Несмотря на то, что обе расы имели, по большей части, сходную анатомию, человеческие доктора были не самым лучшим вариантом для больного, раненого или умирающего вампира. Если человеческие врачи проведут клинический анализ вампирской крови, то найдут множество аномалий и вообразят, что обнаружили нечто достойное «Медицинского журнала Новой Англии»[48]. Лучше всего избегать такого внимания.
Тем не менее, пациент мог случайно оказаться в человеческой больнице, и эта вероятность лишь увеличилась с появлением службы «911» и машин скорой помощи. Если вампир, находясь вне дома, оказывался достаточно серьезно ранен и терял сознание, он подвергался риску попасть в человеческую Скорую помощь. И вытащить его оттуда до обследования всегда оказывалось непросто.
Хейверс не был высокомерен, но знал, что является лучшим доктором своей расы. Он дважды заканчивал Медицинскую Школу Гарварда: первый раз — в конце 1800-ых, и потом еще раз — в 1980-ых. В обоих случаях он заявлял, что является инвалидом, поэтому Гарвард предоставлял ему специальные льготы. Он не мог посещать лекции, которые проходили днем, но его доджену позволили вести записи и сдавать за него экзамены. Хейверс читал все учебники, переписывался с профессорами и даже посещал семинары и лекции, стоявшие в расписании на вечер.
Вампир всегда любил школу.
Поднявшись наверх, он не удивился, что Марисса не спустилась в столовую. Хотя ланч накрывали в час ночи изо дня в день.
Он направился в ее комнаты.
— Марисса? — позвал он у двери. Затем постучал разок. — Марисса, пора есть.
Хейверс просунул голову в комнату. Свет от коридорной люстры проник внутрь, прорезая темноту золотистой полоской. Портьеры на окнах все еще были опущены, и она не включила ни одной лампы.
— Марисса, дорогая?
— Я не хочу есть.
Хейверс переступил порог. Присмотревшись, он различил полог над кроватью и маленький холмик ее тела под покрывалом.
— Но ты пропустила вчерашний завтрак. И обед тоже.
— Я спущусь попозже.
Хейверс прикрыл глаза, приходя к заключению, что она, видимо, кормилась прошлой ночью. Каждый раз после встречи с Рофом Марисса на многие дни замыкалась в себе.
Он подумал о живых клетках в лаборатории.
Возможно, Роф и король их расы по праву рождения, и, возможно, в его венах течет чистейшая кровь, но этот воин настоящий ублюдок. Он казался совершенно равнодушным к тому, что делал с Мариссой. Или, может, даже не замечал, насколько его жестокость задевала ее.
Трудно сказать, что из этого хуже.
— Я добился определенного прогресса, — сказал Хейверс, подходя к кровати и присаживаясь. — Я освобожу тебя.
— От чего?
— От этого… убийцы.
— Не говори так о нем.
Он сжал челюсть.
— Марисса…
— Я не хочу быть свободной от него.
— Как ты можешь такое говорить? Он обращается с тобой без всякого уважения. Я ненавижу мысль об этом звере, кормящемся от тебя в каком-то глухом переулке…
— Мы ходим к Дариусу. У него там комната.
Мысль о том, что она могла быть беззащитна еще перед одним воином, не добавила ему бодрости духа. Все они вызывали страх, а некоторые и вовсе были сущим кошмаром.
Хейверс понимал, что Братство Черного Кинжала — необходимое зло для защиты расы, и знал, что должен быть благодарен за их заступничество. Но само их существование вселяло в него ужас. Сам факт того, что мир достаточно опасен, а враги расы достаточно сильны, чтобы поручить подобное этим воинам, был прискорбен.
— Ты не должна так поступать с собой.
Марисса изменила положение, повернувшись к нему спиной. — Оставь меня.
Хейверс положил руки на колени и, оттолкнувшись, поднялся на ноги. Его воспоминания о Мариссе до того, как она посвятила свою жизнь служению их жуткому королю, были весьма смутными. Он мог воскресить в памяти лишь осколки той жизни, которой она жила, и Хейверс боялся, что счастливая, улыбчивая молодая девушка теперь уже навсегда осталась в прошлом.
Кто занял ее место? Мрачная, подавленная тень, которая скиталась по дому, привязанная к мужчине, не проявляющему к ней и толики заботы.
— Я надеюсь, ты передумаешь насчет ланча, — тихо произнес Хейверс. — Мне не хватает твоей компании.
Он аккуратно прикрыл за собой дверь и спустился по изысканной винтовой лестнице. Стол в столовой был накрыт в соответствии с его предпочтениями: полный комплект фарфора, стеклянная посуда и серебро. Как только он сел во главе, вошла одна из додженов, чтобы налить ему вина.
Опустив глаза в тарелку с салатом бибб-латук[49], он натянул на лицо улыбку. — Каролин, салат восхитителен.
Каролин склонила голову, ее глаза засияли от похвалы. — Я ходила сегодня к фермерскому лотку ради того, чтобы найти для вас лучшие листья.
— Ну, я, безусловно, ценю твои усилия, — когда она оставила его одного в красивой комнате, Хейверс нарезал тонкую зелень.
Он подумал о сестре, свернувшейся калачиком на кровати.
По натуре и по призванию, Хейверс был целителем, мужчиной, посвятившим свою жизнь служению другим. Но если когда-нибудь Роф будет ранен достаточно серьезно, чтобы посетить его, Хейверс встанет перед огромным искушением позволить этому монстру истечь кровью.
Или убить его на операционном столе случайным взмахом скальпеля.
Бет медленно возвращалась на землю, как будто всплывая на поверхность после идеально исполненного прыжка ласточкой. Когда она выскользнула из призрачного мира снов, по телу разливались тепло и довольство.
А на лоб что-то давило.
Ее веки приподнялись. Длинные мужские пальцы двигались вдоль по переносице. Пробежались по щеке и скользнули к подбородку.
Льющегося из кухни света было вполне достаточно, чтобы Бет смогла смутно различить лежащего рядом с ней мужчину.
Изучая ее лицо, он выглядел крайне сосредоточенным: глаза закрыты, брови слегка нахмурены, густые ресницы оттеняли высокие, великолепные скулы. Мужчина лежал на боку, и его плечи, загораживающие от ее взора стеклянную дверь, казались настоящей горой.
Боже правый, да он огромен! И к тому же потрясающе сложен.
Его предплечья в обхвате были не меньше ее бедер, а накачанные мышцы живота образовывали соблазнительный рельеф. На сильных ногах проступали жилы. А мужская плоть была столь же большой и великолепной, как и все остальное в нем.
Когда он впервые предстал перед ней обнаженным и Бет получила возможность коснуться его, то была потрясена. И его грудь, и руки, и ноги были абсолютно лишены волос. Лишь гладкая кожа, да литые мускулы.
