– Мне наплевать, что он говорил. Не думай об этом, забудь.
– Эльфы не забывают. Я… я помню каждого, кто прикасался ко мне, кто был со мной, их запах, их голоса, все… Но только его я ненавижу.
– Не надо,Динэ…
– Ты должен знать. Он мог меня убить – и не сделал этого, сохранил мне жизнь, чтобы я… ублажал его воинов. Он был… первым… и потом еще… несколько раз… Я его ненавижу. Даже ради спасения жизни… никогда… с ним… не дам себя тронуть…
– Мой любимый эльф… Я эгоист, но я рад тому, что ты жив. Если бы мы не встретились, я бы всю жизнь был несчастен, не понимая отчего. Скажи, чем я могу тебе помочь? Я не могу видеть, как ты плачешь. Как мне осушить твои слезы?
– Поцелуй меня. Да… Лиэлле…
– Ненавижу осень. Ненавижу это неудобное седло и эту глупую лошадь. Ненавижу таскать на себе кучу громыхающего металла.
Итильдин с трудом подавил улыбку. Временами у Лиэлле случались приступы плохого настроения, и тогда он капризничал, ныл и жаловался так, что любого мог довести до белого каления. Любого, только не уравновешенного и спокойного эльфа.
– Энкины – хорошие лучники. Без кольчуги нельзя идти в бой, – сказал Итильдин терпеливо, будто разговаривал с маленьким ребенком.
– Бой, как же, – пробурчал Альва. – Демоны-эссанти и кавалерия делают за нас грязную работу, а мы торчим в прикрытии и мерзнем на ветру. Холод и сырость доконают меня раньше, чем стрелы энкинов.
Альва слегка преувеличивал: на самом деле гвардейцам тоже выпадало подраться, и не далее как вчера на них выскочил здоровый отряд вражеских воинов, которых они частично вырезали, частично взяли в плен.
– Может быть, это улучшит твое самочувствие? – Итильдин лукаво улыбнулся и, наклонившись к Альве, нежно поцеловал его в губы. Он давно знал, как просто бороться с хандрой своего возлюбленного.
– М-м-м… – Альва потянулся к нему, делая поцелуй глубже. – Я хочу тебя, – пробормотал он.
Неделя без секса, с ума сойти можно. С этими боями ни времени, ни сил, ни возможности уединиться. Ничего, они все наверстают, когда вернутся в лагерь. Кампания близилась к завершению, всего месяц, и энкины уже разбиты и рассеяны по степи.
– Вестник, – сказал Итильдин, отрываясь от своего возлюбленного.
Он указал пальцем вдаль. Через пару минут обладатели простого, человеческого зрения смогли разглядеть на горизонте сначала черную точку, а потом и всадника с флажком вестника, бешено гнавшего коня.
– Перемирие! Перемирие! – закричал он издалека.
Предводитель энкинов Таргай наконец-то перешагнул через свою степняцкую гордость и пошел на мирные переговоры.
Три последующих дня он торговался об условиях мира с командующим северян Брано Борэссой и вождем эссанти Кинтаро, пока они не определили размеры дани и не установили границы территории, за которые воинам Таргая отныне было запрещено высовывать нос. Пленников и рабов энкинов отпустили на свободу. Вся военная добыча – кони, оружие, шкуры – досталась эссанти согласно договору с королем Криды, а сверх того – часть скота, золота и драгоценностей, полученных северянами в качестве выкупа. Вместе с криданским войском в Трианесс отправился и старший сын Таргая, Файриз, взятый заложником, – принц Файриз, поскольку его отец без лишней скромности именовал себя королем.
Несмотря на молодость, а скорее благодаря ей, принц быстро понял все преимущества своего нового положения. Он оценил роскошь дворца, мягкие постели, изысканные блюда, изящные туалеты, внимание столичных дам и кавалеров, которых привлекали его экзотическая красота, поистине варварская надменность и романтический ореол воина-кочевника. Файриз действительно был красив, со своим орлиным профилем, пронзительными синими глазами, волосами цвета воронова крыла и точеной стройной фигурой. На несколько месяцев он стал любимой игрушкой королевского двора, путешествовал из постели в постель, пока не обрел постоянного любовника в лице могущественного первого советника короля, импозантного немолодого мужчины по имени Реза Реннарте.
Впрочем, при дворе у Файриза оказался серьезный и куда более удачливый конкурент. Кинтаро был приглашен на зиму погостить в королевском дворце. Вождь варварского племени, герой военного похода, про доблесть которого кавалеристы и гвардейцы рассказывали легенды, – таким он предстал перед столичным обществом. Его буйный темперамент, грубоватая прямота и решительный напор заставляли млеть от страсти изысканных щеголей. «Дикарь!» – стонали они, падая в объятия Кинтаро. Однако настоящей сенсацией стала его связь с принцессой Тион Тэллиран, младшей дочерью государя. Если король Дансенну и был недоволен, то тщательно это скрывал. В конце концов, именно его прабабка Эмрис Эледвен сбежала с князем из Белг Мейтарн, гостившим при дворе, а когда ее старшая сестра-королева умерла бездетной, вернулась с мужем в Криду, была коронована и правила еще тридцать лет.
Зима прошла в непрерывных балах и празднествах. Время от времени Альва бывал на них вместе с Итильдином, благо шанс встретить там Кинтаро был невелик. Зато они несколько раз сталкивались с принцем Файризом. Этот, на взгляд Альвы, хамоватый и заносчивый молодой человек долго не оставлял надежды заполучить в свою коллекцию Древнего, пока кавалер Ахайре не отвел его в сторонку и не объяснил, как обстоят дела. После этого энкинский щенок только сверкал глазами в сторону двух любовников, не решаясь открыто домогаться прекрасного эльфа. Альва вздохнул с облегчением, когда тот стал встречаться с советником Реннарте. Одной сцены в стиле Диких степей ему вполне хватило.
Кинтаро долгое время ничего не предпринимал, и Альва надеялся, что вождь эссанти наконец забыл его. Он сам почти перестал о нем думать, хотя иногда, особенно если был под хмельком, чувствовал легкое сладкое томление, видя издали в толпе гостей высокую широкоплечую фигуру. Томление это он относил за счет ностальгии.
Как и следовало ожидать, надежды кавалера Ахайре оказались напрасными.
Однажды вечером, месяца через два после окончания осенней кампании, Альва возвращался от короля длинной галереей, которая тянулась через все западное крыло дворца. Примерно на середине пути его поджидал Кинтаро, прислонившись к стене и скрестив на груди руки.
Сомнений в том, что он ждет именно его, у Альвы не было. Покои королевской семьи остались позади, а покои самого Кинтаро располагались в другом крыле. Не прерывая шага, Альва быстро огляделся. Было уже поздно, половина светильников потушена, а галерея пустынна. В случае чего даже на помощь не позовешь. Но кавалер Ахайре никогда не был трусом, и шпага была при нем. Он прибавил шагу, желая разделаться с очередным объяснением как можно скорее.
