Я не ответила. Я просто уставилась на Алека, прямо в его необычные, но прекрасные золотисто-карие глаза.
Он взял моё лицо в свои большие, тёплые ладони. Его пальцы, такие длинные и сильные, легли на мои волосы. Я видела только его лицо — лицо, которое я знала лицом мальчика и видела, как оно становится лицом мужчины.
— Фебрари, поговори со ной.
Я так и сделала.
Но единственное, что у меня получилось сказать:
— Алек...
Потом я подалась вперёд, уткнулась лицом ему в грудь и крепко вцепилась в его куртку.
И во второй раз за два дня я расплакалась (сильно) в руках Алека.
Я услышала, как зазвонил телефон Алека, но он не ответил. Его пальцы зарылись в мои волосы, и обе его ладони легли мне на затылок, прижимая к груди.
Я знала, что мне следует отодвинуться, знала, что дистанция — это самое главное, но я не могла. Я была как присосавшаяся к нему пиявка, только вместо крови я пила его силу.
Я не могла говорить о Пите, даже сейчас, ни с кем, особенно с Алеком. Но я хотела, чтобы он знал: я не оплакиваю Пита, я просто плачу из-за его смерти. Никто не заслуживал такого, даже если был мудаком, даже Пит.
Но я не могла сказать этого Алеку или кому-то ещё.
Я перестала плакать, но продолжала держаться за его пиджак, не поднимая лица, только теперь я пряталась.
Алек услышал, что слёзы закончились, и я почувствовала, как его пальцы надавили мне на затылок.
— Теперь ты поговоришь со мной?
Я высвободилась из его рук, отпустила его куртку и шагнула назад.
Мы были одни.
Я судорожно вздохнула и выпрямила спину. А потом посмотрела на него.
— Думаю, было бы хорошо показаться Доку. Морри прав: я плохо сплю.
— Почему?
— Что?
— Почему ты плохо спишь?
Я дёрнула головой и ответила:
— Потому что у Тьюздей маленькая кровать.
Он покачал головой:
— Ты встаешь в семь часов, хотя в этом нет необходимости, а возвращаешься домой после трёх ночи. Ты спишь всего три-четыре часа. Это нехорошо. Почему ты не спишь?
— Я не знаю. Я всю жизнь работаю в барах, так было всегда.
— Не всегда.
Я отпрянула, как будто он ударил меня в живот.
Он знает, как я спала раньше. Он часто оставался у нас ночевать, когда мы были детьми. Когда мы были подростками, мы все слишком долго спали по утрам. Это выводило маму из себя, но таковы подростки. Когда Алек учился в Пердью и Морри возил меня туда, чтобы я могла провести с ним выходные, мы вместе спали на узкой кровати в общежитии, прячась от дежурных по этажу. Мы спали долго, и сосед Алека по комнате приходил из ванной, сообщал ему, что путь свободен, и Алек потихоньку провожал меня вниз. Или потом, когда он переехал в ту квартиру, где у него было три соседа, но он присвоил верхний этаж — мансарду с маленькой ванной в углу. В этой комнате стояла двуспальная кровать, что было намного лучше. Ещё там был стол и много свободного места. Я любила ту комнату, я могла притвориться, что это наш дом, наш мир, и я так и делала. Та кровать была идеальной, достаточно большой, чтобы нам не было тесно, но не слишком, поэтому нам приходилось спать рядом.
Раньше я спала крепко, Алек это знал.
Раньше я спала, как человек, который знает, что любим.
Теперь это не так.
— Ответь мне, Феб.
— Я не знаю, ясно? — Я начала терять терпение. — Разве это важно?
— Давно это продолжается?
Определённо, для Алека это важно.
— Достаточно давно, чтобы я привыкла.
— Это нехорошо.
— Сейчас нехорошо. Сейчас мне нужно перестать думать, ненадолго, хотя бы ненадолго.
Он внимательно смотрел на меня, словно изучая. Что бы он ни увидел, это обеспокоило и одновременно разозлило его.
Потом он сунул руку в куртку, достал мой телефон и вручил его мне. Я взяла телефон, а Алек сунул руку в задний карман джинсов и достал свой телефон. Он открыл его, и его взгляд посуровел, когда он увидел что-то на экране. Потом он нажал несколько кнопок и приложил телефон к уху.
Я смотрела на него, но он не отрывал глаз от пола.
Наконец он сказал:
— Лесли? Это Колт. Мне нужна услуга от Дока. Нужно назначить время для Фебрари Оуэнс. У неё проблемы со сном. — Он посмотрел на меня. — Да? В четыре? Хорошо. Феб придёт. Спасибо. — Он захлопнул телефон. — У тебя встреча с Доком в четыре часа.
— Спасибо.
— Не благодари. Я ещё не закончил с тобой.
Мой рот наполнился слюной, и я сглотнула. Лицо Алека снова посуровело, как в тех случаях, когда я называла его Алеком, и я поняла, что он недоволен.
Он не заставил меня гадать о причинах.
— Ты не подпустишь меня к себе, ты предельно ясно дала это понять, но ты должна кому-нибудь довериться. Так не может продолжаться, это сожрёт тебя заживо. Ты заставляешь свою семью, своих друзей смотреть, и это неправильно. Это не ты.
— Алек...
— Заткнись.
Я заткнулась, главным образом потому, что его тон был грубым и пугал меня, страх электрическим разрядом пробежался от головы до кончиков пальцев. Я никогда не видела его таким по отношению ко мне.
Он только однажды был зол на меня, очень зол, когда я рассталась с ним. Но даже тогда он не был таким, как сейчас.
— Боже, Феб, поговори с Доком, обратись, блядь, за помощью. Ты не справишься со всем этим дерьмом, с Энджи, с...
Он замолчал, прежде чем произнес имя Пита, возможно потому, что я машинально сделала шаг назад. Он посмотрел на мои ноги, и я увидела, как он заиграл желваками, стиснув зубы.
Потом он снова заговорил.
— Ты не справишься, если тебе придётся иметь дело с тем, что стало беспокоить тебя задолго до того, как началось это дерьмо. — Я открыла было рот, чтобы ответить, но он подался вперёд и закончил: — И нет, не пытайся обмануть меня и, ради Бога, не обманывай себя. Дело не в том уроде, за которого ты вышла замуж, и не в том, что он сделал с тобой. Что бы тебя ни мучило, это началось задолго до того, и мы оба это знаем, особенно, блядь, я.
Я задохнулась от этих слов, он был честен, но при этом всё равно цеплялся за свою ложь. Он никогда не признавал, что тоже виноват, и всегда делал вид, что во всем виновата только я, как будто он не сделал ничего плохого, он предоставил мне играть роль плохого парня. Я никогда не обвиняла его в этом, но он знал, что сделал, и никогда не выказывал ни малейшего признака вины или раскаяния. Сейчас, даже после всех этих лет, когда мне следовало забыть, давно забыть всё случившееся, его слова сходу ударили меня и выбили из меня воздух.
И всё же я сумела прошептать:
— Алек...
Но больше я не успела ничего добавить, не потому, что мне нечего было сказать, а потому, что он перебил меня.
— И в последний, блядь, раз — прекрати называть меня Алеком. — Он подался ближе, слишком близко, и наклонил голову, чтобы смотреть прямо на меня. — Ты говорила, что называла меня так, потому что для тебя я был Алеком. Кем бы он ни был, я больше не такой, и уже давно, так что прекрати называть меня Алеком.
