чью- то беременную жену, какого–то чукчи… А что, таков обычай, и он почему–то именно ее захотел… Уж больно она ему тогда показалась желанной, к тому же он видел, что и той, как и Леночке сейчас, не доставало его в последний раз, можно сказать.
А что, с бабами можно ведь все! Так он считал.
Привычное место за столом было занято, и он со стопкой книг на руках стал топтаться, искать свободный стол. Но сегодня ему не везло, и за столами уже сидел кто–то по двое или по одному. Ну что же, присяду к кому–то, и вот когда тот отойдет…. Но подвела привычка…
— Девушка, можно около Вас?
Странно, обычно он слышал согласие, интерес к себе, его голосу, а тут ни звука. И это кому, ему, обладателю такого красивого мужского баритона? К тому же он видел, успел рассмотреть, стоя рядом с ней, что баба она ничего! Молодая, правда, но тело и особенно бюст…Да, бюст, это его слабость…. А впрочем, и все остальное…
Сашка рос без матери, вдвоем с больным инвалидом отцом. И этот его кашель по ночам и утрам он запомнил на всю жизнь. Матери он не помнил, отец говорил о ней очень мало, может быть, оттого, что не простил, а может оттого, что любил, и когда она, бросив трехлетнего Сашку, ушла к другому, он решил, что сын будет жить с ним. Так что у Сашки отец был за двоих и потом, тот курил. Сказать что много, не то слово. По две, три пачки в день и это притом, что у него всего одно легкое оставалось, что врачи ему…Ах! Да что там говорить! Не слушал он их.
Когда отец ушел из жизни, ему было шестнадцать, но он уже был боец. Умел постоять за себя, хотя был худым и неатлетического сложения. Откуда же ему было таким могучим быть? От кашки и супчика жидкого, чем кормил отец на свою нищенскую пенсию? К тому же жизнь научила его всему. Он твердо усвоил, что ему никто не поможет, что во всем ему надо полагаться только на самого себя. И он так и жил. Но тогда, когда еще был отец, он гулял…
Супчика хлебнул и в школу, а потом и в загул. А что? Как ни ругали его, а всюду он успевал, и погулять, и нашкодить, и всюду у него по предметам: пять, пять, пять! В седьмом классе уроки делал, стоя над столом. Упрется коленкой на стул и… раз и в два счета! И даже соседский товарищ, Вовка, все удивлялся тому, как он так ловко и главное — быстро все. И физика та! Да это же чепуха! Алгебра, примеры, задачи, все у него запросто, и он еще, к примеру, каким–то ему одному известным способом раз и решит все. Учителя все в один голос… Сашка талант! Ему надо…
Но он сам с детства знал, что ему надо! А потом, ему надо было эксперименты производить и все самому увидеть и разобраться. И вот уже сожжена тюлевая занавеска на окне, спасибо соседке, тетке Людмиле, что рядом соседкой. Выручила, одолжила, а отец даже не обратил внимания на то, что такая занавеска чистая, да и рисунок не тот. Потом вспыхнуло что–то еще, и он еле залил, затушил. А ведь и гореть то в квартире нечему было! Две кровати железные солдатские, старый письменный стол и шкап. Да, почему–то отец говорил о нем, что это не шкаф, а шкап. Старый, еще сработанный до революции. Потому, когда он в первый раз зашел со своим школьным товарищем к тетке его в квартиру….Потом он не раз и не два заходил к ней, а потом…
Сначала он быстро ей, этой молодой и красивой Тамарке, починил утюг, потом кран на кухне, а потом уже сам к ней с удовольствием пристроился. Ему только пятнадцать, а у него уже есть женщина, Тамарка. Разведенная, избалованная секретарша из института. Ей бы какого доцента, профессора, а она путается с Сашкой, каким–то мальчишкой. И это еще поспорить, кто кого и какой он мальчишка? Мужчина уже был и то, что надо! Она так с ним и столько, что вскоре Сашка ушел к ней и жил наперекор всем пересудам и разговорам. А тетки только и жужжали…
Наконец — то ему шестнадцать, получил паспорт вот и … жениться, не получилось, рано, запрещено. Томка лезет из кожи, убиваясь за ним. А он что? Взял и пошел по бабам! Вот тогда он начал и прошел все университеты, вместе со школой, которую скоро закончил. И расставаясь с ней, он, уже усмехаясь, смотрел, как на школьном дворе торчат сиськами те, кого он поимел.
Вот молодая учительница по физике стоит вместе с преподавателями. С ней он впервые ощутил, как это сладко ему, по сути еще мальчику и с такой взрослой, хотя молодой, но уже нравоучительницей. И она ему, как что, так все.
— Сашенька тебе надо не в постелях университеты проходить, а по–настоящему учиться. У тебя ведь талант!
Но и она, умолкала, боясь потерять, оценивая каждый раз заново его талант.
Потом с параллельного класса. А где же она? Да вон стоит и выглядывает, с виду не скажешь, что она уже с мужиками жила. Но то все быстро промчалось.
Потом его потянуло на открытия с ними. Он грезил буферами, как говорили тогда. И рисовал их в единственной своей ученической тетради, где с одной стороны алгебра и геометрия, а с другой физика. Рисовал и показывал пацанам. А те ему:
— Сашка, да ты художник, у тебя к бабам талант. — А он и сам это знал.
Вот Маруся, торчит своими могучими остриями. С ней у него сначала конфуз.
Она его отталкивала, а потом прижала сама к шкафу после уроков, решила положить конец его домогательствам и лапаньям, прижала и говорит:
— Ну что, Казанова, попался? Сейчас я тебе твои яйца… — Сказала, а когда взялась там, так у нее рука так и замерла.
— Это, это что? Что это торчит?
— Показать?
— Дурак ты, Сашка! Ты что же думаешь, что если девочка такая,… то с ней можно все и грубо? Потом минут пять возятся. Сашка все пытается задрать ей платье, а она сопротивляется, но под его настойчивыми руками и, самое главное, под его поцелуями, которые отвергала сначала, от которых уклонялась, крутила головой, поднимая то одно, то другое плечико, при этом она сначала робко, а потом все настойчивее сама попыталась его вытянуть, прощупать под брюками по все длине, и потом она….
— Сашенька, — наконец он услышал, — ну как же он у тебя? Как же с таким? Он же, он…
— Думаешь, не влезет? — Нагло и где–то грубо. Это от того, что у него уже все вздыбилось и не терпится.
— Ну что ты? Что? Да разве такое может быть… Это же такое, такое… и он большой очень… Ой Сашенька, ой! Туда не надо! Не надо рукой, ой! Ты порвешь трусики…
— Чего ты боишься? Первый раз?
— Да, да я Сашенька ….ведь я еще девочка….
— Ну ты же ведь хочешь? Хочешь же, я чувствую…
— Нет! Не могу, не хочу…
— Ну тогда я пошел, отпусти…
— Нет, постой, поцелуй еще, еще и в шейку… Ой, ой, ой! Сашенька, Саша…Ты зачем, зачем? Что ты? Ты зачем расстегнул и снимаешь брюки? Зачем….
— По–другому попробуй, раз не хочешь и не можешь, как все. Поцелуй вот его.
