— Ох, твою мать, ты меня убиваешь, — стонет он, замирая внутри меня.
Хочу наклонить бедра и побудить его двигаться, но по пульсации и дрожи его внутри меня знаю, что он сдерживается. Я не шевелюсь, водя руками по его темно-русым волосам, пока он собирается с силами, его сердце колотится так сильно, что я почти его слышу.
— Ты держишься? — Он приближается ко мне лицом.
— Да. — Сцепляю пальцы сзади на его шее и напрягаю бедра.
Он одобрительно рычит и убирает руки с моей спины, упираясь ими в стену по обе стороны от меня. Медленно расслабившись на ровном вдохе, на выдохе он делает резкий выпад.
Я стону, ощущение его горячей, пульсирующей атаки заставляет меня передвинуть руки, вцепившись ногтями ему в спину. Прижавшись лбом к моему лбу, он начинает медленно входить и выходить из меня.
Я ахаю при каждом погружении, пока он неуклонно поднимает меня все выше и выше. Ох, черт возьми, как же с ним хорошо. Мои руки начинают скользить по его влажной от пота коже, наше дыхание смешивается в тесном пространстве между нашими ртами.
— Поцелуй меня, — выдыхает он, и я прижимаюсь губами к его рту, вбирая его язык.
Чувствую, как в горле бьется крик, когда он отступает и толкается вперед, заставляя меня скользить вверх по стене. Я стискиваю бедра, приподнимаясь выше, а затем резко опускаюсь на него.
— Боже, женщина. Что, черт возьми, ты со мной делаешь? — Он толкается вперед снова и снова, подбрасывая меня по стене, поцелуями заглушая мои крики. — Я ждал этого весь день. — Он наносит еще один удар. — Это был самый длинный гребаный день в моей жизни.
— М-м-м, с тобой так хорошо. — Я упиваюсь его заботой.
— Со мной хорошо? Черт, Ава, это ты вытворяешь со мной неописуемые вещи.
— Джесси! — Я разваливаюсь в отчаянии. Спокойные плавные движения быстро исчезают, сменяясь более жесткими, более агрессивными ударами.
— Ава, детка, куда бы я теперь ни отправился, я возьму тебя с собой.
Толчок!
Срань господня, мне и так сложно. Резко впиваюсь ногтями в его плоть.
— Черт, Ава! — выкрикивает он, капли его пота капают на меня. — Ты сейчас кончишь.
— Сильнее!
Он что-то бормочет мне в рот. Я больше не могу сдерживаться. Он наносит удар со свирепой силой, и, достигнув пика, я взрываюсь, свернувшиеся внутри меня кольца удовольствия распрямляются, выстреливая, ногти впиваются в его плоть, зубы сильно стискивают его губу. Я прижимаюсь лбом к его влажной, соленой коже в том месте, где шея переходит в плечо, и качаю головой из стороны в сторону, неудержимо содрогаясь на его крупном теле.
— Ава! — кричит он, отступая, бросается вперед, а затем снова медленно отступает, чтобы вновь вонзиться в меня, находя собственное освобождение, когда мое, волна за волной, проносится сквозь меня.
Он стонет, затем опускает нас на пол и падает на спину, тяжело дыша и обливаясь потом. Я подтягиваюсь и сажусь на него верхом, опускаю руки на его гладкую грудь и нежно трусь о его бедра. Закинув руки за голову, он смотрит, как я двигаюсь. Мы оба мокрые, запыхавшиеся и полностью удовлетворенные. Я именно там, где должна быть.
— О чем ты думаешь? — пыхтит он, глядя на меня.
— О том, как сильно люблю тебя, — говорю ему правду.
Уголки его губ изгибаются в улыбке, и выражение чистого удовольствия растекается по его красивому лицу.
— Я все еще могу считаться твоим богом?
— Всегда. А я все еще твоя искусительница? — Ухмыляясь, кладу руки ему на грудь.
— Детка, определенно. Боже, как мне нравится твоя ухмылка. — Он одаривает меня своей плутоватой улыбочкой.
Я наклоняюсь и щиплю его за соски.
— Бог, ванна?
Он резко выпрямляется, чуть не стукаясь со мной головой.
— Черт! Вода еще льется! — Он вскакивает, все также удерживая меня на руках и все еще целиком погруженный в меня, шипя, когда слишком сильно сжимает меня больной рукой.
— Отпусти меня! — Я пытаюсь от него оторваться, но он только усиливает хватку.
— Никогда. — Он ведет нас в ванную комнату, где мы обнаруживаем, что огромная ванна не заполнена даже на три четверти. Он тянется к смесителю и нажимает на него.
— Эту ванну можно оставить на неделю, и она даже тогда не наполнится, — говорю я, когда он входит в воду и опускает нас вниз.
— Знаю. Дизайнер этого итальянского дерьма, очевидно, не заботится ни об окружающей среде, ни об экологических последствиях.
— Говорит владелец двенадцати супербайков, — подшучиваю я, а затем счастливо вздыхаю, погружаясь в великолепно расслабляющую воду, все еще сидя на нем верхом, наполненная до самого основания его полуэрегированным членом. — Я могла бы смотреть на тебя весь день, — задумчиво говорю, водя пальцами из стороны в сторону по его животу.
Он откидывается назад и позволяет мне делать то, что я хочу. Кружу кончиком пальца по каждому квадратному дюйму его твердой, слегка загорелой груди. В уютной тишине он наблюдает, за моими нежными прикосновениями. Подбираюсь к его шее, подбородку, губам, и они приоткрываются, его глаза мерцают, я опускаюсь на его грудь, и мой рот встречается с его губами.
— Я люблю твой рот, — говорю, осыпая поцелуями его губы, пока не возвращаюсь к своему прежнему занятию. — Люблю твое тело. — Скольжу ладонями вниз по его рукам, а языком в его рот. — И я люблю твой безумие.
Выманиваю его язык изо рта и нежно его облизываю, перемещая ладони вверх по его рукам, пока не обхватываю ими его шею, и, выгнув спину, льну к нему.
Он стонет.
— Ава, это ты сводишь меня с ума. Только ты.
Я чувствую, как его широкие ладони скользят вверх по моей спине, пока он не обхватывает ими затылок и не прижимает меня к себе, наши рты продолжают медленно ублажать друг с друга, а тела слегка скользят вверх и вниз. Я знаю, что свожу его с ума, но он тоже сводит меня с ума.
Я отстраняюсь и смотрю на своего безумца.
— Сумасшедший, — произношу я одними губами.
— Чуток. — Он улыбается и, приподняв меня, поворачивает, пока я не оказываюсь между его раздвинутых бедер. — Давай я тебя вымою. — Он хватает губку и, прижавшись щекой к моей голове, начинает поливать меня горячей водой. — Мне нужно с тобой кое о чем поговорить, — тихо произносит он. В его волнении нет никаких сомнений.
Я вся напрягаюсь. Мне не нравится его тон, хотя довольно забавно, что я сама хотела, чтобы он заговорил.
— О чем?
— О «Поместье».
Ладно, теперь меня трясет с головы до ног, и это чертовски заметно, но, что более забавно, я сама хотела, чтобы он заговорил об этом. Но его настрой говорит мне, что услышанное мне не понравится. Он перестает поливать меня теплой водой, и я буквально слышу лязг гребаных шестеренок в его прекрасной голове. Что там с «Поместьем»? Сегодня это не та тема для разговора, которая бы мне понравилась. Я хочу выйти и принять душ.
— Юбилейная вечеринка. — В его голосе ясно слышится беспокойство, и, черт возьми, так и должно быть. Я не поеду.
— А что с ней? — беспечно спрашиваю. Я не собираюсь волноваться, потому что я правда-правда, никогда, ни за миллион лет, туда не поеду. Никогда, ни за что. Я хочу перевернуться, лечь ему обратно на грудь и прижаться губами к его губам, чтобы он не смог говорить.
— Я по-прежнему хочу, чтобы ты пришла.
— Ты не можешь просить меня об этом, — говорю спокойно, но меня немного злит, что он вообще предложил такую глупость. Пусть притормозит... я согласилась еще до того, как узнала, что представляет собой «Поместье» на самом деле, и Кейт тоже. Она идет? Я съеживаюсь. Черт побери, конечно же да. — Ты попросил меня прийти до того, как я узнала.
— Я ждал до последнего, чтобы тебе рассказать, — тихо говорит он.
— О, — не знаю, что ответить. Я выяснила правду до того, как его время истекло.
— Ты собираешься вечно избегать моей работы? — саркастически спрашивает он.
Мне не нравится его тон — ни в малейшей степени.
— Возможно, — отвечаю я. Работа? Он что, блядь, издевается надо мной?
