Нет, замужем за братьями.
А кто эта длинноволосая?
Эми. Владелица и креативный директор «Сливок общества». Они выводят бренды на новый уровень.
А другая? В наряде Мортиши Аддамс?
Это Лили. Она работает на коленях, отсасывая член Кейну.
Я хихикаю. Моя невестка – никчемная сучка.
– Просто примерьте, – упрашивает Това. – Если вам не понравится, я учту ваши пожелания и скорректирую подбор новой одежды. Но я думаю, что вы оцените именно этот вариант, в котором будете самым сексуальным боссом на свете. А потом я могу подобрать несколько готических образов для повседневной носки и деловых мероприятий.
Допивая остатки кофе, я подхожу ближе. Такой розовый. Такой милый. Полная противоположность Лили. Но я попробую.
27
Лили
Лифт тихо гудит, опускаясь с девяносто шестого этажа. Я смотрю на меняющиеся цифры и краем глаза замечаю, что ты специально стоишь в противоположном углу, старательно делая вид, будто читаешь с экрана телефона важные электронные письма. Ты полностью замкнулся в своей красивой, но безжизненной оболочке. Интересно, уже жалеешь о добром ко мне отношении?
Мне больно, но во мне разрастается неконтролируемый гнев. Ты играешь со мной в какие-то игры разума? Сложно поверить, что супруг, столь романтично сохранивший бесценную сокровищницу для любимой жены, и мужчина, который отказывается есть со мной в одной комнате, – это один и тот же человек. Очевидно, тебя тяготит даже совместная поездка в лифте.
У тебя платиновое кольцо на пальце, а на запонках и зажиме для галстука изображены лилии. Ты хочешь, чтобы весь мир видел, что ты уже занят, но не можешь даже думать о нашей связи. Мне начинает казаться, что мы уже никогда не станем близки. Хуже того, я почти смирилась.
Мы опускаемся прямо на подземный паркинг, и нас уже ждет внедорожник с личным водителем, одетым в фирменную форму компании. Он открывает для меня заднюю дверцу, но ты вмешиваешься и подаешь мне руку, помогая забраться. Но в этом нет нужды, ведь снизу автоматически выдвинулась ступенька. Ты просто разыгрываешь очередное представление, а я играю роль благодарной девушки, которая поочередно улыбается водителю и спутнику. В ответ водитель улыбается дежурной вежливой улыбкой, которая больше бы подошла миловидным спутницам богатых и влиятельных людей. Ты бросаешь на него строгий взгляд, и мужчина обходит машину, чтобы перекинуться парой слов с Витте.
Ты садишься рядом со мной. Между нами – подлокотник с выдвижными подстаканниками, который служит своеобразным барьером. Но это не имеет значения. Мы сидим настолько близко, что в воздухе появляется ощутимое напряжение. Между нами словно шипит и потрескивает невидимая молния, влияя на мои чувства.
Мы выезжаем из подземного гаража и вливаемся в городской поток. Ты снова смотришь на экран телефона, ловко печатая большими пальцами. Я решаю переключить внимание на окно, чтобы насладиться городскими видами. Удивительно, но утренние улицы уже переполнены людьми. Всюду снуют машины каршерингов и такси, играющие в салки с рейсовыми автобусами, украшенными рекламой ТВ-шоу и одежды. Пешеходы самые разные: тут и любители бега трусцой, и серьезные бизнесмены в элегантных костюмах. На тротуаре стоят конусы, предупреждающие об открытом подвале, а мужчина в фартуке ловко вытаскивает ящики из грузовика.
Где-то звучит музыка. Смех. Кто-то завтракает. Все рассказывают истории. Влюбленные целуются. Нью-Йорк сияет: каждую секунду создаются миллионы воспоминаний. Но я где-то в стороне. Не так давно я мечтала никогда не выходить из пентхауса и проводить все свое время наедине с тобой. А сейчас думаю, что не смогу этого вынести.
Тяжело вздыхаю и отвожу взгляд от городских пейзажей. В сетчатом кармашке на спинке сиденья лежат какие-то журналы. Среди них я нахожу «Forbes» и «People». Последний отличается яркой обложкой, поэтому я вытаскиваю его и вижу, что этот выпуск посвящен самому сексуальному мужчине. На обложке красуется Дуэйн Джонсон в белой футболке и джинсах. Он, конечно, красавчик, но я не согласна с мнением редакции. Самый сексуальный мужчина сидит рядом и не хочет иметь ничего общего со мной.
Листая страницы, я рассматриваю анонсы свадеб тех людей, которые совсем недавно состояли в других браках, а также рекламу сериалов, о которых я никогда не слышала, и новости о продолжениях малоизвестных франшиз. Я настолько погружена в свои мысли, что вздрагиваю, когда вижу твою фотографию. Ты сидишь за столом для совещаний в одном из своих изумительных костюмов. Снимок крупным планом. Глаза горят, рот расслаблен, но ты не улыбаешься.
Я захлопываю журнал и убираю на место. Запрокидываю голову и закрываю глаза.
– В машине тебя всегда укачивает, если ты пытаешься читать, – рассеянно произносишь ты.
Ты впервые связал прошлое и настоящее. Я подавляю зарождающуюся нелепую надежду. У нас не могут быть настолько полярные отношения: одновременно отстраненные и интимные. Тебе придется выбирать.
– Плохо спала и устала, – объясняю я. – Мне не помешала бы хорошая тренировка. Которая оставит меня без сил и во время которой мне придется попотеть.
С закрытыми глазами я слушаю твое прерывистое дыхание. Но ты отвечаешь небрежно, словно говоришь о пустяках:
– Врачи утверждают, что тебе следует отдохнуть.
– Я отдыхаю уже несколько недель подряд. Думаю, этого достаточно.
– Ты же была в коме, а не просто спала, – возражаешь ты. Наступает пауза, во время которой ты обдумываешь свои резкие реплики, а потом продолжаешь более приятным голосом: – Кстати, напоминаю, что у нас дома есть целый тренажерный зал.
– Разве такие вещи можно сравнивать, а? – Ты молчишь. – А что насчет тебя? – спрашиваю я и открываю глаза, чтобы посмотреть на тебя. – Спал как младенец?
Ты продолжаешь смотреть на экран телефона.
– А как они спят?
– Не знаю. Может, нам стоит сделать одного и узнать?
У тебя дергаются мышцы лица.
– Я прекрасно выспался.
Я ухмыляюсь.
– Лжешь.
– Спрячь когти, Сетаре. – Ты прекрасно держишься, в твоем голосе едва ли можно уловить намек на гнев. Этот уровень самоконтроля возбуждает меня, заводит так же сильно, как и твоя обжигающая ярость.
В наступившей тишине я слышу приглушенный голос Дженис Джоплин, умоляющей возлюбленного забрать ее сердце. Я наклоняюсь вперед и увеличиваю громкость с помощью одной из кнопок для пассажиров на заднем сиденье.
Оставшуюся часть пути я раздумываю над тем, как могу изменить ситуацию. Время – это роскошь, которой у меня нет. Ограниченный запас его уже на исходе.
Я настолько сосредоточена на своих мыслях, что даже не замечаю, как мы заходим в больницу.
– Приятно видеть, что вы хорошо выглядите, – с заботливой улыбкой говорит доктор Хамид.
Она садится в кресло за черный рабочий стол с хромированными ножками. Я сажусь напротив. Ты отрицательно качаешь головой, отказываясь занять место на стуле.
Вместо этого ты начинаешь расхаживать по кабинету, словно хищник в ожидании подходящей жертвы. Ты кажешься еще выше, нависая над нами, и твое беспокойство наполняет помещение.
Любимый, ты боишься врачей? Или больниц? Тошнит ли тебя от запахов болезней и разложения? Неужели при виде уколов у тебя стынет кровь в жилах?
Возможно, я чего-то о тебе не знаю, но это одна из многочисленных мелочей, которые формируют твою личность. Страхи делают нас теми, кто мы есть.
Я уже смирилась с тем, что неправильно будет просить о взаимности. Ты не любишь даже себя, как и я.
Что мы за пара? Разбитые внутри, но связанные страстью и смертью.
– Прошу простить за опоздание, – с этими словами в кабинет входит доктор Гольдштейн, хотя по его неторопливым шагам и не скажешь, что он вообще куда-то торопится. Он психиатр, который долгое время меня обследовал. Он тоже садится с нами за стол.
Лысый, с неряшливой рыжей трехдневной бородкой, он совсем не привлекает внимание. Оливково-серый больничный костюм на размер больше, чем нужно, и сильно контрастирует с нарядом доктора Хамид. Ее ярко-красные шаровары отчетливо просвечивают под медицинским халатом. Она отвечала за лечение моего тела, а он – за исцеление моего разума.
