— А что, ну неужели никак договориться нельзя с мужчинами?…
— Договоренность у нас есть, — перебила она. — Раз в году в Хешмар из Гавунды прибывают мужчины, давать нам свое семя. Без них род бы вымер.
— Но в таком случае?…
— Ты не понимаешь, — нетерпеливо перебила она. — Видел результаты теста, и все еще не понимаешь.
«Извини», — сказал было Карлсен, но вовремя себя одернул: может вызвать раздражение. На Земле это лишь разменное словцо, здесь же, в телепатическом сигнале, прозвучал бы весь сокровенный его смысл. Вместо этого он произнес:
— Я хотел бы понять.
— У тебя будет возможность, — смягчилась она… — Как раз сегодня они нагрянут.
Дальше шли молча. Карлсен замечал, что женщины, проходя, улыбаются его спутнице, на него при этом и не глядя. Причем не то чтобы из неприязни, а просто игнорируют, будто его нет вовсе. Исключение составила одна, чуть не столкнувшаяся с ними на выходе из дверей магазинчика. Прежде чем вступить с Ригмар в разговор, она с любопытством мелькнула на Карлсена взглядом. Как-то странно: Ригмар при этом его не представила, не заикнулась даже, кто он такой. Более того, был еще момент, когда женщина (по виду лет на десять старше Ригмар) вдруг взяла и легонько сжала ей запястье. Разговор (смесь слов и телепатии) шел, похоже, о какой-то «Массаре». Что или кто это, он так и не уловил.
Когда двинулись дальше, он спросил:
— А зачем она тронула тебе руку?
— Убедиться, что ей не мерещится. Потому что рядом был ты.
— Она что, заподозрила, что перед ней галлюцинация, как Грубиг?
Ригмар кивнула.
— Гребиры частенько пытаются просочиться в наш город. Джерид дает сигнал тревоги, но все равно приходится их выявлять.
(Джерид? — Ах да, то самое дерево, высоченное).
— А что означает «джерид»?
— Шептатель.
Смерив взглядом скрюченные, изломанные ветви, он подумал, что это дерево свое давно уже отшептало.
Женщины, проходя мимо, Карлсена по-прежнему игнорировали.
— Но почему они смотрят так, будто меня вообще нет?
— Тебе не понять, насколько гребиры ненавистны в Хешмаре.
— Но смотрели же, когда мы только въезжали в город?
— Потому что вы были в машине. Они-то думали, вы пленники. А так, если со мной, они принимают тебя за какого-нибудь гребира. Для нас, — перебила она, видя, что Карлсен пытается сказать что-то в оправдание, — все мужчины так или иначе гребиры. Нам постоянно надо быть начеку.
Улица в конце неожиданно расширялась. Вначале подумалось, что еще на одну площадь. Но оказалось, из затенения домов они вышли на подобие огромной арены, сходящей вниз рядами амфитеатра — пятьсот ярдов в поперечнике и ярдов триста глубиной. Ступени четырех секторов вели на дно, где посредине белым куполом возвышалось какое-то здание. Белизна ослепительно контрастировала с кобальтовой синевой амфитеатра — красота архитектуры обворожительная.
— Это наш Архивный Зал, — указала Ригмар. Мысль о спуске по меньшей мере на тысячу ступеней нагоняла тоску. И тут, к облегчению, Ригмар села на синее сиденье в верхнем ряду, Карлсену указав занять другое, рядом пониже. Такие же роскошные сидения-кресла шли до самого низа. Едва сели, как кресла мягко и бесшумно двинулись вниз, словно фуникулер или эскалатор. Под стеклом порскнули в стороны всполошившиеся рыбы. Устройства эскалатора уяснить не удавалось: не было видно ни троса, ни приводного ремня, на котором крепились бы кресла.
Во всю величину здание (по сути, усеченная сфера с плоским основанием) предстало вблизи дна — габариты несравненно больше любого из городских строений: футов сто в высоту. Причина такого исключения выяснилась, когда ступили на стеклянный пол. Оказывается, здание покоилось на основании из материковой породы — судя по неровностям, дну озера.
— Грандиозно. Кто же это возвел?
— Каджек К-17.
— Кстати, вопрос: А откуда каджеки родом?
— С планеты в системе Эпсилон. Они называют ее Каджан.
— Они в самом деле бесполы?
— Этот вопрос, — Ригмар улыбнулась, — ты сумеешь задать уже вот-вот.
Озадачивало то, что у сферического здания не было видимого входа — всюду лишь гладкая белая поверхность. Лишь на подходе взору открылась идущая под плоское основание лестница — вырублена непосредственно в породе и, в отличие от всего остального, не взята под стекло. При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого-то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем-то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно-зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие.
Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К— 97.
— Доброе утро, К-17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен.
К-17, как и К-97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему-то с пригоршней сырой осенней листвы).
— Вы доктор философии? — спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы.
— Скорее медицины: я психолог.
— А-а, — протянул тот с чуть заметным разочарованием.
— Это вы спроектировали этот комплекс?
— О нет. Это мой прадед. Я К-17 пятый. Просто нам удобнее значиться под прежним именем.
— Я вас покину, — вмешалась Ригмар. — У меня встреча Массары. К-17 с удовольствием тебе поотвечает.
— Благодарю.
Перспектива насытить наконец свое любопытство вызывала волнение. Так голодный радуется подносу с обильной трапезой. Остаться наедине с К-17 тоже неплохо: к Ригмар за это время он успел уже проникнуться, но все равно подспудно чувствовалось, что ей с ним скучновато.
— Хорошо, — сказал К-17, когда женщина удалилась. — Побеседовать с человеком для меня неожиданное удовольствие.
— Вы бывали на Земле?
— Нет. К сожалению, лицом не вышел: неизбежно бы привлек у вас внимание, — сказал каджек без намека на шутливость.
— Но существует же обмен телами.
Глаза у К-17 подернулись пленкой (похоже, выражение иронии или усмешки).
— Мы, каджеки, крайне консервативны. — Он вернулся к телепатии, человеческий язык считая, видимо, затяжным и нудным.
