Дыхание сбилось под его немигающим взглядом.
Его чёртовы пухлые губы дрогнули в понимающую улыбку.
Но, превозмогая слабость, что они во мне вызывали, я всё же спросила:
— Номеров семь. Четыре из них картины. Пятая — Караводжо — подставная, значит, её не считаем. Монета — не живопись, но её уничтожили. Остаётся ещё два. Что под этими номерами?
— Я тебе уже говорил, что ты очень умная девочка? — развернулся он и подтянул меня к себе.
— И не ты один, — задрала я подбородок.
— А что ты язва?
— И не ты один, — улыбнулась я.
— Я понятия не имею. Потому что хотел обменять весь список целиком. Но не совершил эту глупость, потому что благодаря тебе понял, что номера зашифрованы. Вот зачем ты нужна мне: вместе мы банда. Ну и ещё кое для чего… — скользнула ниже моей голой спины его рука. Но я её остановила.
— Благодаря мне и Бринну.
— Да куда ж без него! — резко выдохнул Сергей, словно я сбила ему весь настрой своим Бринном, и руку убрал. — Хотя он в мои планы и не входил.
— То есть отдать список тем людям, ради которых старался Шахманов, ради чего они придумали свой план с Сагитовым?
— Шахманов старался ради себя. Он просто жадный сукин сын, который хотел бабок и больше ничего. Да и Сагитов не лучше.
— И что ты хотел попросить взамен?
— Тебе не понравится мой ответ, малыш, — вздохнул он. Коснулся пальцем моего плеча и повёл вниз, рисуя на коже узоры. — Но я отвечу, — посмотрел в глаза. — Жизнь.
Мне и правда не понравилось. В груди тоскливо заныло. Тревога поднялась как ил со дна и словно песок противно заскрипела на зубах, когда я их стиснула.
— Но у тебя не получилось? — спросила, боясь услышать ответ.
— Я ведь жив.
Потянулся к тумбочке, достал телефон и включил запись.
«Отмена приказа на уничтожение. Объект нужен живым», — сообщил ужасный металлический голос.
— Чей это телефон? — передёрнуло меня от этого голоса до мурашек.
— Целестины, — вздохнул Моцарт. — И у меня к тебе просьба: отдай его Руслану. Только лично в руки. Хорошо?
Я кивнула. И нахмурилась.
— А что это значит? Отмена приказа на уничтожение?
— Это и значит, что, несмотря на твоё недоверие, у меня как раз всё получилось, — беззаботно улыбнулся Сергей. — И я говорю это не только для того, чтобы тебя успокоить.
— Но в тебя стреляли, Сергей! И ты жив только благодаря Эле, которая прикрыла тебя собой. Она выполняла этот приказ?
— Она его даже не прочитала.
— Но кто его отдал?
— Это мне ещё предстоит выяснить, — открыл он ящик тумбочки и бросил туда телефон. — И не только это, — он тяжело вздохнул. — Может, спать?
— Нет, — заупрямилась я. — В тебя стреляли. Целестина в больнице. Дядя Ильдар мёртв. И теперь тебя посадят. А ты говоришь, что добился своего?
— Малыш, не хочу тебя расстраивать, но да, я не всесилен. Не всё пошло так, как я планировал, — лёг он на спину, положил меня на плечо и укрыл одеялом. — Подозреваю, тем, кто стоял за Сагитовым очень не понравилось, что посадили не меня, а Патефона. И всё, что я сделал до этого — тоже, ведь это коснулось их сфер влияния, доходов и личных интересов: Госстройнадзор, прокуратура. Я знал, что рано ли поздно мне вынесут приговор, что я стал силой, которая им неподвластна. Но те, кто стоит над ними, решили, что я буду полезнее живым, чем мёртвым, и приказали меня не трогать. Этого я и хотел.
— И что ты хотел предложить взамен?
Он засмеялся.
— Хороший вопрос. То, что мог. А я мог бы предложить то, что украл мой отец. Или то, что принадлежит мне. Но пока я всего лишь продемонстрировал свои возможности. И то, что твой дядя Ильдар никого не послушался и решил свести со мной личные счёты, так или иначе всё равно закончилось бы для него плохо. Главное, что это не закончилось плохо для тебя.
— И для тебя. Но теперь тебя посадят! — снова подскочила я.
— Малыш, верь мне. Я с этим разберусь. Ну, по крайней мере постараюсь, — добавил он задумчиво.
— Но кто они, эти люди? — подняла я лицо. — И что они потребуют за твою жизнь?
— Не знаю, любопытный ты мой зверёк, — наморщил он нос и потёрся о мой.
— Бринн сказал, что всё это может быть связано с вашим отцом.
— Чёртов Бринн! Мы первый день женаты, а он мне уже надоел в нашей постели.
— Забудь про Бринна, — обвила я его шею руками. — В любом случае я очень тобой горжусь. И верю, что у тебя всё получится, не сомневайся.
— М-м-м-р-р-р, — довольно заурчал он, подтягивая меня на себя.
— Но всё же, что спрятано под двумя оставшимися номерами?
— Если бы я знал, жопка ты моя хитрая, — зарылся он лицом в мои волосы и засмеялся.
— И вредная… — добавила я.
И это всё, что я смогла добавить, тая в его руках…
Я жалела, что всё же уснула в ту ночь. Хотя что нам одна ночь! Разве бы её хватило? Разве бы мы успели за одну ночь всё?
Запомни меня таким…
Родной, я не хочу помнить. Я хочу видеть тебя таким. Счастливым.
Если бы я могла изменить тот день!
Но, увы, я не могла.
И теперь я понимала, что взамен у Моцарта решили забрать куда больше, чем он думал.
У него решили забрать всё.
Глава 2. Моцарт
— Снимите, — кивнул адвокат на наручники, в которых конвоир завёл меня в комнату для свиданий.
Мой адвокат по уголовным делам, Валентин Аркадьевич, мужик седой серьёзный, даже хмурый, с покрытым благородными морщинами лицом, что скорее прибавляли ему суровости, чем лет, сегодня выглядел ещё мрачнее, чем два дня назад.
И я без слов понял, что всё хуже некуда.
— Что-то ещё? — спросил, едва дверь за конвоиром закрылась, а Барановский, что пришёл с Аркадьевичем, принялся суетливо расхаживать вокруг стола.
— Сгорел завод Зуевского.
— Проклятье! — выдохнул я и ткнулся лбом в столешницу.
Ёбаное дерьмо! Хотелось взвыть, но что я, девочка. Поэтому поднял голову. Тяжело вздохнул. Потёр лицо руками.
— Как Бук?
— Соответственно ситуации, — ответил сдержанный Валентин Аркадьевич.
Согласно его стратегии, я, как попугай, твердил на каждом допросе: «При ответе на поставленный вопрос я воспользуюсь статьёй 51 Конституции РФ». Что означало: имею право не свидетельствовать против себя. Ничего не рассказывать и не объяснять.
И молчал как рыба об лёд.
Но мало того, что под давлением улик, следствие шло в невыгодном для нас направлении. Всё просто летело к дьяволу в задницу. В эту адскую зловонную дыру, откуда я хер знает, как буду выкарабкиваться.
— Будут какие-нибудь распоряжения для ваших людей?
— Те же, что и раньше, — потёр я виски. — Ни во что не вмешиваться. Не спорить. Ничего не предпринимать.
Он молча кивнул. И, наверно, один понимал, что я просто жду. Жду, когда те, кто это устроил, скажут, чего именно от меня хотят. И тогда буду думать, что с этим делать.
А пока я думал только о том, как отсюда выбраться.
Именно поэтому очередной раз как блоха на сковородке по небольшой комнатке вокруг нас прыгал господин Барановский, на которого крашеные стены и решётки на окнах производили неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что он приезжал третий раз и третий раз места себе не находил.
— Сядь ты, не скачи, — кивнул я на прикрученную к полу лавку напротив себя, когда адвокат оставил нас одних.
— Сергей, я не могу. Понимаешь, не могу, — снимал и надевал он обручальное кольцо, уже прижав задницу. — Ну как я оформлю тебе депутатскую неприкосновенность? Тем более задним числом. Так не делается!
Эту песню я слышал прошлый раз. И позапрошлый. Но на этого коротышку я извёл все свои разрешённые посещения, не для того, чтобы он говорил мне то, что я и так знаю. Сегодня он должен запеть иначе.
— Что-то не пойму я тебя, Миш. То тебе жена нужна: люблю не могу. То ты ничего не можешь сделать.
— Ты не имеешь права шантажировать меня женой! — снова подскочил он.
И кабы была у этой лавки спинка, я бы откинулся, вальяжно вытянул ноги, глядя как его подбрасывает, расправил плечи и с чувством полного удовлетворения наблюдал как политтехнолог мечется по комнатушке, словно упитанный пони на арене цирка.
