Не имею права и не допущу ни единого падения. В первую очередь я буду думать о своем благополучии и безопасности. Это главное. Остальные хотелки должны отходить на второй план.
И Рустам Белов однозначно входит в их перечень.
Натягиваю на себя многочисленную одежку и выхожу через запасной выход, свято уверенная в том, что меня не достать. Вот только сильный захват на руке свидетельствует совсем о другом. Холодок проходится по коже, а и без того рваное дыхание становится надсаднее.
—Ну привет, Василиса, — хрипит в ухо слишком знакомый мне голос.
Я замираю, обледеневаю. На месте прирастаю в пол.
Не может быть, глазам своим не верю. Заледеневшие руки замирают, сжимаясь в кулаки.
—Ты… — сипло выдаю, не понимая до конца, что это реальность, а не долбанный кошмар, явившийся ко мне, чтобы запугать.
Страх тонкой плетью скользит между лопаток, заставляя содрогнуться. Боже. Я не верю, что вижу этого человека прямо здесь и сейчас. Вместо очевидного действия — бежать, я не могу и вдохнуть.
—Как жизнь молодая и зеленая? Цветешь и пахнешь, да?
—Что …ты тут делаешь? — сбивающимся голосом спрашиваю, плавно вырывая руку из цепкого захвата, но куда там. Бывший отчим тянет меня в сторону мусорок, где находится тупик, где даже в лучшие времена мало кто ходит хотя бы просто потому, что тут мало кто бывает чаще двух раз в неделю, когда этот пресловутый мусор вывозят.
Нет! Я пытаюсь вырваться, но мужчина хлестко цепляет меня и пригвождает к грязной и холодной стене. Господи, не может этого быть, просто не может.
—Не ожидала меня тут увидеть, да? Ну что ж, а я вернулся, детка, чтобы забрать свое, — лицо, усыпанное шрамами и морщинами, смотрит на меня злобно. Имеет право, наверное, еще бы, именно я и люди, близкие мне, засадили эту падаль в тюрьму на много-много лет, вот только сейчас он почему-то не там, он здесь, а рядом со мной нет никого, кто смог бы меня защитить.
Всматриваясь в черную бездну его страшных глаз, я беззвучно хриплю:
—Чего ты хочешь?
Однако выходит злобно, воинственно. Я не для того…не для того все это пережила, чтобы сейчас вновь столкнуться с ним.
—Не боишься меня, да? А жаль, стоит ведь, — цокает языком. — За все, что ты сделала со своими сопляками. Стоило бы, стоило бы дрожать и сломя голову бежать. Но не выйдет, детка. Я тебя найду всюду, просто знай. Это на случай, если ты все-таки после нашего разговора захочешь сбежать с тем, что тебе не принадлежит. Знай, что не выйдет. Лучше подобру-поздорову отдай мне все, и тогда я, может быть, забуду о твоем проступке. Может быть, — он прищуривается и наклоняется, сильнее впиваясь взглядом в мои потухшие глаза. Боже.
Что же будет? Пальцы скребут по грязной стенке, пока я раскидываю варианты в голове. Кричать не вариант. Не услышат. Вести переговоры с психом глупо и недальновидно.
Не убьет же он меня в самом деле, раз чего-то хочет? Ему что-то надо. Что. Что ему надо?
Мозг лихорадочно перебирает варианты, но не находит ничего, что я могла бы присвоить. Господи, о чем этот псих? Рука без двух крайних пальцем поднимается выше и умещается на шею, стягивая кожу. Нет. Мои глаза распахиваются шире, а изо рта вырываются полустоны и полухрипы. Он не душит, но показывает превосходство.
— Я понятно объясняю?
—Я…не…понимаю, — приподнимаясь на цыпочках, вытягиваю шею.
—Хорошая попытка, но я не поверил. Старайся лучше, твоя мамаша так же бездарно врала, как и ты. Напомни мне, где она? — выплевывает мерзость мне в лицо и резко отпускает. Внутри все переворачивается, и я плавно стекаю на пол. — В следующий раз, когда я приду, тебе уж лучше все подготовить.
Звонкий стук шагов разносится в моей голове отголосками боли. Вот так вот этот кусок дерьма решил намекнуть мне на другой исход нашей ситуации, вот только я не понимаю, о чем он и что хочет. Взгляд цепляет тучную фигуру, он располнел, и, как говорится, захерел, что, впрочем, неудивительно, ведь в местах не столь отдаленных не бывает сладко, а с его послужным списком, чудо что он вообще выжил. Видит Бог, я не желала в своей жизни зла никому. Но этот человек заслуживает возмездия во всех его проявлениях.
Пальцы дрожат и все тело в огне, мне страшно. Вглядываясь в пустоту, я начинаю терять связь с реальностью, лишь одна мысль настойчиво пульсирует в голове:
«Он вернулся, он вернулся, и так просто он не оставит ситуацию, что тянется из прошлого».
Поднимаюсь и иду, хоть ноги не слушаются. Мне надо позвонить.
Я так надеялась, что все закончилось раз и навсегда, мне обещали, меня заверяли в положительном исходе, и что в итоге? Пять лет вместо положенных двадцати? Серьезно? Глотая слезы, не сразу понимаю, что начинается снег с дождем, и я иду в сторону дома в таком раздрае, что реальность размывается. Холод укутывает меня, утягивает на дно.
А ведь я рискнула всем, даже собой, чтобы наказать этого человека, чтобы заставить его ответить за свои поступки, и за всю боль, что он причинил матери и мне, я пошла на все, свято веря, что он получит наказание за свои грехи, как мне говорили Слава и Женя. Только благодаря им удалось провернуть самое страшное дело в моей жизни, только эти двое знают, чего мне стоило все это. И чего я лишилась.
Мне холодно, ветер задувает мокрое лицо, покрывающееся колючками мороза. Но я упорно иду, находясь в каком-то коматозном состоянии. В руках сжимаю телефон, который, кажется, примерзает к обледеневшей коже. Но так и не делаю ничего, кроме того, что иду вперед, слабо ориентируясь в пространстве.
Когда передо мной резко тормозит черная машина, я смотрю на ситуацию индифферентно. Сквозь поток снега с дождем мне не видно сидящего за рулем, зато я отчетливо понимаю, что мне все равно. Вот так вот. Этот день высосал из меня все соки, и скорее бы ему закончиться, чем продолжать меня мучить.
Пусть уже метеорит в голову прилетит или еще чего, раз пошла такая пьянка. Режем последний огурец.
В следующий момент мой взгляд выхватывает массивную фигуру Белова. Еще бы. Куда ж без него? Это долбанная вишенка на скисшем тортике, без нее никуда, Василиса. И жрать тебе этот тортик еще очень долго, дорогая!
Рустам подходит ко мне, цепляет лицо двумя руками и обеспокоенно кричит что-то, только я не слышу. И с трудом вижу, потому что ресницы склеились, а еще я очень замерзла, но поняла это только сейчас, в тот момент, когда горячие ладони обжигают лицо и дарят тепло, когда из пухловатых мужских губ выходит пар, скользящий по моему покрытому тонкой коркой льда лицу.
Глаза безумные, злые и немного напуганные…? У него напуганные?
—Что случилось, я тебя спрашиваю?
Ветер завывает сильнее, я перевожу взгляд на дом и понимаю, что дошла сюда сама и пешком в такую непогоду. В ботинках хлюпает жидкость, прекрасно. Просто чудесно. Рустам злобно вперяется в меня, хватает за руку, не грубо и не нежно, но уверенно-собственнически. А затем тащит меня в сторону подъезда, после чего и вовсе подхватывает на руки, крепко прижимая к себе.
В какой-то момент у меня окончательно срывает планку, в его сильных руках хочется быть девочкой, которую защитят и спасут, хочется быть слабой и ничего не решать, да, мне впервые этого хочется с человеком, который меньше всего подходит для этой роли, потому что между нами не только разница в возрасте, но еще и в положении и даже в статусе. И здесь я на нижней ступеньке эволюции, конечно, не имея тех связей, средств и возможностей в целом.
Но пока у меня есть эти мгновения, я, задыхаясь от слез, крепко прижимаюсь к его груди, ощущая поглаживающие движения на талии. Сама же держусь за кожаную дубленку, покрытую капельками воды. И дышу. Глубоко и надсадно. Мой взгляд обосновывается на подрагивающем кадыке.
Только когда мы поднимемся на нужный этаж, до меня доходит, что Белов знает мой адрес. И знает мою квартиру. Он обо мне знает все.
Точно все.
Сам лезет в мой карман и выуживает ключи. Ставит меня, пошатывающуюся на пол, стирает большим пальцам слезы, сам при этом излучает злость. Я бы даже сказала, ненависть. От парня пахнет сигаретами и чем-то терпким, не духи. Складывается ощущение, что я могу выхватить носом его ауру. Такую же темную, как и практически черные глаза, ранее казавшиеся мне каштановыми.
