— Я бы сам с радостью все бросил ко всем херам собачьим и лучше бы провел остаток дня с тобой, если бы это не было слишком рискованным, в первую очередь, для тебя. Так что, увы, но выяснять отношения с бригадиром тебе сегодня придется самой. Не забудь только перезвонить и рассказать во всех подробностях о всех использованных вами позах со словесными прелюдиями. Вдруг что-нибудь и мне приглянется на очень даже близкое будущее.
— Обязательно. Если получится, может даже запишу на диктофон.
Естественно, мы оба дурачились, пытаясь хоть как-то друг друга успокоить и немного обойти стороной те темы, которые и без нашего напоминания прекрасно выедали до основания все это время и мозг, и нервы.
— Лучше сразу на видео.
— Договорились. Все, уже захожу в квартиру и отключаюсь, но не прощаюсь…
На самом деле, я в нее вошла несколькими секундами ранее и уже успела закрыть за собой двери, оглядываясь по сторонам в поисках прямых подтверждений о присутствующих здесь облицовщиков-отделочников. Но окружающая со всех сторон тишина и радующая глаз чистота, упорно говорили об обратном. Что мне нравилось в ребятах из выбранной Глебом дизайнерской студии, так это то, что после их трудового нашествия не оставалось почти никаких следов от устроенного ими ремонтного бедлама. Всегда убирались за собой едва не до последней мусоринки. В тапочках или босиком, конечно, не походишь, но и возиться самой с горами строительного мусора не приходилось, а это, следует признаться, дорого стоило.
Разве что странным было то, что они так рано сегодня закончили (еще и прибраться успели) и не предупредили меня об этом по тому же телефону.
— Главное, не забудь перезвонить. Если сброшу звонок…
— Знаю, знаю, перезвонишь потом сам.
— Хорошая девочка.
— Укушу. Сам знаешь, куда.
— Уже жду этого, не дождусь. Но только без майонеза, хорошо?
Сукин сын. Ну что он творит-то? Мне теперь совсем не хочется отключаться, а сказать на "прощанье" еще штук — адцать ласковых слов. К тому же, мы еще не научились очень быстро прощаться, постоянно цепляясь за "последние" фразочки, как за звенья нарастающей цепочки из милых глупостей и совершенно беззлобных шуточек. Да и не могла я еще выдавить из себя "Люблю, целую.", пусть и порывалась каждый раз. То ли было для таких словечек еще слишком рано, то ли они совершенно не вписывались в наш случай.
— Ты не поверишь, но я только что по дороге купила целую пачку.
Мучительный стон на том конце связи развеселил меня едва не до истеричного смеха.
— Ты неисправима. Пообещай только, что ты никогда не исправишься и останешься такой, какая есть на веки вечные.
Ну, вот, опять. Еще секунду назад давилась от безудержного веселья, а теперь лыблюсь, как окончательно отупевшая, но зато от зашкаливающего счастья, безмозглая дурочка. И за все это время, я так и не смогла сосредоточить внимание на произошедших в большой комнате нижнего яруса новых изменениях, хотя именно сегодня они бросались в глаза весьма существенными новшествами. Например, полностью доустановленной кухней с глянцевыми фасадами контрастного пурпурного цвета; выложенной между нижними и навесными шкафчиками темно-красной ромбовидной плиткой и такой же, но побольше — на полу на всем участке кухонной зоны. Остальную часть помещения тоже успели почти что довести до ума, если не считать всякой мелочевки и пока еще отсутствующей мебели. По крайней мере, полы уже выстелили полностью модульным художественным паркетом (правда, без излишних изысков и заумных дворцовых узоров), разграничив заранее всю гостиную на несколько зон отличающимся цветом выбранной плитки и выложенными из нее геометрическими орнаментами.
И вместо того, чтобы любоваться всей этой невероятной красотищей, которая всецело принадлежала моему мучительному выбору (и о которой всего пару недель назад я и мечтать даже не смела), мое внимание и мысли цеплялись за голос Кирилла Стрельникова в телефонной трубке. Я даже до холодильника прошлась на чистом автомате, лишь вскользь задев довольным взглядом уже освобожденную от защитной пленки кухонную мебель, тут же о ней забывая, как и о продуктах, заброшенных в полупустой двухкамерный рефрижератор прямо, как есть, в одном пакете.
— Ох… Такое сложно обещать. Но… постараюсь сделать для этого все от меня зависящее и возможное.
— Так обещаешь остаться или нет?
— Обещаю.
— И только-только моей?
От такого совсем уж неожиданного вопроса, у меня невольно перехватило дыхание и еще быстрее заколотилось от нешуточного волнения сердце. И не только волнения. Заныло даже внизу живота между задрожавшими из-за резкой слабости ногами. Вот умел Кир подлавливать именно тогда, когда меньше всего что-то подобное ждешь как раз от него.
— Только-только… — черт, мой голос-таки сорвался от пронявших до внутреннего тремора чувств, ударивших в голову и всем уязвимым точкам с не меньшей силой, как если бы я сейчас столкнулась с Кириллом нос к носу.
— Ты не закончила фразу, — похоже и его баритон ощутимо сменил свою тональность на более низкую и… возбуждающе интимную. — Чьей?.. Скажи это.
Я не заметила, как добралась до лестницы и слегка зависла на нижних ступеньках, вцепившись свободной рукой в винтовой изгиб деревянных перил, продолжая лыбиться во все тридцать два, но на этот раз мечтательно кусая нижнюю губу и почти ничего не замечая из окружающего меня буквально в упор.
— Твоей… Только-только твоей.
— Моя девочка…
Ну все. Теперь можно закрыть глаза и тихо скончаться от блаженного счастья прямо на месте, особенно от вибрирующего звучания мужского голоса в голове, под кожей и… в гулких ударах растревоженного сердечка.
— Вот теперь отключаюсь и жду твоего звонка.
Разве так можно поступать с живыми людьми еще и мало что соображающими? Кажется, эта неделя превратилась для меня в новый виток совершенного нового уровня моральных потрясений, от которых я не успевала приходить в себя или находить времени для их глубокого анализа. Да мне и не хотелось сейчас заниматься их критическим разбором, выискивая в них что-то неправильное или несоответствующее действительности. Я даже не хотела думать, насколько глубокими и серьезными были мои чувства к Киру. Мне не нужно было измерять их силу или пределы их воздействия, чтобы понять, чем же таким особенным они отличались от всех моих прошлых чувств к моим бывшим парням, включая того же Глеба. Я знала, насколько они были иными и исключительными еще с нашей самой первой встречи в "Дубае". Просто теперь им дали полную свободу воли, убрав с пути большую часть препятствий и позволив расцвести буйным цветом во всей их неповторимой красе. И, похоже, это был еще далеко не предел.
Пьянило меня от последних воспоминаний буквально до дрожи в коленках и острого желания куда-нибудь присесть (а, лучше даже, прилечь) и на несколько минуточек (плавно перетекающих в часы) отключиться от внешнего мира. Еще и жаром обдавало периодически, как и оглушающими приливами-накатами неконтролируемой истомы. Не удивительно, почему я становилась такой невнимательной и могла забыть обо всем на свете уже через пару секунд. Меня же практически уже и не было в этом мире. Я вышагивала из него ментально, даже не замечая, когда и из-за чего. И вот сейчас, кстати, тоже, пусть и находилась в пустой квартире и рядом не было никого, кто бы меня одернул и вернул обратно.
Я так и взбежала по ступенькам винтовой лестницы на второй ярус, будто меня кто-то толкал в спину, управляя моим телом дистанционно, иначе сама я бы точно никогда этого так быстро не сделала. При этом смотрела на экран смартфона с растянутой до ушей улыбочкой, цепляясь всем сознанием лишь за одну маячившую там фразу — зафиксированное время нашего последнего с Киром разговора. Почти двацать минут? Вроде и немного, но для нас точно новый рекорд.
— Никогда не любил устраивать сюрпризов, поскольку до сих пор не научился делать их правильно.
Я тормознула сразу же, едва не вскрикнув и не подпрыгнув на месте, как только услышала знакомый мужской голос, а мое боковое зрение выхватило при входе в спальню мягкое движение чьей-то темной фигуры со стороны окна. Как при этом мое сердце не разорвалось от непосильного для него удара, а меня саму не вырубило в бессознательное состояние, даже не представляю. А ведь пребывала на этой грани, кажется, всего на волоске.
