Он ощупывал ее лодыжки, замирал над ее ногами, которые были столь же совершенны, как и ее руки, снова и снова гладил ее точеную шею, зарываясь в тяжелую копну длинных волос.
Глаза у нее были узкими и вытянутыми, как у японок, рот пухлый и всегда приоткрытый. Когда он целовал ее и зубами делал отметки на ее покатых плечах, груди ее вздымались. А когда она начинала стонать, он уходил от нее, тщательно задергивая перед тем белую москитную сетку, упаковывая ее, как драгоценность, оставляя одну, когда влага сочилась у нее между ног.
Однажды ночью она, как обычно, не могла заснуть. Она сидела голая в своей зашторенной постели. Когда она встала, чтобы отыскать кимоно и тапочки, с ее лона скатилась по ноге крошечная капля любовной влаги и запачкала белый ковер. Фей озадачивала сдержанность Альберта, его самоконтроль. Как удается ему подавлять свои желания и спокойно спать после всех этих поцелуев и ласк? Он даже никогда до конца не раздевался. Она не видела его тела.
Она решила прогуляться, пока окончательно не успокоится. Все тело ее содрогалось. Она медленно спустилась по широкой лестнице и вышла в сад. Аромат цветов ошеломил ее. Ветви деревьев томно свисали на нее, а мшистые тропинки поглощали звук ее шагов. У нее было такое ощущение, что она спит. Некоторое время она шла бесцельно. И вдруг раздался звук. Это был женский стон, ритмичный стон стенающей женщины. Лунный свет проникал между ветвей и освещал голую мулатку, которая лежала на мхе, а сверху нее — Альберт. Она издавала стоны от наслаждения. Альберт! Он скрючился над ней, как дикий зверь, и усердно ее обрабатывал. Он и сам издавал невнятные крики. Фей увидела, как они яростно извиваются в экстазе.
Никто не видел Фей. Она даже не вскрикнула. Вначале ее парализовало чувство боли. Потом она сломя голову бросилась к дому, наполненному всеми ее девическими унижениями, ее неопытностью, и принялась терзать себя сомнениями. Была ли в этом ее вина? Чего же у нее не хватало, чего она не сумела сделать, чтобы доставить удовольствие Альберту? Зачем ему понадобилось оставить ее и отправиться к мулатке? Увиденная безумная сцена преследовала ее. Она кляла себя за то, что подпала под влияние его чарующих ласк и, возможно, вела себя не так, как ему хотелось бы. Ей казалось, что ее собственная женственность укоряет ее.
А Альберт мог бы ее всему научить. Он же утверждал, что обхаживает ее… дожидаясь. Стоило ему только прошептать несколько слов, и она бы охотно ему повиновалась. Она знала, что он старше ее, а она еще невинна. Она рассчитывала, что он ее обучит.
В ту ночь Фей стала женщиной, глубоко скрыв тайну испытанной боли, рассчитывая сохранить свое счастье с Альбертом, продемонстрировав ему мудрость и утонченность. Когда он лег рядом с ней, она прошептала:
— Я хочу, чтобы ты снял все свои одежды.
Он казался удивленным, но согласился. И тогда она увидела его юношеское стройное тело, на котором поблескивали седые волоски. Это была странная смесь юности и зрелого возраста. Он начал целовать ее. Пока он это делал, ее рука осторожно направилась к его телу. Вначале она испугалась. Она прикоснулась к его груди. Потом — к бедрам. Он продолжал ее целовать. Медленно ее рука коснулась его пениса. Он попытался отстраниться. Пенис был мягким. Он отодвинулся и принялся целовать ее между ног. Он снова и снова шептал ей на ухо: «У тебя тело ангела. В таком теле не может быть полового органа. У тебя тело ангела».
И тогда, словно приступ лихорадки, ее охватила ярость. Ярость оттого, что он не позволяет взять свой пенис в руку. Она села в постели, с волосами, рассыпанными по плечам, и сказала:
— Я не ангел, Альберт. Я женщина. И я хочу, чтобы ты любил меня как женщину.
И эта ночь оказалась самой печальной в жизни Фей, потому что Альберт пытался овладеть ею, но не мог этого сделать. Он пробовал показать ей, как надо его ласкать. Его пенис напрягался, он начинал вводить его ей между ног, и тогда он снова увядал в ее руках.
Он был напряженным и молчаливым. На его лице она видела терзания. Он несколько раз пытался сделать то же самое, повторяя: «Только подожди немного, подожди!» Он произносил эти слова униженно, нежно. Фей, как ей казалось, пролежала тогда всю ночь влажная, желающая, ожидающая, а он продолжал предпринимать неудачные попытки овладеть ею, всякий раз терпя поражение, отступая и, как бы в знак компенсации, целуя ее. И тогда Фей разрыдалась.
То же самое продолжалось еще пару ночей, после чего Альберт перестал к ней приходить.
И почти ежедневно Фей видела тени в саду, тени обнимающихся людей. Она боялась выйти из комнаты. Все в доме было покрыто коврами, которые заглушали шаги, и однажды, прогуливаясь по верхней галерее, она заметила, как Альберт поднимается по лестнице следом за одной из мулаток, а его рука шарит под ее объемистой юбкой.
Фей начала страдать от навязчивых стонов. Ей казалось, что она слышит их постоянно. Однажды она отправилась к мулаткам, которые жили в отдельном домике, и прислушалась. Ей удалось различить точно такие же стоны, какие она слышала в парке. Она разрыдалась. Дверь распахнулась. Но вышел оттуда не Альберт, а один из темнокожих садовников. Он и обнаружил там рыдающую Фей.
В конечном счете Альберт овладел ею при весьма необычных обстоятельствах. Они собирались устроить вечеринку для своих испанских друзей. Хотя сама она редко совершала покупки, в этот день Фей отправилась в город, чтобы купить особый шафран к рису, шафран совершенно необычного состава, который только что доставили на судне из Испании. Ей нравилось покупать свежепоступивший шафран. Ей всегда нравились запахи, запахи верфей и доков. Когда ей вручали маленькие пакетики шафрана, она сунула их в сумочку, которую плотно держала под мышкой. Запах был настолько сильным, что пропитал ее одежды, ее руки, все ее тело.
Когда она вернулась домой, Альберт ее поджидал. Он подошел к машине и играючи, смеясь, вынул ее из машины. При этом она прижалась к нему всем телом, и он воскликнул:
— Ты же пахнешь шафраном!
И когда, обнюхивая ее, он прижимался лицом к ее грудям, она заметила в его глазах блеск любопытства. Потом он ее поцеловал. Он прошел следом за ней в спальню, где она бросила свою сумочку на кровать. Сумочка раскрылась. Запах шафрана заполнил всю комнату. Альберт заставил ее, не раздеваясь, лечь в постель и безо всяких ласк или поцелуев овладел ею.
После этого он восхищенно произнес:
— Ты пахнешь как мулатка.
Заклятие оказалось снятым.
Ярко освещенные небоскребы сверкали, как рождественские елки. Богатые друзья пригласили меня к себе. Роскошь обычно меня убаюкивает, но я лежала в мягкой постели, изнывая от скуки, как цветок в оранжерее. Ноги мои тонули в мягких коврах. Нью-Йорк — этот огромный Вавилон — для меня невыносим.
