— Будьте любезны.
Когда он выходит из кабинета, я тут же падаю в своё кресло, задохнувшись. В то же время злюсь и, не сдержавшись, скидываю часть того, что лежит на столе, на пол.
Глава 23
— С вами всё в порядке, Ульяна Сергеевна? — Услышав грохот, доктор тут же возвращается обратно в мой кабинет.
— Да.
— Я подумал, что вы упали на этих своих ходулях.
— Я не упала, — встаю из-за стола, смотрю на него и задыхаюсь, как будто мои лёгкие уменьшились в размере. — Просто неудачно навела порядок.
Обхожу своё рабочее место, присаживаюсь на корточки, глядя ему в глаза. Наклоняться с гипсом неудобно, а так юбка до треска ткани обтягивает зад. Доктор не может этого не заметить. Он, не скрываясь, следит за каждым моим движением.
Подходит ближе. Присаживается рядом. Тянется за рассыпавшимися бумагами. Случайно касаемся пальцами. Нас обоих бьёт током, он улыбается.
Дышу ещё чаще. Поза неудобная: голова не соображает и зад перевешивает. Плюхаюсь на пол. Вот это позор. Меня пробирает смех. Неловко барахтаюсь. А «этот», нет чтобы, смутившись, удалиться, как сделал бы джентльмен, распускает руки и, обняв меня, поднимает. Смотрит изучающе и чересчур пристально, отчего по коже начинают бегать приятные мурашки. Тело уже на всё согласно и даже в кабинете завуча, если надо. Доктор смеётся. Воздух между нами становится совсем плотным.
«Нет, я приехал к Майе», — вспоминаются его слова.
Воображение подкидывает миллион вариантов их встречи. Ревность ядовитой змеёй затягивается в петлю на шее. И я, несмотря на то что плавлюсь и едва ли не теряю сознание от волнения рядом с ним, выпрямляюсь и поправляю двумя пальцами одежду. Отступаю.
— Так, — с серьёзным лицом смотрю на настенные часы, а у самой аж венка дёргается на шее. — До звонка ещё есть время. Посидите в холле, доктор Ткаченко. Я попрошу секретаря, чтобы предупредила Майю о вашем прих…
— Да, что с вами не так, Ульяна Сергеевна? — Всплеснув руками, доктор без приглашения плюхается на маленький диван в углу моего кабинета.
— В смысле? — Делаю особенно суровое выражение, сажусь на рабочее место.
— Да вас же трясёт аж, когда я к вам прикасаюсь. Я такую реакцию на себя ни у одной женщины не встречал, но вы упорно делаете вид, что вам всё равно. Это так верность ничтожному Шурику проявляется?
— А вы Шурика не обзывайте, он, в отличие от вас, очень хорошо знает это слово.
— Слово «трясёт»? — Перекидывает ногу на ногу, берёт журнал посещаемости учеников седьмого класса по фортепиано.
— Слово «верность»!
Жарит взглядом — и снова в журнал.
— Я так понимаю, с Шуриком у вас исключительно платонические отношения, ибо для того, чтобы заняться сексом, вам, Ульяна Сергеевна, необходимо обменяться кольцами у алтаря и дать клятву на крови. — Вчитывается в список. — Ты смотри, сколько пацанов на фортепиано учатся. Неожиданно.
— Ну мы в этом плане с вами, Константин Леонидович, прям противоположности. С кем угодно и где попало — это, безусловно, ваш стиль. В кустах, так в кустах. Почему бы и нет? На стоянке у мусорного бака? Пожалуйста.
— А вы, Ульяна Сергеевна, не завидуйте.
— А я не завидую, я осуждаю. — Попой пододвигаю кресло к столу и, уставившись в монитор, начинаю крутить колёсико, изображая бурную деятельность.
— Бедный Шурик! — Отрываюсь от монитора, наши взгляды встречаются. Затем доктор берёт следующий журнал.
— Не такой уж он и бедный, — размышляю. — Видели, какой у него велосипед? Не три копейки, между прочим, стоит. Рама добротная, сиденье кожаное. У него там и тормоз имеется.
— Про тормоз могли бы не рассказывать, оно и так понятно.
— Знаете. — Сощурившись и откинувшись на кресле, устраиваю поудобнее гипс и перестаю крутить колёсико мышки. — Я всегда полагала, что доктора очень занятые люди. Ну там смена, потом ещё смена, и ещё смена. И всё это без воды, питья и сна. А у вас, я смотрю, много свободного времени разгуливать по чужим рабочим местам.
Дверь в кабинет открывается.
— Ульяна Сергеевна, вам ещё нужна моя помощь? А то мне на почту надо, — заглядывает в щёлку Женечка и, увидев доктора, смущается, цепенеет, какое-то время не двигается. — Ой, у вас посетитель. Извините, я не знала, что вы свободны, — хихикает, путая слова, — то есть заняты.
Закатываю глаза, поражаясь её реакции на доктора.
— Нет, Женечка, спасибо. Идите на почту.
Наша секретарша смотрит доктору в глаза и прощается конкретно с Ткаченко, хотя я их даже не знакомила.
Затем мы снова остаёмся наедине.
— Несчастная Майка, с вами, Константин Леонидович, страшно ходить по улицам. Того гляди отобьют. Причём я имею в виду — прям физически. Соперницу за хвост — и лицом об коленку.
Он смеётся.
— У нас с Майей, как вам известно, общее дело. Не стоит к ней ревновать.
Усмехнувшись, меняю позу. Рука под гипсом теряет чувствительность.
— Понаделали делов. Теперь надо в школу их водить.
Не прекращая ухмыляться, доктор смотрит на меня в упор.
— Вот как в вас, Ульяна Сергеевна, может сочетаться такая яркая сексуальная привлекательность и непрошибаемая душнила?
Недовольно поджимаю губы. Нервничаю. Двумя пальцами кручу серёжку в ухе.
— Я тоже не понимаю, как можно быть таким легкомысленным в личном плане и знатоком своего дела — в профессиональном?
Он внимательно следит за мной. Горячим, страстным взглядом. Уже и журнал не читает. Только меня смущает. А я даже так, на расстоянии, чувствую желание. Кошмар. Я скоро себе металлические трусы на замке прикуплю, чтобы от доктора спрятаться.
Нет, ну как на него Женечка засмотрелась?! Уму непостижимо! Она же у нас такая скромница. Я вообще не думала, что она по этой части. В смысле интересуется отношениями и мужчинами. А тут аж обомлела. Слова перепутала. И так со всеми. Все женщины от него без ума.
А что, если она ему тоже понравилась? И сейчас он из моего кабинета выйдет и припустит за ней? И будет у него уже три поклонницы в этой школе.
Хочется стукнуться головой о рабочий стол! Откуда столько эмоций? Я же его даже к дивану ревную, ручку которого, он так страстно поглаживает, продолжая сверлить меня взглядом.
— А вот и звонок! — Натягиваю широченную улыбку, радуясь грохочущей трели под потолком. — Кабинет три десять, Константин Леонидович, — напоминаю доктору, возвращаясь к своему колёсику и монитору.
Глава 24
— Проводите меня, — не даёт мне выставить себя из кабинета Ткаченко.
— Куда?
— В кабинет три десять.
— Чего это ради? Вы меня на рентген не провожали. — Я как ребенок, ей-богу.
— Зато я провожал вашу маму.
— Вот вашу маму я могу проводить в три десять. А вас — нет.
— Ну и характер у вас, Ульяна Сергеевна.
Мы с ним так и застреваем на пороге. Я пытаюсь его выставить, а он меня — забрать с собой.
— Угу. Недаром меня завучем сделали. Это не профессия, Константин Леонидович, а призвание.
— И что я только здесь делаю? — смеётся Ткаченко.
А меня от лучиков вокруг его глаз аж ведёт. Это преступление против человечества — быть настолько красивым. Как же ему идёт улыбка.
— Думаю, у вас спортивный интерес, Константин Леонидович.
— До скольких вы работаете?
— Не скажу.
— У вахтерши узнаю.
— В кого вы такой навязчивый? Пес у вас, насколько я помню, очень даже воспитанный.
— А в кого вы такая зануда? Мама вроде весёлая.
— Идите уже к Майке! — Позволяю себе фривольность: толкаю его в каменное плечо одним здоровым пальчиком, а он так жарко на меня смотрит, что хочется раздеться.
— Не боитесь, что уйду навсегда?
— Боюсь, конечно, но что делать.
— Я всё равно вас победЮ, Ульяна Сергеевна, — игривый взгляд.
— Нет такого слова, Константин Леонидович.
Какая-то ругань у нас смешная получается. Хоть и поджимаю губы, но улыбаюсь.
— Может, слова и нет, зато есть действие.
