На следующий день я звоню ей по телефону, чтобы узнать ее мнение.
— Хм, — это все, что она говорит. — Именно так я к нему и отношусь.
Я недоверчиво качаю головой.
— Что это значит?
— Он нормальный. Ничего захватывающего, просто нормальный.
Однако, когда она это говорит, мне кажется, я понимаю, что она имеет в виду. Робби — хороший парень, и, когда у меня начинает понемногу виднеться живот, он не возражает. Тем не менее, он сохраняет вежливую дистанцию, никогда не выражая привязанности или восхищения по этому поводу.
И меня это вполне устраивает. Я бы предпочла притвориться, что беременности нет, потому что сейчас она служит лишь напоминанием о том, что я больше никогда не увижу Билла, и это разжигает во мне всепоглощающую тоску.
— Ты хочешь услышать «отличный», Ди? — спрашивает Лизель. — Такой ответ удовлетворит тебя?
Я не знаю, как объяснить, что быть с Робби — это не значит быть удовлетворенной. Речь идет о том, чтобы сдерживать то, что скрывается глубоко во мне, правду, с которой я не хочу сталкиваться.
— Найди вариант получше, — наконец говорю я. — Прошу. Кто будет встречаться с дамой, чья работа — вынашивать детей?
Лизель недовольно цокает.
— Это просто как еще один McFlips, — говорит она, но не подталкивает меня продолжать разговор.
Я собираюсь довольствоваться тем, что у меня есть. Когда-нибудь я забуду о нем.

РАСС
Это настоящая агония. Но у меня нет выбора.
Я наблюдаю за своей женщиной изо дня в день. Всякий раз, когда я не на работе, я паркуюсь на разных улицах в ее районе, никогда не возвращаясь в одно и то же место слишком часто. Последнее, что мне нужно, это вызвать подозрения у кого-нибудь из ее соседей.
Выйдя из машины, я нахожу удобное местечко, откуда могу присматривать за ее домом. У меня сильные руки и большие когти, так что мне не составляет труда забраться на соседнюю крышу и наблюдать оттуда. Я научился не приближаться к дому, потому что, похоже, у Ди есть собака, и она старательно лает на меня всякий раз, когда замечает, что я шныряю поблизости.
По крайней мере, у нее есть собака. Кто-то еще, кто присматривает за ней, когда меня нет рядом.
Я следую за ней, куда бы она ни пошла, будь то в продуктовый магазин, дом Лизель или ее парня. Иногда она ведет машину немного неровно, что сводит меня с ума. Я не думаю, что смог бы вынести, если бы она попала в аварию. Но я держусь на расстоянии нескольких машин, так что, если бы такое случилось, я был бы там в мгновение ока, чтобы помочь.
Каждый раз, когда она направляется в Астон, я знаю, что она собирается повидаться с этим гребаным отвратительным мужчиной. Когда она паркуется на подъездной дорожке у его дома, я нахожу место за углом, где моя машина скрыта от посторонних глаз, и, выходя, тихо закрываю дверь. Я хочу перелезть через забор в его двор, чтобы лучше видеть, но Ди обычно приводит с собой Бумера, а пес взбесится, если увидит меня.
Я ненавижу этого человека-идиота. Я ненавижу его больше, чем когда-либо ненавидел кого-либо. Всякий раз, когда я вижу его лицо в окне, мне просто хочется ударить его со всей силы, так сильно, что я или вырублю его или убью.
Время от времени по ночам я слышу ее крик и содрогаюсь всем телом, зная, что кто-то другой нежится в ее горячей, влажной киске. Это должен быть я. Мои инстинкты почти вскипают при звуках ее удовольствия, и мне приходится подавлять бешеное желание ворваться в дом и разорвать их на части.
Но ее крики… не такие, как я помню. Они странные, почти фальшивые, и это дает слабый проблеск надежды, что, может быть, у меня все еще есть шанс быть с ней когда-нибудь, когда ей наскучит ее кавалер.
И этот день настанет, я это знаю. Тогда я сделаю свой ход.
Двенадцать
РАСС
Мое любимое занятие, которое, возможно, также и самое депрессивное, — это сидеть на высоком дереве в парке и смотреть, как моя Ди нежится на летнем солнышке. Бутылка с водой откатывается в сторону, когда она ложится на спину, обнимая собаку одной рукой и прикрывая глаза другой. Она… ее мягкий животик теперь слегка припух, его видно, даже когда она лежит на земле. Иногда она распускает длинные темные волосы, и не раз мне отчаянно хотелось подрочить прямо в укрытии в ветвях дерева.
Черт возьми, она мне нужна. Я нуждаюсь в ней так, как никогда ни в чем не нуждался: ни в еде, ни в воде, ни в солнечном свете.
Но я не могу разрушить ее жизнь. Кажется, она счастлива… достаточно счастлива. Если бы я действительно появился у ее двери в образе Билла, вероятнее всего, она бы меня прогнала.
Не думаю, что я смог бы это вынести.
Сегодня вторник, я наблюдаю за Ди в парке перед работой, наслаждаясь тем, как солнце играет на ее коже, как она кладет руку на живот, словно защищая его. Я меняю позу на дереве, стараясь, чтобы ветки не издавали звуков. Ноги начинают затекать от долгого стояния на корточках, но я должен оставаться начеку. На такой открытой местности может случиться все, что угодно.
По тропинке неподалеку я вижу бегунью с собакой. Однако собака без поводка и в тот момент, когда она видит милую гончую Ди…
Она резко поворачивается направо и бросается на них.
Я оказываюсь на земле еще до того, как осознаю, что спрыгнул. Движимый чистым инстинктом, я бегу по траве к собаке с диким оскалом. Ди до сих пор ни о чем не догадывается и остается лежать на своем одеяле для пикника.
К счастью, ее пес вскакивает на ноги и мгновенно приступает к действию.
Я резко останавливаюсь, когда два пса набрасываются друг на друга. Ди резко выпрямляется, когда воздух наполняется рычанием, и издает пронзительный крик. Я колеблюсь, не уверенный, должен ли вмешаться или нет, ведь рискую раскрыть себя. Хотя моей женщине и детенышу напрямую ничего не угрожает, я также не хочу, чтобы что-нибудь случилось с ее любимцем.
— Что за хрень? — кричит Ди, затем бросается на двух собак.
Черт. Это нехорошо. Кто-то такой маленький и хрупкий, как она, не должен ввязываться в драку. Бегунья тоже спешит к своему питомцу, протягивая руки. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Инстинкты подсказывают только одно: беречь Ди, даже если это означает, что она узнает меня.
Один, два, три шага, и я обхватываю ее руками, утаскивая подальше от драки. Затем, как только она благополучно приземляется на землю в нескольких футах от меня, я ныряю к двум собакам.
Сначала я хватаю одну из них за голову, затем зажимаю пальцы между ее челюстями, чтобы оторвать их от питомца Ди. Пес воет, когда я тащу его назад, и на моих руках остается кровь из-за того, что он вонзил зубы в плоть другой собаки. Выругавшись, я отбрасываю его в сторону, и он катается по траве, прежде чем вскочить на ноги. Я поворачиваюсь к нему лицом, оказываясь между двумя животными, и он снова бросается — на этот раз прямо на меня.
Однако я легко блокирую удар рукой, и зверь сжимает челюсти вокруг моего запястья.
— Поппи! Остановись! — кричит бегунья, и я понимаю, что они с Ди уже некоторое время обе пытаются остановить нас. — Поппи!
Теперь у меня тоже идет кровь, но челюсти собаки мало что могут сделать с моим густым мехом и толстой кожей. Бегунья хватает свою собаку за ошейник, слезы текут по ее лицу, когда она тянет его, пытаясь заставить меня отпустить.
— Простите, мне так жаль!
Я медленно опускаю собаку на землю, пока она рычит и извивается, затем отрываю от себя ее челюсти. Как только я оказываюсь на свободе, женщина цепляет поводок за ошейник собаки и начинает тащить ее прочь.
— Держи свое проклятое животное под контролем, — огрызаюсь я на нее, и ее глаза становятся огромными. Затем я оборачиваюсь, чтобы проверить повреждения.
Я нахожу Ди на коленях рядом со своей жалобно скулящей собакой. Я опускаюсь на колени там, где она сидит и всхлипывает.
