Завершив ознакомление с очередной сменой блюд, гений Огня предложил графине отведать мороженого в его садах. Выйдя из шатра, они прошли в чудесную аллею, образованную всеми плодовыми деревьями, какие только произрастают на земле. На ветвях деревьев висели обычные для них плоды… сделанные из мороженого и раскрашенные столь искусно, что могли обмануть любого. Нельмур удивлялась и восторгалась, видя в это время года персики, виноград, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, ананасы, и все столь необычайно свежие, словно созрели они в своем родном краю. Селькур, сорвав крупный лимон, поднес его графине, дабы та смогла убедиться, что наряду с чудесной формой мороженое, из которого он сделан, также имеет вкус этого плода.
— Поистине, — воскликнула госпожа де Нельмур, — вот еще одна сумасбродная выходка, превосходящая все, что я когда-либо видела. Эта выдумка разорит вас.
— Но разве стану я жалеть об этом? Все делается ради вас, — отвечал Селькур, нежно сжимая руку госпожи де Нельмур и отмечая про себя, что дама его проглотила самую главную наживку, приготовленную им для испытания ее… — Ах, — продолжил он с жаром, — если когда-либо состояние мое иссякнет от попыток понравиться вам, разве вы своими средствами не поможете поправить дело?
— Какое может быть сомнение! — холодно отвечала графиня, срывая мороженое в виде ягод ююбы… — Однако лучше не доводить себя до разорения. Ваши затеи очень милы, но мне бы хотелось, чтобы вы были мудрее… Очень лестно, что для меня, а не для малютки Дольсе совершаете вы подобные безумства… Я бы ни за что не простила вам обратного.
Подошла свита, и беседа стала общей.
Пройдя по волшебной аллее, они попробовали все имевшиеся там фрукты. Незаметно опустилась ночь, и, ведомые Селькуром, все поднялись на небольшой холм, возвышавшийся над искореженной долиной, где царил неодолимый мрак.
— Оромазис, — сказал гений, чьи владения они только что покинули, — боюсь, не поторопились ли вы.
— Ну вот, — воскликнула госпожа де Нельмур, — опять сюрприз? Этот ужасный человек не хочет дать нам ни минуты покоя, дабы насладиться уже полученными удовольствиями; с ним просто нет времени отдохнуть.
— Но что случилось? — спрашивал Селькур.
— Вы знаете, — отвечал гений Огня, — что владения мои простираются до островов Эгейского моря, где под началом Вулкана трудятся циклопы. Святилище сего божества расположено на Лемносе, а так как началась война между Богами и титанами[5], то я убежден, что знаменитый кузнец Олимпа уже отправился в свою кузню. Не слишком ли рискованно приближаться к ней?
— Нет, нет, — отвечал Оромазис, — с нами моя сестра, и беспредельное могущество ее охраняет нас.
— Какая прелестная выдумка, — заметила графиня, — но надеюсь, что она будет последней, ибо после нее я решительно намерена вас покинуть: разделяя долее безумства ваши, я потом стану упрекать себя за них.
Едва она умолкла, как все увидели циклопов, направлявшихся в кузницу. Они были двенадцати футов росту, с одним глазом посреди лба, и сами, казалось, состояли из огня. Они принялись ковать оружие на огромных наковальнях: от каждого удара молота ввысь взлетали миллионы бомб и снарядов; они летели во все стороны, разрывались и заливали огнем все вокруг. Прогремел гром, пламя потухло, и с небес к циклопам спустился Меркурий. Он направился к Вулкану; тот отдал ему выкованное оружие, среди которого была некая труба, в коей покровитель кузнецов возжигал огонь перед посланцем неба и откуда затем вылетали десять тысяч снарядов одновременно… Меркурий забрал все оружие и полетел к небесам…
Затем открылся вид на Олимп, расположенный на высоте более ста туазов над землей; там разместились все известные по старинным преданиям божества. Вокруг них царило спокойствие, в пятидесяти футах над ними светило огромное пылающее солнце… Меркурий припал к стопам Юпитера, коего можно было узнать по внушительному виду и великолепному трону, отличавшемуся от сидений остальных небожителей; Меркурий вручил Юпитеру оружие, принесенное с Лемноса.
Все с вниманием следили за этой сценой, поэтому изменения, происходившие внизу, остались незамеченными. Оттуда же доносился нарастающий шум: это титаны приготовились вступить в единоборство с богами — они собирали обломки скал… Боги же облачались в доспехи. Яркое солнце сверху освещало вселенскую эту битву, а внизу огромные снопы пламени устремлялись к Олимпу… Нагромождение скал, казалось, вот-вот коснется неба. Изрыгая огонь, титаны карабкались наверх; море огня, возносившегося ввысь, затмевало свет, струившийся с небес…
Небожители приготовились, прокатился раскат грома, сражение началось, посыпался град бомб, извергаемый смертоносным оружием Вулкана, засверкали бессчетные молнии: они поселили панику среди титанов. По мере того как одни титаны взбирались наверх, другие падали вниз; однако они по-прежнему были отважны и дерзки, и некоторые из них все-таки добирались до облака, окутавшего чертог богов. Титаны приободрились, снова собрали огромные камни и обломки скал и нагромоздили новую гору. Титанов было так много, что среди вихрей пламени и дыма, окружавших их, трудно было различить каждого в отдельности…
С Олимпа же посылали все новые и новые молнии: наконец небожителям удалось разогнать надменных гордецов, посрамить их и сбросить в жуткое чрево земное, кое отверзлось и приняло их. Все падало, рушилось, повсюду слышны были вопли и стоны; чем больше титанов падало в распахнутые уста Эреба, тем шире раскрывались они. И вот уже все останки несчастных поглощены были хаосом; казалось, что все силы Ада решили ввязаться в битву.
Из многочисленных жерл Тартара в небо вылетели двадцать четыре тысячи ракет, каждая фут в обхвате, и, достигнув облаков, закрыли собой Элизиум. Затем эти невиданные потешные огни разорвались, и из них выпал дождь сверкающих звезд: около четверти часа на двадцать лье в округе ночная тьма была светлей самого светлого дня.
— Ах! — воскликнула испуганная графиня. — Никогда еще не видела я более внушительного зрелища! И если битва эта действительно когда-то происходила, она наверняка была не столь величественна, нежели представление сие… О мой дорогой Селькур, — продолжала она, опершись на руку его, — я никогда не смогу по достоинству оценить деяния ваши, ибо они поистине не имеют равных себе… Невозможно устроить праздник более великолепный, чем этот, невозможно исполнить его с большим вкусом, сделать его столь блистательным и добиться четкой сыгранности всех сцен. И все-таки я покидаю вас, ибо за всем этим мне чудится влияние колдовских сил; восхищению моему нет границ, однако я боюсь уступить соблазнам.
