— Когда мне было пятнадцать. Я делал его долго, он состоит из семидесяти семи царапин.
Я поднимаю на него голову с любопытством.
— Как это?
— От Матфея 18:21. «Петр приступил к Иисусу и спросил: «Господь, сколько раз я должен прощать брата моего, если он грешит против меня? До семи ли раз?» Иисус ответил: «Говорю вам, не семь раз, но семьдесят семь раз»». Это мои семьдесят семь раз, Лили, и еще больше. Нет мне больше прощения, только ад ждет меня впереди.
Он не знает, что я в курсе его истории. У меня крутятся мысли о нем, как о пятнадцатилетнем подростке — долговязом, с длинными конечностями, высокомерном для всех, но на самом деле хрупком и сломленном внутри, царапающим свою собственную кожу, вгоняющим чернила и при этом ведущим счет своим грехам, и мне вдруг становится так грустно, что хочется плакать.
Жизнь такая странная штука, такая не справедливая. Что совершили голодающие дети Африки, чтобы заслужить такую участь? Или цыганенок, который встал во главе криминальной группировки в возрасте пятнадцати лет? Я вспоминаю своего брата, приведшего меня к заброшенному птичьему гнезду с разбитой скорлупой внутри, или же делающего стойку на руках на Брайтон Пирсе. Любимый бестолковый Льюк, испекающий блинчики с комками по воскресеньям. У меня в горле образуется ком, я сглатываю, но горло все равно саднит от слез, но я не буду плакать перед ним.
— Почему ты не остановился на семидесяти семи?
— Потому что я не смог.
— Почему?
— Чем больше денег я делал, тем больше я чувствовал себя, имеющим право делать все, что захочу.
Того подростка уже нет. Передо мной мужчина не поддающийся никакому воздействию. Он трахает. Он кончает. Он ничего не чувствует. Он бросает. И все же он другой со мной так же, как и я другая с ним. Я молча киваю. Да, деньги заставляют мир вращаться. Все мы немного марионетки в их плену.
— Я нашел тебе работу, — мягко говорит он.
Я ощущаю себя такой уставшей.
— Да? И где?
— Ты будешь работать в моей организации.
— Как наркокурьер?
Его лицо становится жестким.
— У меня законный бизнес.
— Что я буду делать?
Он пожимает плечами.
— Алисия, мой персональный помощник, расскажет тебе.
— Ты хочешь сказать, что создал для меня работу.
— Лили, Лили, — шепчет он.
— Друзья, к нам присоединился сегодня еще один человек. Давайте поприветствуем Лили, — объявляет Уильям, лидер группы RSSSG (Группа поддержки лиц, переживших суицид своих близких).
Его представление заставило всех повернуться и посмотреть на меня, поскольку я была единственной новенькой в группе, я чувствовала себя очень неуютно от их взглядов, мое тело одеревенело и в голове не было ни единой мысли. Я просто тупо уставилась в одну точку, не в силах смотреть в лица людей, которые хотели встретиться со мной взглядом, я даже не смогла вымолвить и слова.
Мое горе было настолько глубоким и так глубоко отпечаталось у меня на сердце, что оно опять начало кровоточить. Может быть, это ошибка с моей стороны — слишком рано пришла сюда (хотя это просто смешно), или возможно я просто не готова говорить на эту тему.
Просто веди себя как обычно.
Неважно, чтобы не произошло в этом месте, я делаю глубокий вдох и вывожу себя из ступора, заставляя произнести общее приветствие. Какая-то девушка поднимается и направляется к составленным стульям в углу комнаты. Все ее движения настолько громкие в этом пустом, с непокрытым ковром полом, пространстве, что мне приходится сдерживаться, чтобы не рвануть отсюда стремглав. Другие участники группы переставляют свои стулья размыкая круг, чтобы я смогла присоединиться к ним. Рядом сидящая девушка переползает на рядом стоящий свободный стул, они все молча передвигаются.
— Садись, Лили, — твердым голосом говорит Уильям, но в его голосе слышатся какие-то обнадеживающие и гипнотические нотки, которые смогли меня поразить даже по телефону. Я направляюсь к освобожденному месту и осторожно опускаюсь на краешек стула. Женщина, сидящая рядом со мной, поворачивает голову в мою сторону и тепло улыбается.
— Расслабься — мы все здесь друзья, — говорит она и накрывает своей рукой мою.
— Привет, — отвечаю я, сопротивляясь сама себе, чтобы вытянуть руку.
Я впервые услышала об этом центре четыре года назад, когда подруга рассказала мне о нем. Она запомнила адрес, когда ее отец покончил жизнь самоубийством. Но она никогда не хотела прийти сюда, и я так же не хотела, желание пришло несколько дней назад. Каждый раз, как только у меня возникала сама мысль прийти в этот центр, я повторяла сама себе, что абстрагируюсь и просто буду наблюдать за происходящим. Но теперь, когда я все же пришла сюда, даже не понимаю, зачем я это сделала.
— Так, кто хочет начать сеанс?
Наступает именно то время, когда кто-то встает и обнажает свою душу!
Уильям смотрит прямо на меня. О, нет, я буду здесь только наблюдать за остальными. Я не готова ничего рассказывать, и уж точно не в комнате полной незнакомых людей. Я понимаю, что мне потребуется много времени, чтобы перестать класть цветы на могилу моих воспоминаний. Я не хочу говорить об этом сейчас. Возможно, когда-нибудь я смогу. Я опускаю глаза и наклоняю голову, надеясь, что он примет мой откровенный жест в качестве подсказки, и пропустит меня.
— Как ты, Лили? Не хочешь поделиться с нами?
Почти все головы поворачиваются в мою сторону. Я смотрю на него с укором.
— Расскажите нам немного о том, почему ты пришла сюда. — мягко просит он.
— Я предпочла бы ничего не говорить, не сейчас, во всяком случае.
Он по-доброму улыбается.
— О’кэй, тебе не обязательно участвовать во всем этом, только когда почувствуешь, что готова.
Я чувствую легкость во всем теле от его успокаивающих слов, и осторожно расслабляюсь на своем стуле. Этот человек каким-то образом успокаивает и расслабляет меня. Я слышу, как начинает кто-то другой рассказывать свою историю. Его голос что-то гундосит, напоминая второстепенный шум, я даже не прислушиваюсь, просто теряя чувство реальности.
Потом меня мягко будит легкое, но настойчивое прикосновение к плечу. Я невольно вздрагиваю, надо мной возвышается Уильям. Из-за того, что я ошарашенно спросонья смотрю на него и вздрагиваю, он отступает с поднятыми руками.
— Прости. Мне жаль, — извинюсь я, черты его лица освещаются доброй улыбкой.
— Не хотела бы ты поговорить пару минут, Лили?
— Все ушли, — констатирую я, оглядываясь.
— Да, сессия закончилась. Ты сразу же уснула и выглядела настолько изможденной, поскольку не хотела пока участвовать в полную силу в работе группы, я разрешил тебе поспать.
