я верну долг завтра вдвойне, – все так же неуверенно продолжил Даг.
– Нет, милый, – оборвала его Лили, – все правильно, он выиграл и имеет право забрать свой выигрыш. Какая ставка была? Сотня? Ты оценил меня, как дешевую шлюху, – усмехнулась она. – Иди, мы разберемся без тебя.
– Лили, я…
– Даглас… Даглас, – словно успокаивая плачущего ребенка мягко на распев произнесла Лили, – ты же знаешь, карточный долг – священный долг. Разве не так ты мне всегда говорил, пытаясь в очередной раз оправдаться? Иди, все в порядке.
Она буквально вытолкнула обалдевшего мужа на улицу, со злостью швырнув ему в след куртку. Привалившись спиной к двери, Лили закрыла на секунду глаза. Она пыталась унять вскипающую внутри ярость, которая требовала одного – разрушения. Через минуту шум в ушах, наконец, стих, и она стала различать тиканье часов, на которые пялилась последние полчаса, пытаясь увести мужа домой. Она медленно повернула голову к Нилу, который по-прежнему сидел в своем кресле и молча наблюдал за ней.
– Твой выигрыш, – Лили медленно направилась к нему, на ходу расстёгивая пуговицы на платье.
Она подошла к нему вплотную и опустилась на пол у его ног. Нил, не отрывая глаз, наблюдал за каждым ее движением.
– Ну, что же ты замер? Приз твой, – с вызовом и досадой бросила она, и губы ее искривила брезгливая усмешка.
Ее руки мягко легли ему на колени и медленно поползли вверх по бедрам. Нил невольно напрягся и порывисто встал.
– Я не робот, чтобы включаться по щелчку, – холодно отрезал он и, осторожно переступив через ее ноги, пошел на кухню и включил чайник.
– Может быть, ты просто не можешь? – с вызовом крикнула Лили ему в спину и, поднявшись с пола, направилась следом.
Нил обернулся и смерил ее ледяным взглядом.
– Я не виноват в том, что твой муж ничтожество. Ты выбрала его. Так что, извини. Что я, по-твоему, должен сделать? Наброситься на тебя, как животное? Иначе я разочарую тебя так же, как Даг?
Он смотрел на Лили в упор, сложив руки на груди, вызывая в ней бессильную ярость. А ведь Нил был абсолютно прав. Она совсем запуталась. Казалось, что ситуация, в которой она сейчас оказалась – не самое страшное, что могло с ней произойти. А все из-за того, что всю свою жизнь она пыталась не разочаровать. Родителей, выбрав «правильного» мужа, чтобы мама могла рассказывать подружкам, какая у нее дочка-умница, а папа подсчитывать прибыль от этого слияния. Друзей – ничтожеств, которых она ненавидела так же, как и они ее. А ведь уже тогда, в институте, она скрывала за респектабельным фасадом их семейной жизни пьянство и игроманию мужа, из-за которой оказалась в роли шлюхи для чмошника, с которым в школе никто даже не общался.
– Иди ты к черту, Нюнчик, со своими нотациями. Не можешь – так и скажи, – зло, сквозь сомкнутые зубы, процедила Лили.
Нил отставил чашки на стол и, подойдя к ней, схватил за руку. По его лицу пробежала судорога, а в глазах вспыхнули ярость и презрение. Она знала, что увидит именно это. Она хотела боли, чтобы, наконец, выплакать всю эту накопившуюся в ней слабость и неудовлетворенность. Фальшь, которая стала для нее синонимом слову благополучие. Он пихнул ее к стене и, прижав всем телом, впился в ее мягкие губы своими злыми, изломанными судорогой, губами, напористо толкаясь языком. Она уступила, и Нил больно обхватил губами ее рот, словно хотел высосать из нее душу. Его руки шарили под юбкой по ее голым ногам, пытаясь содрать с нее трусы. Она словно пришла в себя и начала отталкивать его.
– Не смей, ублюдок, – рычала она, виляя задницей, пытаясь сбросить его руки.
Вдруг он так же неожиданно отпрянул, зло глядя ей в глаза:
– Ты определись уже, чего ты хочешь.
Он вернулся к своим чашкам, откидывая от лица длинную черную прядь, выбившуюся в пылу борьбы.
– Садись. Я не трону тебя, – он бросил взгляд на девушку, которая продолжала испуганно жаться к стене.
Высокомерие на ее красивом лице сменилось растерянностью. Нельзя было сказать, что его реакция удивила Лили. Она хотела именно этого, но вдруг испугалась. Как и всегда, когда в ее жизни возникала ситуация, которая могла в корне все изменить. И теперь внутри у нее все дрожало. Она чувствовала себя такой маленькой, растерянной и ранимой. Тем не менее, выпрямила спину и медленно подошла к стулу, который несколькими минутами ранее отодвинул для нее Нил. Под его взглядом она опустилась на самый его край.
– Никогда не изменяла мужу? – спросил он совершенно спокойно, продолжая возиться с чаем. – С молоком?
Она хотела ответить ему что-нибудь такое же похабное, как и все, что сегодня лезло из ее рта. Но его нелепый вопрос, сбил ее с настроя.
– Что? – переспросила Лили.
– Чай с молоком? – Нил повернулся к ней в полоборота, держа в руке молочник.
– А… да, с молоком.
От ее воинственной речи не осталось и следа. Лили положила руки на колени и потупила взгляд, всем телом ощущая усталость.
Нил поставил перед ней чашку с чаем, из которой тонкой паутинкой вился пар, и приятно пахло корицей. Лили мельком взглянула на него, и на губах ее появилась виноватая улыбка.
– Прости, ты действительно не виноват. И… да, я… никогда не изменяла мужу.
Девушка почувствовала, как ей стало легко после этих слов. Она не только не изменяла ему, к ней, кроме Дагласа, никогда не прикасался другой мужчина. А сейчас она сидит здесь, шлюха за стольник, и пьет чай перед тем, как ее трахнут. И самое отвратительное во всей этой ситуации было то, что она этого хотела. Хотела этого унижения. Опуститься на самое дно – это словно ушат холодной воды, должно, наконец, привести ее в чувства. Тогда она, возможно, сможет что-то изменить в своей никчемной, скрытой за шикарным фасадом, жизни.
Нил одарил ее многозначительным взглядом и сел напротив. Он аккуратно взял чашку за тонкую витую ручку и поднес к губам. К губам, которые пять минут назад бесстыдно накрывали ее губы, яростно толкаясь языком. Лили только сейчас заметила, какие у него красивые руки. Изящные ладони, почти музыкальные тонкие пальцы. Он сделал глоток и поставил чашку обратно на блюдце, наблюдая за ней. Заметив это, она и тут же отвела взгляд и уставилась на свои голые колени. Легкий румянец, вспыхнувший на ее щеках, вызвал у него улыбку, озарившую лишь глаза, и взгляд его сразу стал теплым.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спросил он, сделав еще
