Возрождения.
Прикосновение, антитез бесчувствию. Осязание. Доказательство того, что что-то существует, что оно реально и может повлиять на тебя — сломать тебя, если захочет, просто потому, что может. И не только физическое прикосновение.
Я никогда не верил в любовь. В основном потому, что любовь никогда не верила в меня настолько, чтобы пробить мой щит. Зачем верить в то, что тебя никогда не касалось?
К дьяволу слепую веру. Это для проповедников и старых церковных матрон с их льющимся дерьмом веры, макающие всех подряд в свою брехню на каждом углу.
Любовь не защитит мальчика от сигаретных ожогов на теле и смрада невинности, украденной снующими повсюду руками. Любовь — это не лекарство, которое удержит мальчика от рвоты после того, как его накормили крысиным ядом вместе с утренней кашей. Она не помешает лезвию располосовать кожу, пролить кровь, оставив ещё один шрам, чтобы заполнить пробелы между сотнями, уже изуродовавшие его тело.
Для кого-то любовь — это миф. Сказка для маленьких девочек, за которой нужно гоняться и впадать в депрессию, когда они, наконец, вырастут и поймут, что её никогда не существовало. Любовь — это слово, уносимое ветром и растворяющимся в ничто. Пустое место.
Всё, в конце концов, становится ничем. В том числе любовь.
Отсутствие эмоций, прикосновения, бытия.
Полное безразличие.
Бесчувственность надрала задницу этой любви и отправила её подбитый хвост обратно в страну фантазий. Она окутывала мальчика холодными ночами, пока грызущее чувство жуткого голода напоминает ему, что бога нет — по крайней мере, такого, которому не наплевать на него.
Бесчувственность защищает. Она сдерживает тех, кто считает себя достаточно сильным, чтобы проникнуть под его кожу. Её нельзя обмануть или предать. Она отражает прикосновение как иллюзию, всё время убеждая, что оно слишком реально, чтобы ему можно было довериться.
Бесчувственность — мой щит. Моя вера. Моя реальность.
Более реальная, чем мелькающая мысль о том, что любовь когда-нибудь коснётся такого бастарда, как я.
— Логан.
Глава 1
Некоторые жизни просто не стоили того, чтобы их спасать…
Темная комната поглотила Логана, растянувшегося на своей кровати, в том же положении, как и в тот момент, когда закончил своё свидание со смертью. От ощущения образующихся пролежней и покалывания, его тело скрутило, фантомные ощущения ползали по его плоти, не давая ему уснуть. Каждые пять минут или около того он двигал рукой или ногой. Не двигая ими.
Тени плясали по стене в тех случаях, когда один из кататонов, охранявших особняк, проходил через прожектор рядом с его окном. Он сосредоточился на них только потому, что его шея лежала на подушке именно в этом направлении, и у него не было другого выбора. Хорошая вещь, однако. Ей было поручено присматривать за ним, и она спала где-то за пределами его периферийного зрения. И это напоминание поджигало его кровь каждый раз, заслышав сонное сопение.
Ярость могла бы расколоть его прямо посередине.
Её кровь текла по его телу, струилась по его венам, питая его сердце, сохраняя ему жизнь.
Кровь Каллы.
Женщина, поразившая его демортисом. Это единственный металл способный победить демона. И теперь, единственное, что его держит в мире живых — её кровь. Кровь девственницы. Вероятно, он теперь близок к становлению монахом как никогда.
Иронии хватит, чтобы заставить его выцарапать самому себе глаза, если только он сможет дотянуться хоть до чего-то. Как грёбаная пощечина от богов, которые, вероятно, сидели и пили пиво, развлекались под это дерьмо и подшучивали над ним.
А побочный эффект возвращения из мертвых?
Чувствую себя чертовым зомби.
Логан поджал губы, желая надрать себе задницу за такую тупость. Не то чтобы он должен был её спасать или что-то в этом роде. Чёрт, быть демоном означало быть исключением из всех человеческих правил.
А быть сыном Гнева означало никогда не играть по правилам кого-либо.
Но по какой-то причине, которая засела так глубоко в его мозгу, которую он даже не мог объяснить, он почувствовал необходимость вмешаться. Не столько ради неё, сколько потому, что маленький сосунок, пытавшийся её изнасиловать, нанёс удар по психопату, засевшему глубоко в костях Логана. Он оскорбил его.
И конечно же сработал его переключатель.
Да, во всяком случае, так сказал себе Логан, потому что никакое другое оправдание не могло объяснить, почему он не мог шевельнуть ни одним мускулом в своём теле из-за чего-то, что имело бы отношение к ней — Калле. Девушка, которую они подцепили на какой-то тусовке. Она там так упилась Сиянием, что, вероятно, позволила бы каждому из братьев попробовать себя, если бы они были теми еще ублюдками.
К счастью для неё, они ими не оказались.
— Надо было уйти, — пробормотал он, голос — единственная часть тела, которую он ещё мог контролировать.
Острая боль пронзила ноги Логана, согнув их в неестественное, парализованное положение.
— Ах, дерьмо!
Разве его ноги не онемели всего несколько секунд назад?
Даже не заставив свои мышцы расслабиться, он встряхнул их, что было зря, кости словно раскололись от этого движения.
Он затаил дыхание и стиснул зубы, а боль поползла вверх по ноге.
— Хрень!
Он говорил сквозь стиснутые зубы, стараясь не разбудить сиделку, но, чёрт его возьми, его спина выгнулась дугой, как у этих заразившихся столбняком мудазвонов, а глаза закатились так сильно, словно пытались проскочить в мозг.
Черный дым клубился за его веками, и глубокий смех дразнил его, когда агония достигла его позвоночника. Дрожа в постели, Логан зажал рот и позволил конвульсиям пройти сквозь него.
В тишине.
Он знал боль — выворачивающую наизнанку боль, избавляющую от всех гребаных страданий. Ничто по сравнению с тем, что потрясло его в тот момент, как будто кошмары могли проникнуть в тело и причинить вред. Ожог, словно расплавленная лава, сочащаяся в его венах, просачивался в каждую его клеточку, обжигая его изнутри. Пот струился по его виску, в то время как холод прорвался глубоко в его кости и пробежал по его конечностям, оставив после себя приступ тошноты.
Этот черный дым нёс в себе знакомое ощущение, которое он испытывал раз или два в своей жизни — от сообразительного сукина сына, который поставил на колени самых крутых мужчин-демонов: абсолютная смерть. Стигиус. Место в подземном мире, откуда не возвращалась ни одна душа.
Неглубоко тяжело дыша, он позволил тьме, проникшей в его разум, взять верх, когда что-то темное и злое заявило свои права.
Всё, что Логан мог сделать, это позволить этому забрать его.
Интенсивная яркость просочилась в его глазницы и развеяла его озабоченность. Он открыл глаза. Мерцающая трещина расколола стену поперек комнаты.
Что за…
Что-то пошло не так, когда он вернулся из мертвых? Пришел ли Стигиус забрать свою душу?
Трещина распахнулась, и ослепительный свет заставил Логана закрыть глаза.
Ад?
На короткое мгновение он подумал, что умер, пока свет не померк, и его темная и унылая комната расширилась сквозь стену, отражая бледно-фиолетовую комнату, как у молодой девушки.
Логан протер глаза, но остановился.
Подожди… Я могу двигаться?
Газла накачала его наркотиками?
Он осмотрел комнату в поисках Каллы. К счастью для неё, её нигде не было видно, хотя что-то подсказывало ему, что это не обязательно хорошо. Меньше минуты назад он слышал, как она двигалась, а это означало, что вся сцена была сомнительной.
Горловое рычание снова обратило его внимание на фиолетовую комнату. Тихое. Гортанное. Бесспорно ликан.
Он сполз вперед со своей кровати, наслаждаясь вновь обретенным контролем мышц, и остановился перед светящимся отверстием в стене. Он посмотрел вверх, его взгляд проследил за мерцанием света вниз к левому боку. Запечатает ли его с другой стороны?
