– О да, мой прекрасный, так ты гораздо больше похож на обыкновенного человека, пусть и балаганного фокусника.
Хасиб нашел в себе силы улыбнуться девушке. Горечь его сна постепенно таяла в душе, но печаль от того, что его давнишний кошмар по-прежнему с ним, отравляла его разум.
– Мой хороший, прости, если я обидела тебя… Но…
– О нет, милая, ты не обидела меня. А то, что ты спасла от этого сна… Я даже более чем просто благодарен тебе.
– Тогда ты не сочтешь мою просьбу глупой или смешной. Прошу тебя, пойдем к бабушке. Она, пусть всего лишь и гадалка, но, думаю, сможет отвести от тебя твой сон. Или хотя бы растолкует, что же он значит. Быть может, это сама судьба пытается подготовить тебя к чему-то великому. И тебя пугает само это величие. А вовсе не то, что, как тебе кажется, видишь или слышишь.
– Я согласен на все, девочка. Уже давно я и сам пытаюсь понять, что же означает мой сон. Некогда я даже прочитал горы сонников и ученых толкований. Но не продвинулся к разгадке тайны ни на шаг.
– Вот и договорились. Я спрошу у бабушки, когда она сможет пошептаться с тобой. Но только говори ей всю правду, не скрывай ни слова, ни мысли. Иначе она не сможет понять… Ну, или превратно поймет твое сновидение.
– Конечно. А где бабушка?
– Она ушла еще вечером – отводить колдовство от одного прóклятого дома. Так считают его хозяева, а она взялась им помочь.
– Прóклятого дома? Что это значит?
– Там живут ткачи – мать с отцом и трое их детей. Так вот, каждое новолуние, когда ночь черна и беспросветна, дом, по словам этой самой матери, стонет и качается. А с недавних пор начал и вовсе плясать. Но только в новолуние.
– Как любопытно… – пробормотал Хасиб. – Должно быть, не проклятие, а нечто куда более земное поселилось под полом. Или, быть может, хозяев пугает кто-то злокозненный, и цели его более чем далеки от угодных Аллаху всесильному и всемилостивому. Быть может, мне тоже стóит пойти и посмотреть на этот странный дом? Помочь бабушке?
Малика пожала плечами. В ее взгляде явственно читалось, что она уверена и в проклятии, и в безбрежных бабушкиных силах. Но мудрость подсказывала юной цыганке, что отговаривать мужчину ни в коем случае не следует. Он и так уже готов броситься в объятия очередного приключения. А если начнешь его отговаривать, он сделает это непременно.
– Давай просто дождемся ее прихода. А потом и поговорим. Да не забудь – вечером представление, а ты еще не готов. Согласись, ночной кошмар вовсе не может быть причиной того, что добрые наши зрители не увидят сегодня твоих волшебных фокусов.
– О да, малышка. Ты права. Я буду готовиться, а ты…
– И я тоже буду готовиться. Надо осмотреть копыта лошадей, починить попону Черноокого… Когда появится бабушка, я с ней обязательно поговорю.
– Спасибо, моя звезда. – Хасиб склонился и поцеловал девушку. Но поцелуй этот был скорее нежным прикосновением, чем данью ночной страсти, ибо мыслями юноша был весьма далеко от всего, что уже стало для него обыденностью.
Началось и прошло представление. Благодарные зрители долго не отпускали Малику и ее брата. Ибо здесь, у истоков великой реки Евфрат, умение управлять лошадьми и дрессировать их было в чести задолго до рождения и Малики, и Хасиба, и даже, о Аллах великий, самого Искандера Двурогого, о котором знал даже самый крошечный карапуз из горожан.
Столь же долго радовались зрители и фокусам Хасиба. Пусть он не был похож на остальных магов, но его фокусы поражали именно этим отличием. Он не выдувал огонь, как иные колдуны, не летал, размахивая пыльной накидкой, не произносил страшных заклинаний. Вернее, его заклинания не пугали зрителей своей ужасной тарабарщиной, ибо были весьма похожи на слова настоящего, пусть и вовсе никому не ведомого языка.
И потому лишь поздно вечером смог Хасиб побеседовать со старой Карой, доброй бабушкой Малики. И пусть она всем остальным напоминала страшную черную колдунью – и своим длинным крючковатым носом, и много лет назад согнувшейся спиной, и длинными узловатыми пальцами, – но внуков своих она действительно любила и баловала. На свой, разумеется, лад.
– Ну что ж, мальчик, рассказывай, чем ты напугал мою красавицу.
– Увы, уважаемая Кара, этого я не знаю. Помню лишь, что проснулся от того, что она трясет меня за плечо.
– Да, именно это она мне и сказала. Что ее разбудил твой страшный стон, а чуть позже – и крик. Такой долгий и безнадежный…
– Увы, добрая Кара, я не помню ничего.
– Должно быть, тебя посетило сновидение из тех, о которых утром не помнишь, но исполненное ужаса, которое не в силах забыть.
– О нет, уважаемая. И сновидение я свое помню прекрасно, а ужас, который, ты права, я не в силах забыть, тянется вместе с этим сновидением через всю мою жизнь.
– Бедный мальчик. – Старуха погладила Хасиба по плечу. И ему, к счастью, не обделенному в детстве родительской лаской, вспомнилось материнское прикосновение – столь же доброе, столь же заслоняющее и оберегающее от всех бед.
На миг Хасиб прикрыл глаза, чтобы насладиться этим, сейчас уже почти забытым ощущением.
– Ну что ж, малыш, а теперь сядь, расслабься и постарайся, ничего не забывая и не приукрашивая, рассказать мне все, что ты видел во сне.
Хасиб кивнул и заговорил, не открывая глаз. Вновь перед его мысленным взором встали змеи-ленты, свивающиеся в немыслимые клубки, вновь он не мог отвести взгляда от этого отвратительного и вместе с тем необыкновенно притягательного зрелища. Вновь звучали, отчетливо и громко, все те же слова. О, сейчас они ему напомнили его представление!
Но, рассказывая, Хасиб внезапно понял, что появились и отличия. Теперь змеи более не были заняты лишь собой. Они, отрываясь, пусть и всего на миг, от своих дел, все чаще вперяли в него немигающие и, кажется, испытующие взгляды. И ему, Хасибу, во сне недоставало сил, чтобы отвести глаза. Более того, его эти странные взгляды змей не испугали. Он сейчас, раскрывая душу перед старухой Карой, понял, что его невыносимо испугал тот миг, когда прозвучали финальные слова, и сон стал меркнуть. Сейчас Хасиб понял, что его испугало именно расставание, именно то, что он вновь оставался один.
– Понимаешь, уважаемая Кара, именно это, что я оставался один, без опеки и защиты этих тварей, столь сильно испугало меня, что я закричал изо всех сил. Теперь я это вспомнил.
Кара молчала, и было видно, что она никогда еще не слышала ничего подобного. Более того, почтенная женщина была изрядно перепугана.
Наконец она заговорила.
– Бедный мальчик. – Голос ее сейчас был более, чем обычно, похож на воронье карканье. Только теперь ворона, должно быть, готова была сняться с места при первых звуках опасности. – Никогда я не слыхивала ничего подобного, никогда в одном сне одного человека не сливались воедино все известные мне знаки смерти и вражды.
