Потому, когда он мне, я ни слова не спрашиваю, молча с ним в машину. Сели и поехали. Приехали к какому–то бутику. Зашли. Он мне:
— Бери, что понравилось! Не понравилось ничего, пошли в другой.
Я замялась, так он сам. Представляете!
— Так, иди сюда! Это — нет, это — нет. — И так пятнадцать минут. Он все понял и говорит.
— Пошли дальше.
Ну и терпение у него! Я уже устала, а он все:
— Это — нет, это–нет….
— Понял.… Садись, поехали.
Привез куда–то и говорит:
— Теперь сама. Иди и что понравиться отложи. На цены не смотри. Бери что нравится! И вот, что еще? Мою просьбу выполни, пожалуйста?
— Какую?
— Белье себе купи. Я люблю черное, кремовое, розовое, белое и…
— Хватит, я поняла!
— Все как просил. — Говорю ему уже дома. — Садись и смотри. Вот белье на мне белое….
Так мы потом дома с каждой сменой моего белья … Сил не хватило у нас все мою коллекцию опробовать. Но он остался очень довольный моей коллекцией белья: белого, черного, розового, голубого….
Теперь я все поняла, и меняла его чуть ли не каждый день. И не только белье, но свои наряды: сегодня черное английское платье, завтра французское бежевое.… Да и туфли к ним….
А на мой день рождения — мне шубу! Настоящую, норковую! Я и описалась прямо, когда он, пугая меня, в ней ко мне приполз рано утром на четвереньках.…А в зубах у него яркая и красивая роза была.… Так бы и продолжалось все и дальше, пока….
Сережа уезжал на день пару раз. И когда он в следующий раз сказал, что едет, я его поцеловала и стала ждать. День прошел. Впервые за все время я одна в постели. Не спится! Крутилась, крутилась, а потом встала, оделась красиво и пошла на кухню, и там до самого утра что–то ему готовила…
Я не слышала даже, как он вошел, и вздрогнула. Видно его ключами….
— Кто? — Спрашивает какой–то неприятный мужик.
Сердцем я сразу же почувствовала, что с Сережей беда, и потому, интуиция что ли подсказала, и я ему спокойно и, стараясь не подать вида, что страшно и что в отчаянии. Да и нога сразу же отнялась.
— А где Сергей Иванович? Я ему тут приготовила на целый день…
— Чего шкандыбаешь? — Он мне.
А тут следом еще какие–то типы ввалились. И я все сразу же поняла!
— Кто? — Опять мне.
А у меня словно отнялся язык и я не могу слова вымолвить. Еще минута и я просто упаду без чувств!
— Слышишь, Колян, она типа его домработница! — Слышу, как тот, первый, звонит кому–то и обо мне говорит.
— Не, не похоже… Шкандыбает она! Не… не подстрелили…. Слышишь ты, лахудра, ты чего это, с ногой давно? С детства? А чего дохлая такая? Ни сиськи, ни письки.… Слышь, Колян, мы это, ее отпускаем, пусть шкандыбает? Хорошо? Ага! Не… Прикольно!
А потом обернувшись ко мне:
— Даю три минуты! Ноги в руки и вали отсюдова….
— А Сергей Иванович когда приедет?
— А теперь уже никогда! Ха. ха…ха!
— Нет, вы мне скажите, где его можно встретить?
— А вот там! — И пальцем мне на потолок.
Я почему — то, не веря еще и холодея от страшной догадки, как дурочка… Ничего не взяла, так полураздетая и ушла. Ушла, но живая и вовсе не живая, обреченная стала….
Спасибо, что отпустили, не разобравшись, а может Сережка им меня не показывал специально и не говорил, оберегая на всякий случай? Вот так, живая уползала от них.…Как тот тип сказал? Прошкандыбала я от них и скорее на улицу, и дворами….
Тащусь и реву ревмя! Но никто ко мне, ни шаг, ни два, никто не спросил отчего! Никто!
До своего дома в тот раз она так и не доехала. Ее сняли с поезда на каком–то полустанке и тут же доставили в железнодорожную больницу. Состояние Натальи было критическим, и молодой врач — Анатолий Борисович, ломал голову в попытках вернуть в сознание эту неожиданную пациентку, о которой еще почему–то с самого поезда все говорили, что она беглая жена какого–то олигарха. Потом, по лекарственным препаратам, о которых он к своему великому стыду ничего не знал, установил, с помощью консультации, что у загадочной пациентки…
— Да, да, да! — Только и повторял он в телефонную трубку. — Все понял!
А на другом конце телефонной линии ему давал обстоятельную консультацию его учитель и медицинский светила, у которого он только что проходил интернатуру перед получением диплома врача.
А до этого вот что происходило.
Заложив за бесценок маленькое колечко, которое она себе как–то выбрала в ювелирной мастерской, она получила за него сразу же невероятную кучу денег. Откуда же ей было знать, что пока она рассматривала в той ювелирной мастерской другие украшения, Сережка побеспокоился, и платиновое колечко, покрытое золотом, прямо сразу же преобразилось в неприметное колечко, с подменой алмаза на дешевый синтетический камушек.
И ювелир, тут же при них трясущимися руками вставил в оклад этот камешек, прекрасно понимая цену дорогому кольцу и суть происходящего. Жизнь его научила всему, он и раньше проделывал такие фокусы своим уезжающим на историческую Родину родственникам. Он смолчал и быстро все проделал, потому что, во–первых, хорошо понимал жизнь, а, во — вторых, что ему хорошо заплатили. А дома семья и дети — паразиты…
Потом она тупо и плохо уже понимая что, отстояла в длинной очереди за льготным билетом, и по привычке заранее вышла к поезду.
Когда она, превозмогая желание лечь, все–таки похромала, по бесчисленным лестницам и переходам до своего поезда, то у плацкартного вагона с нужным номером встретила расфуфыренного и довольно высокого дядьку–проводника в форме, с пышными седыми бакенбардами.
— Ваш билетик, Мадам? — Спросил он, явно любуясь собой и тем впечатлением, которое он произвел на эту загадочную пассажирку без багажа. И ей эта его манерность очень понравилась, и она успокоилась.
Потом она прошла мимо толстопопой проводницы, которая возилась со стопками сырх и плохо выстиранных простыней и, сунув ей свой билет, полезла на вторую полку, так называемого, льготного плацкартного места. Которое почти всегда было выбрано сбоку, у самой двери нерабочего тамбура.
Проводница выглянула из своего купе и уже хотела, как всегда, отругать недотепу, но что — то в облике той, и самое главное, в безукоризненно пошитой одежде, ее остановило.
Потом, когда поезд тронулся, и она проходила по вагону, то специально остановилась и как бы нехотя, проверяя билеты, присела на свободное нижнее место, над которым спала пассажирка. И пока она выполняла свои функции, ненароком и осторожно отогнула борт у плаща этой загадочной пассажирки и, не веря своим глазам, прочитала на лэйбле: Париж, Версаче.
