Затем он снова стал ласкать языком соски, уже к тому времени твердые и напряженные. Она громко застонала от наслаждения. Он легонько прикусил сосок – девушка громко вскрикнула. Тогда он поцелуями стал утолять причиненную ей легкую боль…
От горячих прикосновений его рта к телу Малика совершенно лишилась рассудка. Ласка его больших рук дарила ей доселе не испытанное блаженство. Заключив ее в объятия, он приподнял ее и стал осыпать с ног до головы горячими поцелуями. Ослабев от страсти, она лежала в его объятиях, а он снова стал ласкать ароматную кожу.
– О-о-о… мой господин! – вырвался у нее вздох наслаждения.
Он снова уложил ее на ложе, подсунув подушку ей под бедра. Раздвинув ноги девушки, он скользнул меж них, уперев ее колени в свои плечи.
– Теперь… – шепнул он, – я открою тебе одну тайну, тайну сладкую, Малика…
Склонившись, он осторожно раздвинул ее мягкие и розовые потайные губки. Нежная плоть уже лоснилась от жемчужных соков любви, хотя девушка этого не осознавала. Он позволил себе чуть полюбоваться ее сокровищем, а потом язык его нащупал средоточие страсти. И принялся пламенно его ласкать.
Какое-то время разомлевшая Малика не понимала, что он делает, но когда до нее дошло, она раскрыла рот, чтобы закричать от стыда – но звука не получилось… Она даже вздохнуть не могла!
Девушка силилась выказать протест против столь бесцеремонного вторжения в ее святая святых, но… но… Язык страстно ласкал ее потаенную святыню, и вдруг нежное тепло, которое она ощущала прежде, внезапно обратилось в бушующее пламя… Из ее горла вырвался сдавленный крик. Она хватала ртом воздух. Перед глазами у нее замелькали звезды – и она пронзительно закричала…
Тогда Хасиб освободился из объятий ее ног и попытался чуть усмирить биение своего сердца и свое бушующее желание. Но тщетно. Хасиб мучительно хотел ее. Открыв глаза, Малика прочла это в его взгляде.
– Возьми меня! – молила она. – Возьми… Сейчас!
– Мужчина должен входить медленно и с великой нежностью, – проговорил он сквозь стиснутые зубы, проникая в нее. Она ощущала, как горячее мужское естество заполнило собой все ее потаенные святыни. Сама не понимая, что творит, она сомкнула стройные ножки вокруг его талии, чтобы дать ему возможность проникнуть еще глубже. Он застонал и погрузился в нее на всю глубину, подобно тому, как человек тонет в зыбучих песках… Она содрогнулась, почувствовав внутри себя биение его пульса, – и в эту секунду вдруг осознала, что он так же беззащитен, как и она. И ощутила прилив сил…
Он принялся двигаться в ней, поначалу неторопливо, затем со всевозрастающей быстротой… Его красивое лицо свело судорогой страсти. Нет, она не могла больше смотреть! Глаза Малики закрылись – его страсть была заразительна, и вот она уже вся трепещет… Те же звезды пронеслись у нее перед глазами, но куда более яркие. Ни один из тех, кто прежде владел ее телом, не потрудился подготовить ее к этому… этому волшебству. Ее заливали волны такого восторга, что казалось, она не вынесет этого и умрет. Затем она словно и впрямь потеряла сознание, растворившись в пучине наслаждения, будто летя куда-то меж звездами, мелькавшими у нее перед глазами…
К действительности ее пробудили горячие поцелуи, которыми Хасиб осыпал ее мокрые щеки. Только тут Малика поняла, что плачет. Глаза ее медленно раскрылись, и взгляд устремился на мужчину. Им не нужны были слова, совсем не нужны… Теперь он держал ее в объятиях и сказал лишь одно слово: «Спи…» Она с радостью подчинилась, ощутив вдруг с изумлением, как изнемогла.
Но Хасиб еще долго не спал. Его руки еще помнили нежность ее тела, на губах еще ощущался вкус ее поцелуев. «Аллах великий, неужели эта девочка и есть моя судьба? Неужели мне суждено вместе с этой малышкой прожить свою жизнь, даря радость и пряча горе, рождая и воспитывая детей?»
Увы, никто не мог дать Хасибу ответов на эти вопросы. Сон понемногу смежил его веки, и вновь пришли к нему слова-враги, слова-мучители, слова-загадка. «Шуан-сси суас-си, суас-ассат…»
– Проснись, ну же, проснись!
Для Хасиба это утро началось совсем необычно. Да, сейчас он спал не на кошме в углу возле своего сундука, а на почти мягком ложе. И рядом с ним была она. Нежная и пылкая, сильная и отважная Малика. Но почему же эта прекрасная как сон девушка немилосердно трясет его за плечо и все просит проснуться?
– Аллах всесильный, что случилось? Пожар? Мы горим?
– О нет, все спокойно.
– Но почему же ты, моя греза, так настойчиво пытаешься пробудить меня?
– Да потому, что ты кричал, отбивался от чего-то, пугающего тебя до слез! Ты и меня едва не задушил. И все приговаривал, не открывая глаз: «Осторожнее, малышка, затаи дыхание, они сейчас исчезнут!» Кто «они», Хасиб?
– О Аллах всесильный и всемилостивый! Я так надеялся, что этот страшный сон больше не найдет дорогу к моему разуму, – почти простонал Хасиб, усаживаясь на ложе и закрывая руками голову.
– Сон? Что за сон? Что тебе снилось?
– Ох, моя девочка. Этот кошмар преследует меня едва ли не с первых дней жизни. Еще когда я не умел говорить, я видел его и просыпался в слезах, чем очень пугал мою добрую матушку. Вот и сейчас я напугал тебя. Хотя, поверь, мне этого вовсе не хотелось. Ты простишь меня, моя мечта?
Малика пристально и нежно взглянула в глаза Хасиба. Юноше показалось, что она пронзила этим единственным взглядом саму его душу. Или, быть может, согрела ее – загнанную, запуганную, усталую в своем одиночестве.
– За что ты просишь прощения, прекраснейший?
– Я напугал тебя…
– О нет, ты не напугал меня. Но заставил беспокоиться о твоем разуме и твоих силах.
– Со мной все в порядке. – Хасиб выпрямился в полный рост. – И о моем разуме беспокоиться нет необходимости.
Малика хихикнула.
– Да? И потому ты решил навеки отказаться от шаровар?
Хасиб опустил глаза и увидел, что он стоит посреди крошечного шатра, который Малика делила со своей бабкой, совершенно обнаженным. Но тюрбан – его колдовской, синий, со звездами тюрбан – уже водружен на его голову.
– О Аллах всесильный! – пробормотал юноша и стал поспешно одеваться, подпрыгивая на месте и не попадая в штанины. Малика лишь едва слышно хихикала.
– Ну что, малышка, так я тебе больше нравлюсь? – наконец спросил Хасиб, уже полностью одетый, вновь поправляя тюрбан.
– О да, мой прекрасный, так ты гораздо больше похож на обыкновенного человека, пусть и балаганного фокусника.
Хасиб нашел в себе силы улыбнуться девушке. Горечь его сна постепенно таяла в душе, но печаль от того, что его давнишний кошмар по-прежнему с ним, отравляла его разум.
