Мои пальцы чесались от желания соединить мое имя с его.
— В качестве его адвоката? — спросила я, хотя знала, что мама слишком проницательна, чтобы ее можно было обмануть.
— Нет, Лена. Этот человек, он тебе подходит. Не говори мне, что ты не с ним.
— С ним в романтических отношениях или с ним, как в бегах? — я замялась.
Она выпустила воздух через губы и прищелкнула языком.
— Моя Лена, может, я уже старая женщина, но не оскорбляй меня, а?
Я вздохнула.
— Хорошо, тогда да и то, и другое, я думаю. Мы вместе в Неаполе, в доме Сальваторе.
Наступила мертвая пауза, в которой на обоих концах телефона было много недосказанного.
— Вилла Роза? — тихо спросила она.
— Да, мы останемся здесь, пока не придумаем план действий.
— Ты оставила закон ради этого человека, — пробормотала она, почти с благоговением. — Я так рада за тебя.
— Что? — я моргнула, глядя на лимоны, тихо шелестящие на ветру через зеленый двор, расположенный на склоне от меня.
— Это делает меня счастливой, — повторила она, хлопая в ладоши. — Тебе нужен такой человек, как Данте, понимаешь? Дэниел Синклер искал мира, дочка, а ты? Ты всегда искала хаос, да? Того, кто заставит тебя почувствовать себя живой.
Такой живой, что горю.
Я уставилась невидящим взглядом на стол, указательный палец обвел контур инициалов Данте.
— Я не знала, что это то, что мне нужно, пока, ну, не знаю, два дня назад. Как ты узнала?
— Я твоя мать, — твердо заявила она, затем вздохнула. — Я сделала много неправильных действий в этой жизни, Елена, но то, что я твоя мать, всегда вызывало во мне гордость. Ты яростная и сильная. Ничто не прижимает тебя к земле надолго. Ты юрист, тебе нравятся трудности. Данте, он дает тебе этот конфликт и силу, чтобы преодолеть это, да?
Да.
Она была абсолютно и полностью права.
— Он преступник, — отметила я, просто чтобы убедиться, что она полностью понимает ситуацию. — И не какой-то мелкий воришка в магазине, а человек, которого, возможно, разыскивает Интерпол и все правительство Соединенных Штатов.
— Да, — сказала она серьезно. — Это проблема, но ты любишь проблемы.
— Да, — признала я.
— Если кто и может это исправить, так это ты, — заявила она так серьезно, будто читала конституцию, которую все историки воспринимали как нечто абсолютное. — Ты найдешь способ вернуть вас обоих домой.
— Я постараюсь, — пообещала я.
До тех пор я играла в догонялки. События моей жизни за последние несколько дней стали шокирующими и необратимыми. Я еще не успела подумать о последствиях, не говоря уже о том, как их исправить.
— Симус мертв, — тихо призналась я ей.
Без колебаний она ответила:
— Bene. (пер. с итал. «хорошо»)
— Правда? Он был твоим мужем. Отцом твоих детей. Я ненавидела его, мама, ненавидела, но я все еще в замешательстве от его смерти, — призналась ся я, хотя для меня это было несколько иначе.
Я та, кто убил его.
Это мог быть Данте, но все чаще у меня возникало ощущение, что он выстрелил Симусу в лицо только для того, чтобы снять с меня ответственность за его смерть.
— Твой отец был плохим человеком, маскирующимся под хорошего, — тихо сказала она, слова были пропитаны вечной печалью. — Однажды у меня был шанс выбрать хорошего человека с плохой жизнью, и я сделала неправильный выбор. Я рада за свою дочь, что она не так боится, как я.
— Coraggio (пер. с итал. «храбрость»), — пробормотала я. — Данте заставляет меня чувствовать себя храброй.
— Так и должно быть, — заявила она. — Теперь я могу спать спокойно, зная, что мои дочери нашли хороших мужчин.
Я рассмеялась.
— Возможно, «хорошие» это вольная интерпретация. Я думаю, что Александр, Даниел и Данте в какой-то момент своей жизни считались злодеями.
— Мир в балансе, — сказала она, и я представила ее в «Таверне Ломбарди», раскатывающей тесто для пасты, пока она раздавала мудрые советы, одновременно домашние и вечные, все итальянские мамы и их мудрость, воплощенная в ее единственной форме. — Я думаю, что с Данте ты тоже найдешь свой баланс.
— Ti amo, мама (пер. с итал. «я люблю тебя»), — пробормотала я, прижимаясь к телефону, будто это была ее щека. — Спасибо, что всегда верила в меня, даже когда я давала тебе повод не верить.
— Я не делала того, что должна была, и не защищала тебя, когда ты была девочкой. — ее голос был сиплый от слез, в нем звучало сожаление, которое никогда не умрет, сколько бы раз я ни говорила ей, что не виню ее. — Самое меньшее, что я могу сделать, это поддержать тебя сейчас, боец, и знать, что ты всегда будешь гордиться своей мамой.
Мои глаза заблестели от слез, но я прижала указательные пальцы к ним, останавливая. Очевидно, влюбленность превратила меня в неудержимую плачущую машину.
— Он знает о Кристофере? — неуверенно спросила она.
— Нет.
— Лена... ты должна рассказать своему мужчине. Мне кажется, он не из тех, кто хорошо воспринимает такие вещи.
— Именно, поэтому я не собираюсь ему говорить.
— Вы с Даниэлом хранили секреты друг от друга, не повторяй этот путь, — посоветовала она.
Все мое тело пришло в движение от тяжелого вздоха.
— Я не хочу, чтобы он видел во мне какую-то жертву, мама.
— Никто, зная тебя, не может так думать. Никто, любящий тебя, даже на мгновение не подумал бы об этом. — когда я ничего не ответила, настала ее очередь вздохнуть. — Хорошо, ragazza (пер. с итал. «девочка»), делай то, что считаешь нужным. Я посылаю свою любовь тебе и Данте, хорошо? Когда вы вернетесь домой, он придет к нам на воскресный ужин, да?
— Да, мама, — согласилась я, внезапно затосковав по ней, как ребенок, которого забирают в лагерь с ночевкой. — Ti amo. (пер. с итал. «я люблю тебя»)
— Sempre, — пробормотала она в ответ.
Всегда.
После того как мы повесили трубку, я решила ответить на сообщение Бо, но проигнорировала остальных, слишком устав от объяснений или драмы.
Елена: Познакомилась с итальянской семьей Ди. Они встретили нас как членов королевской семьи. Это было... странно.
Бо: Да, черт возьми, так и есть. Королева Елена. Вот это имя я могу принять. А лучшие друзья тоже получают королевские привилегии?
Я моргнула, глядя на телефон, мое одинокое сердце согрело напоминание о том, что несмотря ни на что, даже за целым океаном от них, у меня все еще есть несколько прекрасных людей, которые всегда прикроют мне спину.
И когда слезы вновь нахлынули на мои глаза, я не стала их вытирать.
Глава 7
Данте
Я находился в глубоком сне, таком, когда сны настолько яркие, что их можно попробовать на вкус, почувствовать на кончиках пальцев. Во сне стояла глубокая ночь, тени были густыми, как пролитые чернила, а Елена была рядом, в традиционной итальянской кружевной вуали на голове. В темноте я не мог понять, была ли она белой, как свадебное покрывало, или черной, как похоронный саван. Я пытался подойти ближе, шел, потом бежал и, наконец, мчался к ней, и предчувствие сжимало мою грудь. Я знал только одно: если я не доберусь до нее прямо сейчас, она умрет или никогда больше не будет принадлежать мне.
Оба варианта были губительны для меня.
Я проснулся с адреналином, текущим по венам, мышцы напряглись под кожей, хотя я не пошевелил ни единым мускулом. Елена лежала в моих объятиях, ее теплое, сонное тело прижималось к моему по всей длине, губы были разомкнуты для ровного, мягкого дыхания, которое веером отражалось на моем лице. Вид ее черной шелковой маски на глазах и затычек для ушей заставил мои губы подрагивать от смеха и теплой близости. Я попытался расслабиться, чтобы вид ее красоты успокоил меня, как колыбельная песня, и я снова заснул, но по позвоночнику ползла томительная дрожь страха, от которой я не мог избавиться.
Я только успел снова закрыть глаза, как раздался слабый скрип, тихий, как дыхание.
