— Ответь мне честно, Вика, — серьёзно говорит он. — Ты что, влюбилась в меня?
39. Откровенность
Его вопрос удивляет меня, но я чего-то типа этого и ждала. Контраст, конечно, крышесносный между тем свирепым незнакомцем и этим мужчиной, вдруг окружившим меня заботой, но…
Сейчас я уверена, что Адам честен со мной. Да и… Не знаю, почему, не знаю как, но я… вдруг я понимаю, что верю ему.
Возможно, мы правда жертвы какой-то петли, обстоятельств, не знаю чего, но я понимаю, что устала. Я адово-адамово устала от всей этой хни.
Если мне нельзя от него ни на шаг, то можно мне хотя бы иллюзию спокойной жизни?
Адам смотрит на меня пристально. Я решаюсь.
Откровенность за откровенность.
— Да, Адам. Давно. Мне кажется, ещё тогда, когда ты меня в машине с аукциона вёз. Просто мозги сопротивлялись.
Я закрываю лицо руками, тру лицо.
— Я идиотка, — говорю я тихо, — конченная.
— Нет, Вика, — отвечает Адам, — это я конченный идиот.
Скептически улыбаюсь.
— И как ты это понял? Из-за одного моего ночного кошмара?
— Нет, — он кривит губы невесёлой улыбкой. — Из-за того, как ты только что плакала. Ты искала защиты. У меня. Несмотря на всё. То, как это… Такое не подделать, Вика. Скажем так, услышал, как ты кричишь… — он сжимает зубы, через силу продолжает: — а потом как прижималась, чуть сердце не разорвалось.
Я закрываю глаза, потому что, кажется, у меня сейчас снова потекут слёзы.
— Адам, ты понимаешь, что я хочу тебе верить? — со злостью бью его кулаком по плечу. — Ты разве не понимаешь этого? Вот зачем ты сейчас со мной говоришь? Зачем?..
— Тихо, малышка, — тут же говорит Адам, хмурясь, — спокойно…
— Да как я могу быть спокойна?! — меня снова прорывает. — Я ведь сейчас тебе снова поверю! Снова, Адам! Как в самолёте, расслаблюсь, а ты меня… опять… Грёбанные качели мне всё время устраиваешь! Только приблизишь, только растекусь, и ты опять!..
— Та-а-ак… — его голос меняется, — а ну-ка…
Он встаёт, включает свет и смотрит на меня.
— Пойдёшь со мной на кухню? — спрашивает, скрестив руки на груди.
Странно, хоть он и возвышается посредине комнаты, и смотрит хмуро, я всё равно не чувствую от него угрозы. Сейчас — не чувствую. Как он это делает? У него адамовов тумблер? Хочет — угрожает, хочет — само обаяние?
Рассматриваю его пристально. Тёмные домашние штаны из мягкого материала, тёмная майка, рельефные руки, взъерошенные волосы.
Свет из коридора вырисовывает его угрожающий силуэт, но всё, что я хочу, это снова прижаться к нему, чтобы обнял и не отпускал.
— Не пойду, Адам, — выдыхаю я, едва сдерживая слёзы. — Просто обними меня, пожалуйста.
Адам резко втягивает воздух, недоверчиво разглядывая меня, а я… вдруг почему-то протягиваю к нему руки.
— Просто побудь со мной немного, — говорю едва слышно. — Я постараюсь заснуть.
Он медлит… и срывается с места, подхватывает меня на руки, устраивает на коленях, обнимает крепко, гладит по волосам.
— Вика моя, — шепчет он. — Конечно побуду.
— Не уходи, ладно?
— Не уйду.
Я затихаю в его объятиях. Мне всё равно на все наши обстоятельства. Хотя кого я обманываю? Конечно, мне не всё равно.
Мозги и здравомыслие кричат о том, что я идиотка, напоминают про аукцион, выискивают и вытаскивают передо мной всё. И этот его поступок с моим оргазмом на багажнике, и злые слова, и давление на психику с крутилками, да и вообще, что, мало что ли всякого уже случилось?
И те же самые мозги напоминают, как наливал кофе, как засыпал со мной в обнимку, как нёс спящую и как смотрел… Очевидно, что я важна для него, в этом не врёт. Ну невозможно подделать такое. Если это у него игра такая, то…
Да ладно, Вика, какая игра, перестань, ты же слышишь, как у него сердце колотится. Держит бережно, будто сейчас рассыплюсь. Как волосы гладит и… Как легко и нежно целует висок, бровь…
Едва успеваю подавить всхлип и… поворачиваю лицо к нему, подставляя свои губы.
Адам замирает, смотрит на них и… медленно касается губами.
Поцелуй такой нежный, трепетный. Невесомый. Приоткрываю губы, прихватываю немного, Адам легко касается меня языком, я касаюсь его в ответ…
Он отрывается, смотрит в глаза.
— Вика.
Я понимаю, о чём он. Всё верно, с моей стороны это странно, но… сейчас мне всё очевидно.
Вместо ответа я тянусь губами к его губам.
40. Особенное
Адам замирает, разглядывая мои губы, не двигается. Держит так, что мне не дотянуться.
Недовольно хмурюсь и выдаю:
— Да, я Вика. Имя у меня такое. Не обижай меня больше, Адам. И поцелуй меня уже, — и почему-то добавляю: — пожалуйста.
Он улыбается и медленно целует. Сначала нежно, невесомо, а потом настойчивее, вынуждает приоткрыть губы, вторгается языком, и… теперь я узнаю Адама. Жесткого, напористого, страстного. Требовательного.
Открываюсь ему. Выбрасываю из головы все мысли. Даже если ничего потом никогда не будет, даже если он завтра, да даже если прямо сейчас продолжит выносить мне мозги — плевать.
Хочу принадлежать Адаму. Сейчас. Он необходим мне сейчас.
— Не обижу, — шепчет он. — Хочешь?
— Хочу.
Замирает. Разглядывает меня.
Чёрт, от его взгляда у меня между нижними губами прямо жжёт.
— Адам, — не выдерживаю я, — чего ты ждёшь?
Не двигается. И… Срывается, опрокидывает меня спиной на середину огромной кровати, рвёт на мне одежду, мои трусики трещат, от этого звука меня кроет, пытаюсь обнять и прижать к себе — нет, отбрасывает мои руки в стороны, раздвигает мои ноги в чёртов шпагат, трётся щекой о мой живот, прикусывает лобок и набрасывается на мои половые губы жёстким поцелуем.
Вылизывает, проникает языком во вход, покусывает клитор, жесть, я просто ору в ожесточённом оргазме спустя полминуты от его яростных ласк.
Он уже на мне. Я на спине, под ним. Лицом к лицу. Губы блестят от моей влаги. Смотрит в глаза.
А я трясусь под ним, выгибаясь всем телом, выстанываю его имя пополам с чертыханием и оскорблениями, широко улыбается, выслушивая, и — дождавшись, когда утихну — прижимается головкой члена к нижним губам, трёт, растирает мой сок и вжимает, вдавливает, погружается, наполняет меня.
Мой гортанный стон наполняет комнату. Мои руки вцепляются в его спину. Мои губы тянутся к его губам, и… наконец-то находят отклик, такой долгожданный поцелуй, наконец-то он снова во мне, языком в глубине моего рта, членом в моей глубине.
Его губы отрываются от моих, вычерчивают дорожку поцелуев на щеке, а я уже вообще не понимаю, что несу — шепчу:
— Адам. Пожалуйста. Люби меня. Сильней.
Адам буквально каменеет. Впивается взглядом. Плевать. Всё он слышал и понял. На всё плевать.
Обхватываю его спину, вцепляюсь пальцами в рельефные мышцы, раскрываю бёдра шире, упираясь пятками в кровать и начинаю нанизываться на него, танцевать под ним, чёрт, как же это заводит, меня просто кроет от его неподвижности и тусклого нечитаемого взгляда тёмных глаз.
Двигаюсь сильнее. Адам неподвижен, замер, приподнявшись надо мной, а я двигаю бёдрами, насаживаюсь на его здоровенный член, приближаю свой оргазм, который, я знаю, будет совершенно беспощадным.
— Стой.
Властный приказ Адама сопровождается его рукой на моём плече. Останавливает меня, прижимает меня к кровати, не даёт двигаться. Смотрю на него, учащённо дыша.
— Подожди, малышка. Знаю, что хочешь. Сейчас будет ещё лучше. Ты дико чувствительная, уверен, тебе понравится.
Не понимаю о чём он, но на всякий случай замираю. Жду.
— Вот так, умница, не двигайся. Сейчас, только не пугайся.
Накрывает меня своим телом, целует висок, щёку, уголок рта, лежит на мне, чуть отстраняется, обхватывает свой член рукой, трёт головкой по клитору, между нижних губ, продолжая осыпать лёгкими поцелуями мои губы, я замираю под ним и вдруг…
— Чёрт, Адам! Твою мать!
— Тихо.
Смотрит мне прямо в глаза так, что я тут же затыкаюсь. А я понимаю, что он… Черт, как он это сделал, это же… Сам же говорил, что здоровый, но моя попка наверняка ещё более узкая, чем…
