— Не комильфо, такой шикарной женщине пить в одиночестве, — раздается надо мной мужской голос. Поднимаю глаза и вижу одного из мужчин, который сидел за баром. Ну конечно, он должен подкатить ко мне, в их понимании женщина пьет ночью в баре только для того, чтобы подцепить мужика. Принимает меня за шлюшку. Осматриваю мужика среднего роста и неопределенного возраста. Глаза немного пьяные и сальные. Костюм, часы, но больше рисуется, чем представляет из себя. Какой-нибудь старший менеджер. Улыбается, гад, а дома, наверное, ждёт его жена.
— А ты у нас француз? — дерзко спрашиваю я.
— Для тебя я буду, кем угодно.
— Стань невидимкой — исчезни! — кидаю я и опрокидываю ещё один шот. Знаю, что нельзя так себя вести с мужчинами, знаю, что нарываюсь, но мне все равно, я потеряла страх и ориентиры, меня просто тошнит от мужчин
— А ты дерзкая, я смотрю, — мои слова заводят его. И я начинаю злиться.
— Отвали, я мальчиков не заказывала! — пренебрежительно кидаю я. Я пьяна, и мне ничего не страшно. Я просто хочу, чтобы от меня все отстали!
— Слушай, не хами! Я ведь не всегда такой добрый, — мужик хватает меня за предплечье, пытаясь развернуть.
— Руку от нее убрал! Или она у тебя лишняя?! — закрываю глаза, начиная посмеиваться. А вот и Глеб Александрович пожаловал. Меня отпускают, и я отворачиваюсь к окну. Я прям нарасхват сегодня.
— Извини, не знал, что это твоя баба, дерзкая она у тебя, — отзывается мужик. Ооо, тушите свет! Романов не любит, когда с ним так разговаривают. Глеб на секунду прикрывает глаза и подходит к мужику. Он и так зол моим побегом, а тут ещё кто-то путается у него под ногами. Рывок и менеджера припечатывают фейсом в стол, заламывая руку. Мужик взвывает от боли, но ничего не может сделать. Он обездвижен. Глеб мастерски делает болевые приемы, только кому-то достаются физические, а мне моральные и они гораздо больнее.
— Это у тебя бабы, а у меня — женщина. Моя женщина! — мой бывший Бог учит менеджера манерам, но почему-то смотрит мне в глаза. Ни грамма вины он не испытывает. В его темных лживых глазах только злость. Конечно, его игрушка нарушила правила и взбунтовалась.
— Все, все… я понял. Извини, — скулит менеджер, и Глеб его отпускает. Мужик уходит, а меня вновь хватают за предплечье и тащат на выход. Замечательно! Меня спасли от одного мудака и тут же кинули в лапы к другому.
— Пошли! — нервно рычит Глеб.
— Да пошел ты! — сопротивляюсь, привлекая к себе внимание. Глеб резко дергает меня, прижимая к себе, и стискивает талию до боли.
— Не нужно играть на публику! — сквозь зубы проговаривает он, а я чувствую от него тонкий цветочный аромат женских духов, и внутри все горит от ревности. Боже, это так нелепо — ревновать к жене. К женщине, которая имеет на него право.
— Все, отпусти меня! — шиплю в ответ, потому что не хочу чувствовать его прикосновений, у меня горит от них кожа, оставляя глубокие ожоги. — Я пойду сама, — Романов всматривается мне в глаза, словно не доверяет, а потом отпускает и пропускает вперед.
— А рассчитаться?! — кричит нам вслед бармен, но Глеб не обращает внимания. Бармен выбегает за нами на стоянку, а мне смешно. Парень что-то кричит, но господину Романову все равно, он открывает машину, молча достает бумажник, вынимает несколько купюр и пренебрежительно всовывает их в руки парню. Глеб обходит машину, открывает для меня дверцу, и я сажусь. Истерика ни к чему хорошему не приведет. Нужно спокойно донести Глебу, что я не хочу быть любовницей. Хотя алкоголь во мне бушует, требуя расправы, но я стараюсь себя контролировать. С хищником нужно вести себя осторожно. Романов садится за руль и выезжает со стоянки.
— Куда мы едем?
— Ко мне, объяснишь, почему таскаешься с Демченко, — грубо кидает он, опуская до уровня шлюхи.
— А ты — свое семейное положение, — усмехаюсь я. Вижу на панели пачку сигарет и вынимаю одну. Хочется бить его в ответ. Так же больно, как он меня.
— Да, — холодно отвечает он и прибавляет скорость. Беру его металлическую зажигалку, прикуриваю и открываю окно, впуская в салон машины холодный воздух. И ведь он не чувствует себя виновным. Хищники не защищаются, они нападают в ответ. По дороге во мне меняются десятки эмоций, мне то хочется рыдать, то смеяться, словно сумасшедшей, то кричать или бить Глеба. Но я еще надеюсь, что всему есть оправдания. Глупо! Но я жду чуда, того, что облегчит мою боль. Хотя я большая девочка и понимаю, что чудес не бывает.
Романов паркует машину, и я спешу выйти первой. Меня немного пошатывает, но алкогольная анестезия не дает мне впасть в истерику. Сама иду к дому, звонко стуча каблуками. Спотыкаюсь, входя в подъезд, Глеб придерживает меня, но я одергиваю руку, не позволяя себя касаться.
В лифте я смотрю на себя в зеркало и понимаю, что у меня размазана косметика. Немного черных подтеков под глазами — как символично — отражает мое настроение. Глеб открывает дверь квартиры, я прохожу внутрь и внаглую иду в гостиную, прямиком к бару. Веду пальцами по бутылкам, беру мартини и наливаю себе полбокала. Говорят, нельзя мешать напитки, иначе похмелье будет тяжёлым — хуже уже не будет. Да, завтра у меня начнётся настоящая ломка по этому мужику и, возможно, мне понадобится реабилитация. Добавляю в мартини льда, облокачиваюсь на бар, и смотрю, как Глеб снимает пиджак, нервно стягивает с себя галстук, отшвыривая его в сторону. Он всегда сексуален, даже когда злится.
— А Оксана в курсе существования этой квартиры? — язвительно спрашиваю, отпивая напиток.
— Да, — спокойно отвечает он и закатывает рукава белоснежной рубашки.
— Ууу, даже так, — иронично усмехаюсь. — Наверное, наведывается сюда, раз в неделю, стирает пыль и меняет белье на кровати, где ты трахаешь любовниц? — он слушает меня, облокачиваясь на спинку дивана, складывает руки на груди и наблюдает за тем, как я допиваю мартини и наливаю себе еще. Голова идет кругом, тело немеет и мне почти хорошо. Почти все равно на этого дьявола и почти плевать на чувства, которые горят внутри. — В каких позах ты с ней спишь? Так же грубо и извращённо? — меня несет, и я выливаю весь поток мыслей в своей голове. Не хочу держать их в себе. — Или ее ты нежно любишь, а меня грязно имеешь? Ты врешь всем! Ты не имел никого права делать из меня любовницу! — повышаю голос, хрипну и запиваю подступающие слезы мартини.
— Все сказала?! — от его резкого грубого голоса идут мурашки, но мне не страшно. — А теперь слушай меня! Я не лгал! Мы официально не женаты. Оксана моя гражданская жена и мать моего сына. Она моя другая жизнь, которая тебя не касается! Тебе мало того, что я тебе даю? — а мне становится смешно. И я смеюсь, запрокидывая голову.
— То есть ты даже не станешь оправдываться и рассказывать мне, как тебе плохо живётся с женой, или о том какая она сука, и вы живете только ради ребенка?! Ни одного оправдывающего фактора?
— Нет, я вообще ничего не собираюсь обсуждать с тобой. Для тебя этой стороны моей жизни не существует! Ты даёшь мне интим, расслабление, удовлетворение необходимых потребностей, энергию и помогаешь забыться. Я в ответ щедро плачу.
— Нет! — вновь допиваю мартини и с грохотом ставлю бокал на стойку.
— Кажется, ты не понимаешь, — ухмыляется Романов, отталкивается от дивана и идёт на меня. — Я не спрашиваю твоего желания. Ты принадлежишь мне и делаешь, что я хочу. Пока мне не надоест! — его глаза темнеют, становясь черными, а голос — стальным.
— Этого не будет! Я не умею делить мужчину, либо ты только мой, либо… — сглатываю, когда он подходит вплотную. Пытаюсь обойти Романова, выскользнуть, но он хватает меня за руку, толкает и вжимает в стену.
— Кажется, ты не слышишь меня. У тебя нет выбора! — я пьяна, комната кружится и нет сил сопротивляться, но я собираюсь, размахиваюсь и даю ему пощёчину, со всей силы и с удовольствием наблюдаю, как по его щеке расползается красное пятно. Размахиваюсь ещё раз и бью по другой щеке, чувствуя, как отбиваю ладонь. Романов хватает меня за скулы и больно сжимает.
