Я ложусь, кладу руки за голову и смотрю вверх.
— Там облачно.
— Ш-ш-ш.
— Там нет звезд.
— Ш-ш-ш-ш, — говорит она снова, с большим драматизмом. — Заткнись и наслаждайся небосводом.
Я улыбаюсь небу. Накурившись, Кэролайн стала еще более властной, чем обычно. И она все еще говорит всякую ерунду вроде «небосвод».
Мы некоторое время смотрим на облачное темное месиво в небе. Ночь на самом деле неплохая. Облака густые, но они движутся быстрыми массами и иногда луна выглядывает и приносит с собой несколько звезд. Лучше, чем обычное небо Айовы, которое так часто бывает серо-белым и густым от влаги. Чертовски гнетущее. Дома небо кажется выше.
На улице морозно, но не так холодно, как должно быть для конца ноября. На мне толстовка на молнии поверх фланели и футболки, и мне достаточно комфортно, если не считать полоски кожи вдоль поясницы, где все слои одежды натянулись, потому что я держу руки над головой. Я чувствую крышу через джинсы, онемевшей задницей.
Но неважно.
Под кайфом все становится четким и острым, но это также делает так, что мне просто наплевать на такое дерьмо, как тепло. Кайф выключает радиостанцию в моей голове, постоянно настроенную на Орегон, и настраивается на Кэролайн.
Она лежит на боку и смотрит на меня.
Я чувствую ее дыхание на своем лице. Тепло ее тела.
Я точно знаю, как далеко мне нужно подвинуться, чтобы поцеловать ее и это недостаточно далеко.
— Я вижу каждый волосок на твоем лице, — говорит она мне.
— Я побрился.
— Нет, я имею в виду, например, твои поры. Я вижу все места, откуда выходят волоски. Это странно.
— Это не странно. Это мое лицо.
— И твое лицо странное, Уэст.
— Спасибо.
Она смеется, обдавая мое ухо ароматом мяты.
— Пожалуйста. Тебе не нужно, чтобы я говорила тебе, какой ты красивый.
— Парни не бывают красивыми.
— Ты видел своего соседа по комнате? Он красивее всех девушек в кампусе.
— Ты должна сказать ему об этом как-нибудь. Он бы так разозлился.
— Не похоже, что это вредит ему в плане знакомств.
— Криш не ходит на свидания, Кэр.
— Ты знаешь, о чем я, — она наклонилась ближе.
— Почему ты нависаешь надо мной, как стервятник?
— Мне нравится смотреть, как двигается твоя челюсть, когда ты говоришь. Я вижу, как двигаются мышцы и все такое. Раньше я этого не замечала.
— Может быть, потому что мы обычно не разговариваем, когда твое лицо находится в нескольких сантиметрах от меня.
— Наверное, поэтому, — торжественно говорит она.
— Или потому, что ты под кайфом.
— Еще одна сильная вероятность.
Я закрываю глаза. Я чувствую, что что-то важное ускользает от меня, и я должен хотеть это вернуть, но я не хочу. Не хочу ничего, что означает, что я должен держаться подальше от нее.
— Тем не менее, ты такой, — говорит она.
— Какой я?
Я хочу, чтобы она сказала мне, кто я. Я вошел в ее дом с большими белыми колоннами, марширующими вдоль фасада, с гранитными столешницами, с идеально белым ковром в гостиной, который, должно быть, новый, потому что на нем нет ни пятнышка. Я вошел и потерялся.
Я не знаю, кто я. Она — единственное, что я здесь узнаю и от этого еще труднее вспомнить, почему я не должен снова положить руки на ее бедра, притянуть ее к себе, поцеловать ее холодные губы и запустить пальцы под ее шапку, чтобы почувствовать тепло ее волос, ее голову в моих руках.
Единственное, что я знаю в этом месте — это Кэролайн.
Кто я?
Когда я открываю глаза, она уже рядом, смотрит на меня. Смотрит в меня.
Она проводит одним легким движением пальцев по переносице, останавливаясь на кончике. Затем спускается к ложбинке над моим ртом. Над верхней губой. Она рисует меня пальцем и это поднимает что-то, что я засунул внутрь себя, зарыл глубоко и прикрыл камнем.
Я не знаю, как это назвать. Жажда. Потребность.
Она прикасается ко мне, словно я хрупкий, драгоценный и это заставляет меня хотеть перевернуть ее, прижать ее запястья, забраться на нее сверху и делать с ней все, пока она не почувствует себя бескостной, отчаявшейся. Пока единственным словом, которое она может произнести ртом, не станет мое имя, снова и снова. Я хочу знать каждую хрупкую впадинку ее тела, и я хочу, чтобы мой язык провел по ним, чтобы мое имя было написано на каком-то тайном языке, который знаем только Кэролайн и я.
— Ты прекрасен, — говорит она.
Я опасен.
Я сажусь, сдвинувшись на несколько сантиметров и стараясь, чтобы это не было слишком заметно. Мои руки дрожат.
— Ты под кайфом, — говорю я ей.
— Я знаю.
— Как к тебе относится интернет в последнее время? — спрашиваю я, потому что хочу напомнить ей о деньгах. Я хочу, чтобы мы были сделкой, логичной, ограниченной. Я скучаю по стенам пекарни. Когда я на работе, а она не более чем посетитель, у нас обоих есть своя роль. На этой крыше нет никаких границ. Я установлю их обратно, если это потребуется.
— Та компания, которую ты наняла, и которая делает то, что ты хочешь?
Она слегка отворачивается от меня, не прикрываясь, но и не показывая своего лица. Наверное, я задел ее чувства. Хотя она сама напросилась на это, прикасаясь ко мне таким образом.
— Я должна получать отчет каждый месяц, но до сих пор я его не видела. Может быть, из-за праздника они задерживаются или что-то в этом роде.
— Похоже, что это работает?
— Не знаю. Я решила, что мне лучше не гуглить себя постоянно и перестала.
— Логично.
Она обхватывает руками колени.
— Я думала о том, чтобы сменить фамилию.
— Серьезно?
Она не отвечает мне. Она смотрит на задний двор.
— На какую?
— Фиск. Фамилия моей мамы.
— Не позволяй ему так с тобой поступать.
— Я не думала об этом так. Я просто думаю...
— Не позволяй ему победить. Не так. Это не то, кем ты являешься. Ты не трусиха.
Она обернулась, глаза сверкнули.
— Я не говорила, что собираюсь это сделать. Просто думала об этом и у меня есть полное право думать об этом, если я хочу.
Я поднимаю руки.
— Хорошо. Думай об этом.
Это только больше злит ее.
— Ты понятия не имеешь, каково это. Я хожу по кампусу, зная, что люди говорят обо мне за моей спиной. Я оглядываю свои классы и не могу сказать, кто видел меня с раздвинутыми ногами. А смог бы ты вынести это, если бы это был ты?
— Если бы все в кампусе видели мой член? Конечно. Это просто мой член. Это не я.
— Может быть. Но у парней все по-другому. Никто бы не назвал тебя шлюхой, если бы такое случилось с тобой. Они бы просто подумали, что у тебя, ну, знаешь, типа рабочий инструмент. Или что ты слишком много выпил. Не то, что ты был никчемным.
— Если люди так думают, то они идиоты. Почему тебя должно волновать, что думает кучка идиотов?
— Потому что мир полон идиотов, Уэст! И потому что это важно для людей, которые не идиоты. Мой отец не идиот, ясно? Он умный. Но если он узнает... если мои сестры узнают? Или, что если я пойду в юридическую школу и попытаюсь получить хорошую должность клерка, но не смогу, потому что моя вагина в интернете? Знаешь, как это будет хреново?
— Да, ладно, я понимаю. Но смена фамилии… ведь это то, кто ты есть. Это ты.
— Женщины меняют свои фамилии, когда выходят замуж.
— Яблоки и апельсины не одно и то же.
— Нет. Это всегда условно. Это решение, которое я могу принять, если захочу. И я удивлена, что ты ведешь себя как придурок. Думала, ты на моей стороне.
— Я на твоей стороне, я просто... Он обнародовал эти фотографии, чтобы люди обзывали тебя. Он был зол на тебя, верно? Он хотел, чтобы ты чувствовала себя дерьмово. И я думаю, если ты изменишь свою фамилию — это то, чего он хочет. Возможно, это даже больше, чем он когда-либо хотел. Этого хотят все они, чтобы тебе было стыдно, но ты не сделала ничего такого, за что можно было бы стыдиться. Ты разделась перед своим парнем, отсосала ему, позволила ему трахнуть себя — какое большое гребаное дело, Кэролайн. То, что они называют тебя шлюхой и фригидной сукой — это даже не имеет смысла. Я имею в виду, выбери что-то одно, верно? Все это ничего не значит, ведь это не та, кто ты есть. Эти фотографии — не ты.
