Дело не только в нем. Дело во мне. Я недостаточно храбрая.
Кончики моих пальцев скользят по форме его лица. Изгибу брови и шраму, пересекающему ее. Изгибу его уха. По его пухлым губам.
Я хочу вдохнуть, когда он выдыхает, прижаться к его телу, обхватить ногами его талию и принять его в себя.
Я не знаю, как избавиться от этого.
Я не знаю, как отказаться от него.
Таймер духовки пищит. Уэст отходит от меня и выключает ее. Открывает дверцу. Вынимает хлеб.
Всю оставшуюся ночь он держится на расстоянии.
Утром я сажусь в машину и уезжаю, между нами 90 километров, но этого недостаточно.
Я не знаю, как далеко я должна была бы уехать, чтобы это было достаточно далеко.
Глава 4
Перерыв на день благодарения
Уэст
Не вмешивайся, — сказал я себе в самом начале. — Она не твоя проблема.
Но я уже был вовлечен, даже тогда. Ко Дню благодарения я так увлекся Кэролайн, что мне было невыносимо видеть ее.
Все, что я ей говорил, было ложью.
Мы не собирались быть друзьями, я обещал. Но как еще назвать то, что ты пишешь кому-то миллион сообщений в день и с нетерпением ждешь встречи с ним, хотя ты только что видел его?
Как это называется, когда ты знаешь, когда у кого-то занятия и по какому материалу у него следующий тест, а она знает, когда ты будешь работать и сколько часов ты уже не спал и приносит тебе всю твою любимую нездоровую еду, чтобы ты мог продолжать работать?
Мы с Кэролайн были друзьями.
Я врал об этом.
Я сказал ей, что не собираюсь ее трогать, но я трогал ее при каждом удобном случае. Прижимал свою руку к ее руке. Прислонялся к ней коленом. Когда она поворачивалась спиной, я рассматривал ее задницу и думал о том, как она будет ощущаться в моих руках. Когда она наклонялась над столом, разминаясь, я заглядывал ей под рубашку.
Я находил причины, чтобы проникнуть в ее личное пространство. Наблюдал, как ее кожа становится розовой и пятнистой, и мне это нравилось.
Что могу сказать — я не святой. Даже если я не мог получить ее, я делал все возможное, чтобы она хотела меня. Я следил за тем, чтобы она думала обо мне и не остановился, когда узнал, что она хочет пригласить на свидание парня, с которым познакомилась, играя в регби.
Я усилил это.
Обращался с ней так, словно она принадлежала мне, хотя я не хотел иметь ее и не позволял ей иметь меня.
Я сказал Кэролайн признаться в своих чувствах — в том, что она действительно чувствует, — но, когда она спрашивала меня: «Что у тебя на уме?». Я не стал говорить: «Я беспокоюсь за маму, потому что она сказала, что у нее заболела спина и я думаю, что она, должно быть, пропускает смены в тюрьме. Если ее уволят, она начнет ныть, а Бо никогда не был рядом с ней в таком состоянии. Он может бросить ее из-за бесполезного нытья — и клянусь, моя мать ноет, как никто другой, — и, если это случится, мне придется вернуться домой».
Какой в этом смысл?
Я был двумя разными людьми и только один из них был настоящим. Настоящий Уэст Левитт жил в трейлере в местечке Силт, штат Орегон. Он разговаривал со мной целыми днями.
Проверь свою маму.
Проследи, чтобы она купила продукты, чтобы Фрэнки могла нормально поесть.
Найди еще одну смену в библиотеке, потому что никогда не знаешь, как все может обернуться. Просто никогда не знаешь.
В то время как парень, которым я был в Айове, был одеждой, которую я надел, чтобы попасть туда, куда мне нужно. Он был лишь визуально мной, притворяющийся человек, с которым Кэролайн была каждую минуту своей жизни.
Кем бы вы ни были, когда родились, вы не можете просто избавиться от этого. Мы любим притворяться, что можем. Это же американская мечта, верно? Никаких ограничений. Но правда в том, что вы можете разбогатеть, но вы не можете купить то, как живут богатые люди. Вы не можете просто надеть подходящую одежду и принадлежать себе. Вы все равно будете думать, как бедный ребенок, мечтать, как ребенок, хотеть, как ребенок. Вы все еще будете вздрагивать каждый раз, когда другой студент спросит вас: «А чем занимается твой папа? Куда ты поедешь на каникулы?»
Это тяжелая работа — научиться не вздрагивать. Учиться быть тем, кем ты не являешься.
Именно этим я и занимался в Патнеме. Я работал. Я был там не для веселья, не для вечеринок, не для того, чтобы найти девушку, с которой я хотел бы провести остаток жизни. Я был там, чтобы сделать так, чтобы остаток моей жизни состоялся и это был проект на полный рабочий день.
Таким людям, как Кэролайн, не нужно беспокоиться о продуктах или аренде. Они могут считать, что обо всем этом уже позаботились, и тогда им остается только понять, чего они хотят, и идти к этому.
Там, откуда я родом, предполагать, что ты поступишь в медицинскую школу, все равно что полагать, что ты можешь ходить по воде. Это сказка, а люди, которые верят в сказки — идиоты.
Я поступил в Патнем, ничего не предполагая. Я поступил туда благодаря благотворительности богатого выпускника, чью жену я трахал.
Я знал, на что шел. И сделал бы это снова.
Я ненавидел это, но я бы сделал это.
Я ненавидел врать Кэролайн, но врал ей. Если бы я сказал ей правду, это разбило бы ей сердце.
Я не мог получить ее. Это была правда.
У меня может быть только это, если я буду работать достаточно усердно. Больше ничего.
Кэролайн написала мне в субботу.
Что делаешь?
Я спал.
Я проснулся на рассвете и гулял по кампусу в тумане — буквально в тумане, то есть в воздухе, наполненном густым белым туманом, и чувствовал себя каким-то потерянным призраком, преследующим это место. Я пробыл на улице слишком долго, не одевшись как следует для такой влажной и обманчивой погоды.
Когда я вернулся в квартиру, меня била дрожь и было так чертовски тихо, что у меня возникло жуткое ощущение, будто меня вообще не существует. Я достал свой телефон и прокрутил вчерашние сообщения от Кэролайн, Фрэнки и моей мамы.
Это каникулы в День благодарения. Не апокалипсис.
Но я все равно чувствовал себя странно. Я сел на кровать, уставившись в туман и допил последние несколько сантиметров в бутылке ирисового шнапса Кришны.
А потом я смотрел в потолок, пока не заснул.
Когда меня разбудило сообщение от Кэролайн, телефон показал, что уже четыре часа, но мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это означает полдень. Я проспал весь день. Мои пальцы окоченели, во рту привкус помоев, а член наполовину твердый без всякой причины.
Ничего. А ты?
Звонит телефон. Это она.
— Привет.
— Привет.
— Ты какой-то сонный. Я тебя разбудила?
— Да.
— Извини. Я могу перезвонить. А ты спи. Я знаю, что это, типа, твой единственный шанс полениться.
— Все в порядке. Как проходят твои каникулы?
Мы обменялись всего несколькими сообщениями с тех пор, как она уехала в среду. Я не знал, что ей ответить. Она злится на меня. Я злюсь на себя. Я думаю, нам было бы лучше вообще не встречаться, но если мы хотим прекратить отношения, то это должна сделать она.
— Хорошо, я думаю. Я имею в виду, День благодарения прошел нормально. Теперь все уехали и это немного отстойно.
— Куда уехали?
— Жанель и ее жених уже уехали домой. Мой папа поехал к друзьям нашей семьи в Маршалтаун.
— Он оставил тебя дома одну?
— Он хотел, чтобы я поехала с ним, но мне не хотелось.
— Когда он вернется?
— Поздно, я думаю. Он поехал на ужин, но этот друг тоже судья и они обычно выпивают после ужина и сидят часами, рассказывая истории про судей.
— Хм. Так чем ты занимаешься?
— Ничем, — она издает тихий звук, как бы смеясь над собой. — Мне скучно. Три дня без учебы, и я официально не знаю, чем себя занять. К тому же, я лежу на кровати в своей комнате, которая не менялась со времен средней школы, поэтому у меня такое чувство, что я нахожусь в этом странном искривлении времени, как будто я вообще не ходила в колледж, и ничего из того, что произошло в Патнеме, не было реальным.
