— Конечно, — согласился Шимас, — я дурак.
— Кем бы ты ни был, я тебя люблю. Изумленный, Шимас поднял глаза на девушку. Та ответила прямым и честным взглядом. Однако в глазах ее дрожали слезы.
— Это чистая правда, — проговорила Фатима. — Только это не имеет никакого значения. Они выдадут меня замуж за кого пожелают, если посчитают, что это пойдет на пользу делу…
— Но у нас еще есть кони. А дорога может привести нас и в Толедо, и в Севилью… И даже в Истамбул…
— Да.
Шимасу показался странным тон девушки. Похоже, она приняла решение и теперь желала только одного: вернуться и более не противиться судьбе, от которой попыталась сбежать. Да, она была взращена для жизни в роскоши и покое, и странствия от одного случайного приюта к другому были не по ней. Даже если ее спутником был любимый… Но довольно ли одной любви? Да и так ли велика эта любовь, чтобы бесконечно скрываться?
Лук и стрелы остались на седле, на пояс Шимаса вернулись скимитар и кинжал. Повернувшись к Фатиме, он сказал:
— Ты должна быть честной и перед собой, и передо мной. Если мы сейчас повернем к Толедо, ты свяжешь свою судьбу с моей, может быть, навсегда. Назад пути уже не будет. Подумай…
— Я не хочу возвращаться назад, Шимас. Я хочу быть с тобой. Вернее, этого хочет мое сердце. Но разум говорит, что тогда счастья не видать нам обоим. И потому я говорю — возвращаемся. У стен города я покину тебя, и в потайной ход Ибн Айласа ты войдешь один. Я молю Аллаха, чтобы это уберегло тебя от смерти.
Обсуждать больше было нечего. Обратная дорога показалась им удивительно короткой, хотя каменный туннель был все тем же и столь же холодными и неприветливыми были пустоши. Но теперь путники шли при свете дня и почти не прятались — вернее, прятались так, как могли бы прятаться странники, опасающиеся разбойников или солдат-дезертиров. Вот позади осталась деревенька, давшая приют одной из книг, столь дорогих для Шимаса. Вот показалось вдали марево над Кордовой.
Не говоря ни слова, Фатима повернула лошадь. Последний взгляд, взмах руки… Она бросила коня в галоп, и вскоре ее прямая спина исчезла в облачке пыли от копыт. Шимасу же остались воспоминания о ночи и сладости мечтаний. Прощай, любимая…
Держась низких и затененных мест, юноша подъехал ко входу в тоннель Ибн Айласа. Внутри не слышалось ни звука. Проехал в тайную конюшню, оставил усталого коня, задав вдоволь корму, и вошел в покои, откуда началось столь постыдно закончившееся странствие. Из-за стены не доносилось ни звука. Никакого движения в доме. Неужели Ибн Айласа увели на пытки или на смерть?
Выждав довольно долго и ничего не услышав, Шимас нажал на плиту, и она мягко повернулась на оси, лишь слегка заскрежетал камень о камень. С обнаженным мечом юноша шагнул в дверь.
Шорох одежды и знакомый голос:
— Абд-Алишер? Выходи. Ты в безопасности.
Открылась наружная дверь, послышались шаги и лязг оружия. На пороге стоял его наставник по бою на мечах, Махмуд, с двумя стражниками.
— Меч тебе не понадобится, но возьми его, если хочешь… — Он улыбнулся, и эта улыбка юноше не понравилась. — Мы ждали твоего возвращения. Уже три долгих дня мы торчим здесь и ждем единственного лекаря, который может нам помочь…
Шимас с изумлением посмотрел на Махмуда.
— Ведь ты же обучался лекарскому делу? Знаешь травы и читал труды великого Ибн-Сины. В этом нас уверил почтенный Аверроэс, и было бы глупо не верить словам мудрого кади…
Издевательские нотки слышались в голосе бывшего друга и наставника все отчетливее.
— Мы захватили какие-то инструменты. Быть может, что-то из них тебе понадобится. Да и твои седельные сумки захватим.
Шимас вложил клинок в ножны и, не глядя, взял сумку. Он шел за Махмудом, позади него печатали шаг стражники. Юноша недоумевал, отчего у него не отобрали оружия.
«Похоже, они заранее уверены в собственном превосходстве. Или в том, что я в любом случае обратно в город не выйду… И откуда, скажи на милость, под столицей такие катакомбы?»
Каменный коридор оказался не слишком длинным. Вот заскрежетал в замке ключ, который с натугой поворачивал Махмуд, вот дверь распахнулась, и за нею открылся новый темный коридор, круто спускающийся вниз. Теперь перед процессией шел еще один стражник, освещая путь ярко пылающим факелом.
Он остановился перед следующей дверью, та отворилась, и Шимаса втолкнули внутрь.
Помещение было ярко освещено, у стен юноша насчитал шесть стражников с обнаженными мечами. Дверь за ним с лязгом захлопнулась, и ключ повернулся в замке. Оглянувшись, юноша увидел, что стражи, пришедшие с Махмудом, тоже замерли у двери с обнаженными клинками в руках. Вместе с бывшим наставником и стражником, который сейчас зажигал дополнительные светильники, их было десять.
«Слишком много… Со столькими мне не справиться!»
И только теперь Шимас перевел взгляд на середину комнаты. Там на столе лежал человек, накрытый с головой белым покрывалом. Вокруг были разложены хирургические инструменты, в котле грелась вода — все это яснее ясного говорило, что помещение частенько использовали для хирургических операций. А вот к чему тут обнаженные мечи, он пока не понимал. Как не понимал и свирепого торжества в глазах Махмуда. Но голос его звучал спокойно и даже обыденно.
— Сейчас ты сделаешь операцию — именно ради нее мы тебя столь терпеливо дожидались, ведь ты великий лекарь. Человек, который лежит на столе, нужен при дворе, но в его нынешнем состоянии он не может быть полезен. Твоя операция спасет ему жизнь…
Теперь он улыбался.
— Возьми свой самый острый нож, — продолжил он, — и сделай из этого мужчины евнуха. Оскопи его.
Резким движением руки он откинул покрывало. Человек, привязанный к столу, был Ибн Айлас.
В душе Шимаса все оборвалось. О да, это была более чем изощренная ловушка — ослушайся он, стражники изрубят его по первому же знаку Махмуда. Попытайся он исполнить такое чудовищное повеление — и своими руками убьет того, кто столь много сделал для него.
«Но потом, готов держать пари, они меня все равно убьют!.. Хотя все равно глупо, что они оставили мне оружие».
В душе Шимаса закипал холодный гнев. Его глаза больше не обращались к человеку на столе: они не перенесли бы встречи с его взглядом. Юноша медленно оглядел комнату.
Махмуд отступил, торжествующе усмехаясь. Вокруг Шимаса стояли восемь воинов с обнаженными клинками, и не было никакого сомнения, что они намерены заставить его выполнить приказание, даже ценой жизни. Вернее, двух жизней.
Время словно застыло в страшной тишине, а в голове у юноши, там, где, казалось, уже не осталось никаких чувств, кроме гнева, забилась мысль в поисках пути спасения. Быть может, для Махмуда и смехотворная.
