— Боже… — только и сумела выдавить, прижав правую ладонь к груди, а из левой чуть было не выронив мобилку.
Похоже, я все равно, пусть и не полностью, но все же находилась всего в полушаге от полной потери чувств. Ведь нельзя смотреть в этот момент переполненными тихим ужасом глазами на Глеба Стрельникова и быть полностью уверенной в том, что это действительно он, а не привидевшийся с перепугу призрак. Ну, а если он реально настоящий из плоти и крови, тогда… Это вдвойне полный звиздец.
— Вот видишь, напугал тебя до смерти, а ведь хотел всего лишь приятно удивить и обрадовать. — он сдержанно усмехается, вроде даже слегка смущаясь и от всей ситуации в целом, и от моей на него реакции. Потом делает несколько неспешных шагов в мою сторону обходя кровать и, не отклоняясь от выбранного пути, двигается прямо на меня. А я… Я просто стою, тупо на него пялюсь и реально не знаю, что делать.
Еще никогда в жизни я не испытывала такого прессующего на хрен страха при виде более чем знакомого мне человека. И это еще слабо сказано, потому что меня не перестает в эти секунды трясти. Будто ко мне подвели оголенные провода электрокабеля и пустили через мое тело сумасшедший разряд электрического тока. Мозг, по ходу, тоже уже выжгло ко всем сраным чертям, поскольку в голове не единой мысли. Зато сколько вспыхнувших за раз сумасшедших эмоций, во главе которых ведущая королева бала — Ее Величество долбанутая Паника. Держит меня мертвой хваткой за глотку и лупит по нервам смертельными дозами кипящего в крови адреналина. И ведь не думает сучка отпускать. Знает, чем меня довести до ручки, нашептывая на ушко предположения с догадками о происходящем здесь одна бредовее другой.
— Я-я… я… прости. Но я понятия не имела… — мне нужно срочно присесть или за что-то схватиться. Если попробую сделать шаг, не важно куда, точно упаду.
— Сам виноват. Явился без предупреждения, еще и самовольно распустил всю рабочую бригаду.
Господи, я уже и забыла, что это такое, ощущать близость Глеба Стрельникова. А в такой ситуации — это вообще что-то из разряда — туши свет, кидай гранату. Я даже не знаю с чем это сравнить, учитывая, что из-за зашкаливающей паники и контуженного состояния я частично полуослепла и совершенно перестала соображать. Но только не чувствовать. О, нет. Как раз чувства обострились и разрослись просто до нереальных пределов. До критической точки, угрожающей вполне конкретными последствиями, вплоть до летального исхода.
И то что он ко мне приближался то ли объемным силуэтом, то ли живой тенью его собственной Тьмы, это еще так себе сравнение, поверхностное и едва ли соответствующее происходящему. Про испытываемое в эти мгновения просто промолчу. Это как смотреть какой-нибудь ночной кошмар, когда на тебя надвигается не разбери какое чудовище, но ты прекрасно знаешь, что это чудовище, только ничего не можешь с этим сделать. Ни сдвинуться с места, ни побежать, ни хотя бы закричать… Так и сейчас. Потому что ни черта сейчас не понимаешь, как и не знаешь, чего ждать.
— Надо было все-таки обозначить свое присутствие по-другому и, конечно, не здесь. Это ты меня прости. — он снова усмехается, разглядывая мое обескровленное лицо, как раз в тот момент, когда его огромные ладошки обхватывают мои предплечья и мягко сжимаются. Естественно, я вздрогнула, при чем раза два — когда он поднял руки и когда до меня дотронулся. Но ничего с этим поделать не смогла. Я не знаю, как успокоиться и как придушить в себе этот гребаный страх. Скорее, он меня придушит первую… Или это сделает Глеб?..
И какого черта он здесь делает? Что значит это выражение его лица, наконец-то проступившего из помутневшего в моих глазах пространства? Я же ни хрена не могу разобрать. И… слышал ли он мой разговор с Киром? Вернее, то, что я тогда говорила без разбору? Я называла тогда Кира по имени? Что я вообще тогда ляпала, за что меня можно уже сейчас без особых усилий припереть к стенке и размазать по новеньким шпалерам абстрактным рисунком? Да и реально ли хоть что-то разобрать из комнат второго яруса, что говорят на нижнем?
Боже, я же сейчас точно свихнусь.
— Но мне так не терпелось тебя увидеть, хотя бы на полчасика…
Он вдруг нагибается и… Я наконец-то начинаю хоть как-то и что-то соображать. Может поэтому и не отшатнулась, как до этого, пару раз испуганно дернувшись всем телом. Сумела где-то отыскать в себе силы, чтобы сдержаться и не дать этой чертовой панике выплеснуться наружу во всей ее безумной красе. Только я все равно ничего не почувствовала, кроме дикого желания рвануть обратно и, сломя голову, выскочить из квартиры. Не важно куда. Лишь бы куда-нибудь подальше.
Ни отвращения, ни каких-то иных, близких к когда-то уже испытанных с ним ощущений. Разве что в нос ударило знакомой туалетной водой, а к губам прижалось что-то плотное, немного влажное и очень теплое. Попытка ответить на его когда-то сводивший меня с ума поцелуй, увенчалась до смешного мнимым успехом. Вместо хоть какого-то схожего действия со своей стороны, я вдруг резко и несдержанно выдохнула или всхлипнула, поскольку мои легкие банально не выдержали принудительной нехватки кислорода. Оказывается, все это время я почти не дышала. И как только мне перекрыли доступ к воздуху, моя паника сразу же выдала этот дурацкий спазм-рефлекс.
Глеб тут же отстранился, приподняв голову и с явной озадаченностью в чуть прищуренных глазах впился в меня не то, что подозрительным, а, скорее мало что понимающим взглядом.
— Либо у тебя какая-то жуткая фобия перед нежданными сюрпризами, либо… Ты меня не рада видеть? — но, по крайней мере, он продолжал мягко улыбаться, пусть и не в силах разгадать свалившуюся на его голову загадку.
Зато сколько мне пришлось приложить собственных усилий, чтобы всплыть на поверхность притопившей меня по самую макушку паники и зашкаливающих под кожей несовместимых с жизнью эмоций. А ведь это не так-то уж и просто, если брать во внимание реальное положение вещей и мою абсолютную в нем дезориентацию. Не буду же я сейчас его спрашивать, слышал ли он, как я разговаривала по телефону, зачем он на самом деле решил устроить мне ТАКОЙ сюрприз, да и с какой стати ему вообще его устраивать именно сегодня и прямо сейчас?
Да и мне что теперь прикажете делать? О чем говорить, еще и в таком состоянии? Врать ему в глаза? Бл*дь. Как?
— Нет… что ты. Реально… прости. Сама не ожидала, что… так перепугаюсь… — а говорить-то как сложно. Кажется, приходится с таким непомерным для себя усердием напрягать мозги, что, еще немного, и точно заработаю себе мозговую грыжу.
— Да, уж, вижу, — в этот раз Глеб уже хмурится более показательно и серьезно, поднимая аккуратно руку, чтобы коснуться пальцами моей шей и скул, скользнув большим нежной лаской по щеке рядом с уголком учащенно дышащего ротика. — Пульс буквально зашкаливает. Да и сама вся, как натянутая струна. Дрожишь, будто на морозе перемерзла.
— Просто надо… отдышаться и прийти в себя. — я даже попыталась выдавить некое подобие улыбки. Насколько она получилась провальной, судить, увы не мне. Но что-то сделать с собой и со своей стороны все-таки надо было иначе… Меня точно выведут на чистую воду и спишут со счетов за считанные секунды. — Слишком уж все быстро и… неожиданно. Пройдет.
Поднять дрожащую руку и прижать ладошку к холодному лбу, может и не самое подходящее в таких ситуациях действие, но, во всяком случае это уже хоть что-то. Как и дурацкий нервный смешок на выдохе. У меня уже хотя бы получается что-то делать более осмысленное, проявляя признаки жизни не совсем еще дошедшей до ручки паникерши. Правда, мыслью о том, что я держу в зажатом нервной хваткой кулачке смартфон, в "журнале" записей последних звонков которого значится последний разговор с Киром Стрельниковым, меня прикладывает нехило так. Протяни сейчас Глеб к нему руку, чтобы забрать его у меня и проверить все последние сообщения со списком входящих и выходящих звонков, я ведь и сделать ничего не сумею в супротив. Разве что только кое-как разжать на черном корпусе мобилки свои скрюченные пальцы.
