скудный гардероб.
Я так торопилась занять свое новое ложе, что едва закончилась вечерня, как я бегом бросилась в келью настоятельницы. До прихода матери Иоанны я успела зажечь свечи и приготовить себе и ей постели. И когда настоятельница вошла, она застала меня сидящей у стола за чтением Библии. До сих пор я помню эти божественные слова: «И вот я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь…»
Мать Иоанна заглянула в раскрытую книгу и погладила меня по голове.
— Гамиани, дочь моя, я думаю, что Священным писанием не поздно заняться и завтра, а сейчас пора спать.
Я послушно закрыла книгу и легла в свою постель.
— Доброй ночи! — ласково сказала мне Иоанна и задула свечи.
Но в эту ночь сон долго не приходил к нам. Казалось, моя наставница только и ждала темноты, чтобы излить мне свою душу. И я поняла, как несчастна и одинока эта достойнейшая женщина. Я не буду сейчас рассказывать о ее жизни: история ее ухода из мира во многом напоминала мне мою, и пока она говорила, я вновь переживала то, что мне уже пришлось испытать однажды. Я сказала ей об этом, и мой голос дрожал от сдерживаемых слез…
— Мне холодно, — вдруг сказала Иоанна, — не могла бы ты лечь рядом со мной?
Я быстро встала, подошла к ней и присела на край ее постели.
— Как хорошо я понимаю вас! — с жаром воскликнула я. — Как ужасна жизнь!..
— Жизнь прекрасна! — возразила мне настоятельница. — И я надеюсь, что у тебя будет еще немало возможностей, чтобы самой убедиться в этом. Ужасна не жизнь, а люди. Они алчны и жестоки, сладострастны и порочны. А мужчины ко всему еще и отвратительно, скотски грубы. Они забывают о том, что женщины дают им жизнь и наслаждение. Как я их ненавижу!.. Да ты, я чувствую, дрожишь! Забирайся-ка быстрей под одеяло.
Я тотчас последовала ее совету. Меня очень удивило при этом, что мать Иоанна оказалась совершенно обнаженной, и я сказала ей об этом. В ответ она только рассмеялась и заметила, что ночью тело должно отдыхать от обременительных одежд, навязанных нам цивилизацией.
— Какое у тебя горячее тело! — сказала она мне вдруг. — Может быть, ты подаришь мне немного своего тепла, его с лихвой хватит на двоих.
Я послушно прижалась к ней. Кожа ее была прохладной и упругой. Я почувствовала, что она дрожит, но совсем не от холода. Точно так трепетала моя тетка, стоило ей только прижаться ко мне, когда я ложилась рядом. Но сейчас волнение, которое я вызывала у женщины, не внушало мне отвращения. Наоборот, я почувствовала сладостную истому, и когда настоятельница обняла меня, я прижалась к ней всем телом. В знак благодарности эта удивительная женщина пожала мне руку. До сих пор я удивляюсь, как ей удалось завоевать мое доверие, напуганной девушки, какой я тогда была, видевшей в людях только зло. Чем покорила она меня, почему я вдруг стала испытывать к ней такое теплое, нежное чувство? Обнимая ее, я не думала ни о чем. В этот момент мне было так хорошо, что я была почти счастлива…
Между тем, незаметно для самой себя, я оказалась лежащей на Иоанне, ее ноги скрестились у меня за спиной, руки обнимали меня, приятная, ласковая теплота разлилась по всему моему телу. Я чувствовала, что таю от блаженства.
— О, вы добры, вы очень добры! — лепетала я. — Я люблю вас… я счастлива…
Мои губы слились с ее губами, руки настоятельницы нежно ласкали мою спину и бедра, ее тело ритмично двигалось под моим телом, ее мягкая шерстка приятно щекотала мой живот. Наконец, осмелившись, я осторожно взяла ее руку и приложила ее к тому месту между моих ног, которое она так сильно раздразнила…
Иоанна, видя меня в таком состоянии, пришла в вакхическое опьянение. Ее тело начало изгибаться во все стороны, руки все быстрее скользили по моему телу. Я не успевала вслед за ней. В ответ на один мой поцелуй она огненным дождем осыпала меня сотней поцелуев, покрывая меня ими с головы до ног. При этом мне казалось, что меня гложут и глубоко впиваются в каждую клетку моей кожи.
Эти сладостные прикосновения привели меня в неописуемое состояние. Но это еще было не все. Одно мгновение — и моя голова была охвачена жаркими бедрами моей соратницы. Я угадала ее желание и принялась кусать, целовать ее местечко между ног. Но я была еще так неопытна и слабо отвечала на зов ее желаний…
Тогда она слезла с меня и, раздвинув мои ноги, коснулась ртом жарко пылавшего вместилища моей любви. Проворный и острый ее язык колол и тупо давил, вонзаясь и быстро выскальзывая обратно. Она сосала меня губами и, казалось, хотела вобрать в рот все без остатка. Я испуганно отталкивала ее голову, даже тащила ее за волосы, тогда она приостанавливалась и снова начинала нежную игру, едва прикасаясь языком к моей воспаленной коже. Какое это было наслаждение! Я беспрерывно стонала, исступленно билась и вскидывала свое тело… Но быстрый и жалящий язык меня настигал везде и вонзался все вновь и вновь. Тонкие и плотные губы Иоанны схватывали мой цветок, сосали его, сжимали, комкали, вытягивали из меня душу… О, Фанни, такое наслаждение возможно только раз в жизни! Это было чудовищное напряжение нервов, я вся горела, таяла… Когда я сейчас вспоминаю об этом, мне снова хочется испытать это ненасытное щекотание, всепожирающее и томящее.
Всю ночь мы не сомкнули глаз. Едва вкусив наслаждение, не успев даже отдышаться, мы вновь заключали друг друга в объятия. Лишь под утро мы настолько устали, что у нас уже не хватало сил, чтобы исполнить не умершее еще желание. Как водится в таких случаях, недостаток сил влюбленные компенсируют избытком слов. Причем, никогда они не бывают так откровенны и искренни друг с другом, как в эти длинные, предрассветные часы, когда не идет сон и молчание бывает особенно невыносимым.
Тогда-то Иоанна и рассказала мне историю своей жизни, вернее, один из ее эпизодов, последствия которого привели ее в монастырь. Воистину, эта история достойна того, чтобы я воспроизвела ее сейчас.
