Глупое сердце надеется на последнее.
Другой вариант: он не может пройти через этап расчетов, когда находится рядом со мной. Я мысленно качаю головой, чтобы не питать больших надежд.
Все это может быть частью его плана, чтобы я ослабила бдительность, и он поглотил меня.
Больше, чем сейчас.
— О чем ты думаешь? — спрашиваю я, все еще сжимая простынь на груди. Если он посмотрит на меня такими сексуальными глазами или, что еще хуже, прикоснется ко мне, наши рты будут заняты не разговорами, а мне отчаянно нужно поговорить с ним. Я сбита с толку, и мне нужно понять, почему, черт возьми, я не прекращаю наши отношения.
Через месяц возобновляется учеба в колледже, и мне придется оправдываться перед родителями за то, что сбежала без их одобрения.
Доминик не двигается, пристально глядя на меня, как будто я все еще сплю. Затем до меня доносится его слегка хрипловатый голос. Прохладный британский акцент всегда заставлял меня быть начеку.
— О чем ты думала?
Он понял, что я не сплю. Неужели он знал и все остальные ночи?
— О многом.
— Например?
— Например… — я замялась, не уверенная, что хочу ступать на эту территорию. Мне ведь нечего терять — разве что быть выгнанной из квартиры.
Возможно, именно поэтому мой язык завязался в узел. При этой мысли мое сердце опускается в темные ямы желудка.
Я не хочу уходить.
— С каких пор ты боишься говорить мне все, что у тебя на уме, Кам?
Раз он использует мое прозвище, значит, хочет быть ближе ко мне.
Fils de pute (с фр. Сукин сын).
Не могу поверить, что я мысленно записываю все эти подробности о нем. С таким же успехом можно написать книгу о Доминике.
— Я не боюсь. Это…
— Почему ты колеблешься? — он опускает руки, его густые брови нахмурились. — Ты не умеешь колебаться. Что случилось, малышка?
— Ты случился, Дом. Тебя не так-то просто понять, если ты не заметил.
Он приподнимает бровь.
— Похоже, у тебя не было проблем, когда ты раскусила меня в том кафе.
— Я не разгадывала тебя. Только наблюдала, — я издаю невеселый смешок. — Даже когда я приблизилась, читать тебя по-прежнему чертовски трудно.
Он делает паузу, и, если мне не показалось, его плечи напрягаются.
— Ты жалеешь об этом?
На этот раз я искренне улыбаюсь и указываю на татуировку на его боку.
— Не жалею.
Я по-прежнему считаю, что Доминик — мое самое большое приключение. Эту историю я бы рассказала своим внукам:
«— Послушайте, дети. Ваша бабушка сбежала в Англию и бросилась в объятия социопата. Ей было так весело с ним, что она не замечала его сущности и концентрировалась только на положительных сторонах. Возможно, ваша бабушка в то время была настолько обведена вокруг пальца, что не понимала, что ее разыгрывают».
Способ рассказать самую тревожную историю несуществующим внукам.
— Могу с уверенностью сказать, что мне потребуются годы, чтобы понять тебя.
Его губы дрогнули в легкой улыбке.
— Хорошо.
— Почему это хорошо?
— Мне нравится быть твоим подопытным. У тебя есть столько лет, сколько ты захочешь, чтобы покопаться во мне своим любопытным носом.
У меня нет лет. Месяц — это все, что я получаю.
Глупая, склонная к самоубийству часть, которая не сможет прожить достаточно долго, чтобы увидеть своих внуков, хочет остаться. Я могу изучать его. Может быть, даже…
Нет. Я отогнала эту мысль так же быстро, как она появилась. Если я пойду по этому пути — остепениться и жить нормальной жизнью, в которую Дом даже не верит, — я окажусь самым большим неудачником в этой игре.
Не знаю, когда начала считать это игрой. Возможно, с того дня, когда он бросил мне вызов, чтобы я отпустила свою темную сторону.
Доминик не из тех, кто проигрывает. Никогда. Но и я тоже. Может, он и старше меня на десять лет, и его мозг меня восхищает, но я никогда не считала себя ниже него.
— Куда ты опять ушла, Камилла? — он раздражен. Некая черта характера Дома? Ему нравится владеть всем моим вниманием, как и каждым сантиметром моей кожи.
— Скажи мне что-нибудь, Дом. — Я сажусь, прижимая простыню к груди. Светлые пряди падают мне на лоб, и я откидываю их назад. — Почему ты пригласил меня на свидание в тот день?
— Ты вроде как нравишься мне.
Мое глупое сердце делает кувырок. Не знаю, шутит он или на самом деле, но поскольку он Доминик, я выбираю первый вариант и качаю головой.
— Я серьезно.
— Я тоже серьезно.
За моей грудной клеткой образуется воздушный шар, и, клянусь, мое сердце вот-вот разорвется.
Ух ты. Полегче, сердце. Мы пытаемся покончить с собой из-за того, что можем нравиться Доминику? Это так недальновидно.
Я сглатываю и продолжаю закрывать свое сердце от игры. Возможно, это один из методов давления Доминика.
— У тебя был скрытый мотив, почему ты пригласил меня на свидание. Какой?
— Почему ты согласилась? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— Я слишком любопытна для собственного блага. Ты интригуешь.
— Хм-м-м…
— И? — подталкиваю я.
— «И» что?
— Я сказала тебе о своих причинах. Теперь назови мне свои.
— Ты не должна ожидать, что к тебе будут относиться так же, как ты относишься к другим, малышка.
— Перестань коверкать слова и скажи мне. — Я использую свой властный голос.
— Я отшлепаю тебя за такой тон, — его глаза сверкают. — Ты делаешь это нарочно, не так ли?
Я прочищаю горло.
— Не знаю, о чем ты говоришь. — Я облизываю языком нижнюю губу, и Доминик повторяет это движение. — Скажи мне, и я позволю тебе делать все, что хочешь.
Он хихикает, но это скорее мрачно, чем забавно.
— Я и так делаю с тобой все, что хочу.
Да. Делает. Это был слабый козырь. Я берусь за убийцу.
— Дом... пожалуйста?
Его спокойный взгляд переходит на мое лицо.
— Ты наблюдала за мной.
— Ты привлекаешь внимание. Многие люди наблюдают за тобой. Почему я?
На какое-то время он выглядит задумчивым.
— Ты фыркнула.
— Что?
— Когда я разговаривал со своим другом Джейком, ты фыркнула, проходя мимо.
Я озадаченно смотрю на него. Моя челюсть, наверное, падает на пол.
— Мое фырканье скрепило сделку?
— Ты знала, что я лгу. — Его темные глаза впиваются в мои. Как будто они оголяют меня и собирают заново. — Я заметил, что под этим мешковатым фартуком скрывается привлекательная женщина.
Шарик, который я надула раньше, сжимается от разочарования. Теперь все слишком ясно. Я — вызов для Доминика. Кто-то, кто не ест с руки, как его друзья-снобы или остальные члены общества.
У меня защемило сердце. Ну что ж, он — мое приключение, а я — его вызов. Думаю, мы можем считаться квитами.
Тогда почему слезы грозят пролиться по моим щекам?
Но я ценю его честность. Больше всего в Доминике мне нравится то, что он никогда не притворяется рядом со мной. Он оставляет это для своих фальшивых друзей.
Поскольку я всего лишь вызов, пройдет не так много времени, прежде чем я ему надоем. Шарик взрывается.
Да какая разница? Я все равно уеду через месяц.
— Рада быть остановкой на твоем путешествии с вызовами. — В моих словах больше колкости, чем я хотела.
La vache (с фр. Черт возьми).
Это проявление эмоций, и хищники, вроде Доминика, улавливают это.
Я готовлюсь к удару.
Доминик говорит мрачным зловещим голосом:
— Я же говорил тебе. Я уничтожаю своих соперников. Ты больше, чем вызов, Кам.
— Меня сбросят с Марса? — мой тон дразнящий. — У тебя там есть приспешники Дьявола, которые помогут в моем полном уничтожении?
Он смеется, звук глубокий и искренний.
— Я сказал, что ты мне нравишься, не так ли? Я не уничтожаю тех, кто мне нравится.
Воздушный шар возрождается. Глупое сердце.
— Но я должен был знать, с кем имею дело, и расспрашивал о тебе, — добавляет Доминик с греховной ухмылкой.
— Это называется преследованием.
