— Лицо попроще, Женя. Садись, — указывает взглядом на стул.
Куда улетучилась моя гордость и упертость? Судя по всему — в завывающий от голода желудок. На кухне так вкусно пахнет чем-то мясным, что я сажусь за стол. Зорин тут же ставит передо мной тарелку с мясом и овощами. Разочек. Я всего лишь еще один разочек возьму от него еду.
— Ешь.
Да плевать. Все равно он думает обо мне все самое худшее. И манерничать я перед ним не буду. Беру вилку и, не глядя на Зорина, начинаю поглощать содержимое тарелки. Гастрономический оргазм. Да, точно, это, наверняка, он самый. Очухалась я только тогда, когда тарелка опустела. Мне должно быть стыдно, учитывая с какой скоростью я смела еду, но нет, не стыдно. И да, я голодна. И совершенно точно Зорин в недоумении, хоть и пытается сделать вид, что нет.
— Запей, — указывает взглядом на стоящий справа от меня бокал, по всей видимости, с вином.
Я была так поглощена мясом, что не заметила ни того, как хозяин разлил вино по бокалам, ни того, что он поставил на стол тарелки с другой едой. Тоже что-то мясное, виноград, сыры и… тот самый просроченный вонючий. Вот сейчас я, кажется, окончательно пришла в себя.
— Спасибо, было очень вкусно.
— Но ты не наелась, — уверенно произносит он, нанизывая на шпажку виноград и… заплесневелый сыр. Святые профитроли, вот дебил…
— Говорят, что надо уходить из-за стола с чувством легкого недоедания. Извините, а вы часто едите просрочку?
— Что, прости? — отпивает вино.
— Просроченные продукты.
— Не задумывался. А что?
— Вы только что отправили в рот сыр с мхом.
— Мхом? — улыбаясь, спрашивает Зорин и вновь тянется к просрочке. — Ты часто смотришь телевизор?
— Я его вообще не смотрю. А это тут причем?
— Это плесень, Женя. Причем благородная. Специально выращенная. Это не просрочка, а продукт для гурманов. Не буду тебя грузить названиями. Ты просто попробуй. Это знаешь, как с оперой, я там никогда не был, но, говорят, если с первого раза не понравится, то дальше можно не пробовать. Думаю, такие сыры — аналогично. У конкретно этого слишком яркий вкус, поэтому оттени его немного виноградом или медом. Ну же, смелей, — напирает он. Тоже мне гурман, по сути, из деревни.
Может, это последствия удара, но я нанизываю на вилку сыр и отправляю его в рот. Рецепторы тут же взрываются от яркого вкуса. Я, черт возьми, ем мох, плесень, да плевать как она зовется и это чертовски вкусно. Сейчас во мне говорит отнюдь не голод.
— А теперь попробуй с виноградом.
— Чушь какая-то. Сладкое с соленым.
— Попробуй.
Пробую. На удивление, понимаю, что тоже вкусно, но по-другому. Вновь тянусь за сыром только уже без винограда.
— Ну как? — поднимаю на него взгляд. Да он же в очередной раз меня проверяет или играет. Или… да черт его пойми, что делает.
— Гадость редкостная. Видимо, я не благородная гурманка.
— Ладно, попробуй вот эти.
Так я пробую еще два вида и демонстративно кривлю лицо, хотя сыры вкусные.
— Как тебе этот сыр?
— Белая корка, точнее плесень все-таки смущает.
— А по вкусу?
— Нормально, но… козой отдает.
— Козой?
— Да. Если быть точнее — немытой козой, — совершенно серьезно произношу я.
И тут он начинает смеяться. Заливисто так. Выглядит он при этом расслабленным и вполне искренним, я бы сказала, даже приятным мужчиной. Все-таки если отбросить все нюансы, готова согласиться не только с Тамарой Николаевной, но и со всем женским коллективом отделения — он очень даже красив. Проблема в том, что он смеется надо мной и это его не красит. Да, мне по-девичьи обидно.
— Что смешного?
— Да так, извини, он реально козий.
— Супер. Знаете, странно, вы совсем не похожи на свою маму.
— Разве? — перестает наконец смеяться и отпивает залпом вино. Вновь наполняет бокал. — Она была красавицей, папа тоже. И я сочетаю в себе их общую красоту. Бывает же такое.
— Я имела в виду не внешность, и вы это знаете. Вы сказали была, она что… умерла?
— Да, через полгода примерно, после того случая.
— Извините, я не знала. Мы через пару месяцев переехали, с ней тогда все было хорошо.
— Сейчас хорошо, через минуту плохо. Это жизнь, Женя, — Зорин отпивает вино. Вот сейчас мне стыдно за то, что затронула его маму. — А ты?
— Что я?
— Похожа на свою маму?
— Я — копия моей матери. Вы же это хотите услышать?
— Как она? — игнорирует мой вопрос.
— Цветет и пахнет.
— А если серьезно?
— Я вполне серьезно. Про нее, — тут же уточняю я. — Счастливо замужем уже много лет. А вообще вы мне никто, чтобы я вам что-то рассказывала о себе и своей матери.
— А сестра? У тебя же она была. Ты за нее как-то особо переживала.
— Она у меня и есть, — весьма грубо произношу я.
— И ты по-прежнему с ней общаешься? Любишь ее?
— Конечно, что за вопрос?
— Обыкновенный вопрос. Не все сестры дружат.
— А я дружу.
— Это хорошо. Утоли мое любопытство. Представь, что твоя сестра заболевает. Серьезно. И денег ни у тебя, ни у государства нет. У вторых, конечно, есть, но они только о себе думают, стало быть, тебе не дадут. Тебе дадут кредит, ну его хватит разве что на четверть суммы на операцию. И вот тебе предлагают стать девушкой по вызову. Ну скажем, на месяц и вся сумма будет у тебя. Ты пойдешь на это ради сестры?
— Нет, — не задумываясь, отвечаю я. Понимаю, что это очередная провокация с его стороны и надо было ответить «да», чтобы он от меня отстал, но почему-то не могу.
— То есть ты дашь своей сестре умереть?
— Значит, да. Я спасу ее, но убью себя. Как-то странно выходит. Получается, я та еще эгоистка.
— Убьешь себя? Почему?
— А как я смогу жить нормально после того, как закончу проституточный месяц? Ни уважения к себе, ни выхода из сего ремесла. Так и останусь проституткой и закончится это так же плохо, как и у большинства. В какой-нибудь канаве или притоне с перерезанным горлом. Так что, нет, я выберу себя и свою жизнь.
— Какой интересный ответ, — задумчиво произносит Зорин. — Неожиданно. То есть ты ничего не предпримешь для спасения своей сестры?
— Предприму, конечно. Просто буду искать другие пути.
— Например, один клиент, а не толпа?
— Ну хотя бы.
— А в чем отличие?
— Проститутка — это когда со многими, — не задумываясь, бросаю я.
— Что, серьезно? Давай почитаем.
— Что вы мне пытаетесь доказать?! Что я продажная? Да, пожалуйста. Вам просто так проще думать и ни в чем переубеждать я вас не буду.
— Я не говорил, что ты продажная. Просто у каждого из нас есть цена. Вот и все. Это неплохо и нехорошо. Так есть.
— Нет.
— Что нет?
— Просто нет. Вам так удобно думать. Думайте.
— Знаешь, ты молодец. Без шуток. Не знаю, как тебе удалось продержаться и сохранить свои принципы, но все же, вынужден признать, что в тебе нет той жилки, которая поможет тебе стать успешной в будущем. Вероятнее всего, закончив институт, ты пойдешь работать в поликлинику, будешь сидеть тихо на месте, без каких-либо перспектив. Потом, возможно, ты, конечно, выйдешь замуж за какого-нибудь пациента, родишь ему детей, и вы будете выплачивать ипотеку до семидесяти лет. Дальше умрете, и ваши дети будут делить квартиру умерших родителей.
— Спасибо за перспективу. Вам бы романы писать, Алексей Викторович.
— Это удел неудовлетворенных женщин.
— А вы неудовлетворенный мужчина. Не вижу разницы, — на мой комментарий Зорин отрыто ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, прихватив бокал с вином.
— Почему ты так решила?
— Ну а с чего молодому привлекательному мужчине, у которого имеется достаток проводить все свое время на работе, а в редких перерывах обращать внимание на какую-то беспородную девку, которую вы хрен знает кем считаете? Вам скучно, вы меня провоцируете, играете со мной. И вас это определенно забавляет.
— М-да…, — задумчиво протягивает он. — Этим ты мне и нравишься. Не хватает еще влюбиться в тебя. Ужас, — вновь ухмыляется, демонстративно прикладывая руку к груди. — Я не знаю чего от тебя ожидать, это и вправду вносит в мою жизнь толику краски. Хотя, конечно, кое-что все равно знаю.
