— Вот забыл. Совсем вылетело из головы, и всё тут. Хоть убейте, не помню, Ульяна Сергеевна, как называется в психиатрии болезнь, когда любят подглядывать за людьми, занимающимися интимными процессами.
Вздрагиваю. Поворачиваюсь. Рядом со мной стоит доктор Зло собственной персоной. До чего техника дошла. И тут и там показывают...
Там Ткаченко и тут Ткаченко.
Ничего не понимаю. Я, кажется, тоже уже дошла. Сама. На лыжах. По асфальту. До того самого состояния, когда они-то едут, а вот я... Правда, секунду спустя, когда мужик за рулём перестаёт целовать бабу с красными ногтями, садится ровно и заводит мотор, чтобы отъехать от больницы, я осознаю, что тот Ткаченко уже вообще не Ткаченко. Вот затылок был похож, и одежда тёмная, цвет волос. Но в анфас, за рулем — не особенно.
Настоящий доктор Зло стоит рядом со мной. Разглядывает меня, усмехается. В руках звенят ключи от машины, под мышкой коричневая кожаная папка, набитая какими-то бумагами.
— Я просто подумала… — теряюсь, заправляю волосы за уши, лицо идёт пятнами.
Сейчас растекусь по асфальту от радости. Вот это я обозналась, так обозналась. Аж рот открываю от удивления.
— Позвольте угадаю, Ульяна Сергеевна. Вы решили, что это я, — с нескрываемым сарказмом. — Совершаю очередную гнусность с молодой медсестрой. У вас дальнозоркость или близорукость?
— Вдали плохо вижу, особенно мелкие надписи, — говорю на автомате, а у самой в животе бабочки выстраиваются на урок зумбы.
Это не он! В машине был не он! Я ошиблась…. Обозналась. Слепая курица! Не он это! Не мой личный доктор.
Поворачиваемся друг к другу. Ткаченко смеётся.
— Плохо видите и докторов путаете? Это наш узист. Игорь Семёнович с третьего этажа. — И добавляет шёпотом: — Со своей основной любовницей Викой.
— Аморальная у вас какая-то больница, Константин Леонидович.
— А у вас в школе не бывает романов на стороне?
— Понятия не имею. — Строго поправляю блузку, включая завуча.
И опять краснею. Никак не могу успокоиться. Радуюсь, аж кровь бурлит.
Да чтоб меня… Смущаюсь как наивная девчонка. Аж взлетаю. Ну не он, и не он. Откуда столько счастья? Надо скорее надевать панцирь стервы, а то сейчас, как Майка, начну его умолять искать вместе со мной паспорт. Вот как он на меня действует. Какие-то сплошные пошлые эмоциональные качели.
То, доктор, спасите-помогите!
То я вся такая неприступная и не для вас моя подвявшая роза цвела. А как только он с кем-то, так я сразу ревную.
— Значит, вы всё-таки с Шуриком, предпочли его помощь. И именно поэтому оттолкнули меня у себя дома. Хотя, если уж по чесноку, измена с вашей стороны всё-таки была. Но это ваше дело. Всё теперь понятно. Не просто так он вам помогал. Выбор, надо сказать, так себе. Вернее, даже не выбор, а недостаток выбора. — Перестаёт улыбаться, пристально смотрит на такси. — А здесь почему снова оказались? Любимый отпустил по-маленькому?
Ну гениально, чего уж там. Я, конечно, сама наивного бедолагу оркестровика гипсом обнимала, но всё равно гениально. Все неловко возникшие чувства катятся вниз, как снег с горы. Кошусь на «догадливого». Вместо того чтобы проанализировать всё сказанное Майкой и понять, что конкретно мне не нравится, он впёрся в Шурика. Ну да, именно этот милый парень и мешает нашему счастью. А не триста пятьдесят четыре его неофициальных жены, разбитое сердце моей подруги и внебрачный сынок — как вишенка на торте.
Как всегда бывает рядом с ним, закатываю глаза.
— Мы забыли мамин паспорт в регистратуре, Константин Леонидович. Эта такая штука, где есть фотография, домашний адрес и всякие циферки написаны.
Надо взять себя в руки и успокоиться. То, что он не зажимает прямо сейчас никого в машине, совсем не значит, что он не поедет зажимать кого-то у себя дома.
Нет, ну это невозможно… До смерти хочется доказывать, что Шурик и я просто коллеги, добрые приятели. Но тогда получится, что я дурочка, которая устроила цирк в травматологии. Я, собственно, она и есть. И уже давно об этом жалею, но коней на переправе не меняют.
Поэтому, пусть идёт как идёт.
Доктор продолжает смотреть на такси. Там Майка двумя руками долбит в боковое стекло. Причем так забавно: одной рукой сильно, а второй чуть-чуть. Похоже, Прохор закрыл их всех изнутри. Отличный мужик, надо будет запомнить номер.
— Меня беспокоит ваша подруга. Как вы думаете: то, что она сказала, — правда? Ей можно верить? Она выглядит эмоционально неустойчивой.
Неустойчивой? Да шизофреничкой она выглядит, чего уж там, — думаю я, но говорю, естественно, другое:
— Она просто своеобразная!
— Я сделаю тест, для того чтобы точно знать, мой это сын, или ваша подруга врёт. Свою кровь я бросать не собираюсь. Но, честно говоря, побаиваюсь её.
— Правильно.
Мы смотрим друг на друга. Внутри горит, аж вспыхивает. И я, глядя ему в глаза, вдруг отчётливо понимаю Майку. Всё, что мы ищем в этом мире, всё, что может быть по-настоящему важным и долговечным: истинное счастье, радость, покой, свет, любовь — всё это спрятано внутри того самого, единственного мужчины. Вот только человека моё внутреннее чутьё, тело, сердце, да чёрт его знает что ещё… выбрало неправильного. Ткаченко — он как парк аттракционов. Ох и весело может с ним быть! Правда, недолго. Слишком хорош, чересчур заманчив для остальных.
Не моё.
— Нужно найти мамин паспорт.
Разворачиваюсь и быстро иду в сторону приёмного отделения.
Глава 21
Паспорт мне не отдают. Говорят, что Наталья Викторовна должна явиться сама. На все мои доводы о том, что ей тяжело ползти обратно, медсестра лишь пожимает плечами. И спокойным тоном отмечает: вдруг я вообще не её дочь? Что сейчас они выдадут мне паспорт, а потом Наталья Викторовна им предъявит претензии. Нужно свидетельство о рождении и, если я меняла фамилию, то свидетельство о браке. Я спрашиваю, не понадобится ли справка от гинеколога и анализ мочи на микроальбуминурию? На что меня отправляют туда, откуда я пришла.
Кажется, этот день никогда не закончится.
Выхожу на улицу. Сердце буквально выпрыгивает из груди. Вот сама же от него сбежала, а теперь до смерти хочу снова встретиться. Надеюсь, что он ещё не уехал. Это какой-то юношеский кошмар. Перепады настроения, смута желаний и винегрет из самых разных чувств. А ещё под гипсом очень чешется рука. Надо будет одолжить у Натальи Викторовны спицу и как следует поелозить там.
Но вообще мне срочно нужна моя работа. Зароюсь, как таракан, в бумажки и не буду думать о нём. А то вся моя жизнь превратилась в разгадывание ребусов «Ткаченко ли это сын?» и «Кто эта красивая женщина рядом с Константином Леонидовичем?»
Но всё уходит на второй план, а душа пикирует прямо в пятки, когда я снова вижу его! Доктор уехать не успел. Рядом с его машиной стоит Майка. Видимо, она каким-то образом вырвалась от Прохора.
Доктор открыл дверь и, сидя за рулем, слушает её эмоциональные речи. Наверное, она признаётся ему в любви и договаривается насчёт теста ДНК.
А мне что делать? Это ведь не моё дело, верно? Я вообще не имею права лезть в их отношения, хотя спасти Ткаченко очень хочется. Но подходить к ним как-то глупо.
Поэтому я иду к такси, за которое, учитывая простой и ожидание, мы, наверное, должны уже всю мою зарплату. Ну почему у меня всё всегда через заднепроходное?
Едва передвигаю одеревеневшими ногами. Если в конце этой истории Ткаченко женится на Майке, подобрав Костика, я умру от потери крови. Трагически погибну, катаясь на воздушном шаре, зацепившись за дерево и упав при этом с отвесной скалы.
Ткаченко по закону жанра не должен достаться никому!
Но что, если Майя успокоится? Ведь была же она нормальной до того, как высмотрела его в социальных сетях. Вполне себе адекватной, пока не вспомнила, что он отец её ребенка. Это потом она поимела психологический кризис. Покатилась по широкой дороге сумасшествия, стекающей спиралью по огромному пологому склону бешенства. А до этого-то мы общались без проблем.
