Потому что та чертова ночь никак из головы не выходит.
Но стоит Давиду ладонями по ногам вверх поскользить, как все мысли из головы выбивает моментально.
Горячий поцелуй становится более откровенным. Я забираюсь пальчиками в его волосы. Сжимаю. Тяну. Стон из груди вырывается и Давид тут же вжимает меня сильнее. Чтобы я прочувствовала все его желание...
Мамочки, как же горячо.
И тут все резко прерывается. Трель телефона. Мы отрываемся друг от друга. В недоумении переглядываемся.
Давид из кармана телефон достает.
И вот здесь случается то, что отрезвляет меня за секунду. Как будто ведро холодной воды на голову выливают.
— Давид...
Слышу женский голос. Взволнованный. Требовательный. И Мужчина тут же динамик прикручивает на телефоне. Дальше я ничего не слышу.
Но мне и этого хватает.
Тут же щеки краснеют. Я сама с его колен перебираюсь на сидение. А Давиду и не до меня вовсе. Он полностью в разговоре.
— Блядь, как же не вовремя. Понял. Понял, говорю.
А я только нижнюю губу закусываю. Волшебство нашей атмосферы развеивается.
Я интуитивно понимаю, что что-то случилось. По тому как Давид напрягся. Как хмурится. Он мыслями даже не здесь.
— Случилось что-то?
Вопрос задаю, чтобы эту звенящую тишину разбавить. Иначе мои нервы просто не выдержат. Я вообще много вопросов задать хочу. Только не знаю, как это со стороны смотреться будет. Да и не решусь я, вот так допрос с пристрастием устраивать.
— Василиса, мне срочно на работу нужно. Дело важное.
Давид ко мне оборачивается. Смотрит в глаза. Его тон очень серьезный.
На работу, значит, это женщина с работы звонила? А поздно, потому что дело важное, да?
Я сама и оправдание ему нахожу.
— Конечно, — только и киваю в ответ. Свою растерянность скрываю тем, что волосы на лицо падают, я отворачиваюсь к окну.
Давид мотор заводит и машина с места срывается.
Атмосфера в салоне уже совсем другая. Я чувствую, насколько Давид напряжен.
Уговариваю себя, что дело и правда в работе. А женщина... секретарши у всех есть. И, возможно, секретарь Давида трудится не по восемь часов в день, а намного больше!
Когда автомобиль у моего подъезда притормаживает, я себя настолько накрутить готова, что глаза щипать начинает. Я не буду плакать!
— Василиса, — стоит мне только за ручку дверцы схватиться пальцами, как Давид меня тут же к себе притягивает.
Мое имя в волосы шепчет. Горячее дыхание кожу обжигает. Табун мурашек в разные стороны разбегается.
— Давид, сейчас бабульки увидят, а после будут слухи ходить...
Произношу шепотом, а у самой глаза закатываются, потому что он губами к шее моей прикасается.
— Пускай говорят, чем им еще заниматься? Такая ты у меня сладкая девочка.
Хрипит, а у меня внизу живота все приятной судорогой сводит. Совсем горячо там становится.
И у меня как будто узел из множества сомнений развязывается. Больше не затягивается. Хорошо все. А ему и правда просто ехать нужно. Иначе он бы не стал так говорить, да? Прижимать к себе.
Мы снова в поцелуе сливаемся. Горячем. Языки сплетаются. Давид много приятных слов в губы хрипит.
— Беги, Василиса, иначе я не сдержусь. И так уже из последних сил себя в руках держу.
У меня смешок вырывается. Улыбка до ушей растягивается.
— Ты мне сегодня напишешь? Пожелаешь спокойной ночи?
Тихонько спрашиваю. Мне понравилось, что он вчера писал. Сегодня тоже хочется.
— Напишу, но со спокойной ночью ты, конечно, погорячилась. Я теперь точно не засну.
Из машины Давида я выбегаю самая счастливая на свете.
Даже бабуля замечает мою глупую улыбку.
— Васька, влюбилась, что ли?
— Бабуль!
— В этого рукожопого?
— Он не рукожопый! Он современный! Сейчас не главное — самому все уметь. Главное — знать, к кому за помощью обратиться!
— Ну я и говорю — рукожопый! Сам не умеет, другим звонит.
— Ну, бабуль!
— Ладно, но смазливый. Но ты смотри, Васька, передай ему, что если обидит, то я ему разводной ключ в одно место засуну!
Кто бы знал, что спустя два дня я буду близка попросить бабушку воплотить ее угрозы в жизнь. Потому что Давид пропал. С того вечера ни одного сообщения. И его телефон... он вне зоны доступа. Как будто он специально сим-карту достал и выкинул.
Глава 17
Давид
— Саня, ты охуел? Какая кома?
Смотрю на счастливо улыбающуюся физиономию своего безопасника и не понимаю, отчего его так прет. Что смешного в том, что его босс должен будет изображать овощ?
— Фальшивая, Давид Данилович. Самая симулянтская.
— Саня, посмотри на меня внимательно, — становлюсь посреди комнаты, развожу руки в стороны, — видишь?
— Нет, — честно отвечает Саня, — а что я должен увидеть, Давид Данилович?
— Признаки разложения, — рявкаю ему в лицо, — трупный запах. Каки положено почти покойнику.
— Скажете тоже, — хмыкает в кулак мой начбез, — кома не является обязательной причиной летального исхода. Зато киллер почти стопроцентной. Так что поверьте моему опыту, Давид Данилович, лучший босс — это живой босс.
— Сам пошутил, сам поржал, — бубню я недовольно, но в глубине души соглашаюсь с безопасником.
Все оказалось не так просто. Мой зам, тот самый, на которого готовили подставу мои эсбэшники, не просто сливал информацию конкурентам. Он готовил на меня покушение.
Меня собирались грохнуть, а затем отжать компанию.
Киллера решено было брать на живца, то есть на меня. Для этого была запущена информация, что я на отдыхе попал в ДТП и теперь лежу в коме.
Родителей предупредили. Мать согласилась подыграть, отец тоже. Деду я попросил ничего не говорить.
— Он старый у меня, дед, переживать будет, хоть и виду не покажет, — говорю Александру, тот понимающе кивает.
— Да, дед это святое.
— А девушке можно? Хотя бы намекнуть? Она будет молчать, я в ней как в себе уверен!
Говорю, а сам осознаю, что это половина правды. Я доверяю Василисе как самому себе не доверился бы.
Саня смотрит так, что не будь я его боссом, обложил бы трехэтажным с головы до ног.
— Давид Данилович, — шумно выдыхает, — ну сами подумайте. Девчонка ничего не знает, с нее и спроса никакого. А вы ее во все это втянете, только вызовете нездоровый интерес. Или еще хуже, подставите. И всех остальных вместе с ней. Вы представляете, сколько людей во всем этом участвует? И взять вот так спустить в унитаз все усилия...
— Ладно тебе проповедовать, понял я, — буркаю ворчливо, в душе соглашаясь с каждый словом.
Только телу не объяснишь, тело мое к Василисе рвется.
— Ты же ей позвони, Саня, — повторяю в сотый раз, — не забудь. Скажи, что я срочно уехал и там нет связи. Как только вернусь, сразу наберу.
Вечером меня оставляют в палате реанимационного отделения одного, и у меня случается дежавю.
Совсем недавно я точно так же лежал в больничной палате. Рядом пиздел недовольный дедок, Васька делала укол, а я гладил ее стройную ножку...
Недолго правда гладил, пока в лоб не прилетело. И пусть палата здесь в разы комфортнее, и никто не пиздит под боком. Но как же тоскливо вот так лежать, изображая овощ!
Все мысли заняты только ею. Васькой.
Где она сейчас? Чем занята? Что делает?
Представляю как она чай пьет на кухне с бабкой своей, и такая тоска берет, хоть волком вой на луну. Луна как раз подходящая — круглая, желтая, вой не хочу.
Сам не замечаю, как засыпаю, и всю ночь мне тоже снится моя Василиса.
Спустя две недели
— Вот ваш телефон, Давид Данилович, — сотрудник прокуратуры выдает гаджет, и я не верю, что все закончено.
Но это так. Сегодня я вышел из ебучей реанимации, в которой провел целых две недели, обмотанный трубками и датчиками.
Зама арестовали, заказчиков моей ликвидации тоже. Киллера пристрелили, и при этом ранили Саню. Он меня прикрывал, теперь я по гроб жизни ему обязан.
