Этот вопрос только вчера мне задавала Бритт.
Я не знаю на него ответ. Что‑то не так, в наших отношениях что‑то сломалось, и это что‑то не поддается определению.
Кажется, размышляя, я написала работу, которую не могла осилить несколько дней, вернее, не могла за нее приняться. Во всем есть польза, даже в тоске и боли, по крайней мере, еще пара недель таких страданий и я сдам все долги, которые накопила из‑за невольного отсутствия на занятиях.
Работу об Андерсене мы начали писать с Лукасом в тот день, когда я сунулась к Хильде, а та привела меня в банду.
Полушария снова разъединились, теперь одно проверяло работу и даже умудрялось самостоятельно замечать ошибки или корявые выражения, а второе принялось размышлять о Хильде. Странная девушка, на первый взгляд инфантильная, «свой парень», с другой — в ней чувствуется какой‑то стержень, который заставляет подчиняться. Впервые я не поверила в инфантильность Хильды, когда она развернула свою ярко‑красную «Феррари» почти на одном колесе. Так мягкотелые ленивицы не ездят, так ездят те, кто способен согнуть подковой любого.
Удивительно, но я даже не держала зла на Хильду, хотя имела полное право, ведь это она привела меня в подвал к Маргит, откуда я выбралась только через несколько дней избитой и повидавшей столько, что забыть уже не смогу. Но я понимаю, что сама напросилась, не Хильда же уговаривала меня встретиться с Маргит, а я почти требовала свести с этой дрянью.
Прошло почти две недели после нашего освобождения, а я никак не могу отделаться от мыслей о подвале.
Но Ларс‑то здесь ни при чем, наоборот, он постоянно требовал, чтобы я ничего не предпринимала сама. В подвал я отправилась вопреки его доводам. Однако, вина Ларса есть, она в том, что богоподобный обладатель глаз‑омутов не поверил мне, когда я утверждала, что Маргит жива. В действительности она была нужна мне, чтобы снять груз вины с самого Ларса. Я вдруг впервые подумала о том, кто же внушил мысль совсем молодому Юханссону, что он, оставив Маргит связанной, убил ее? Ларс тогда отошел от дел и больше не занимался шибари. А вот теперь пытается снова заняться с Бритт? Этого только не хватало!
Во‑первых, подругу на съеденье я не отдам никому, даже если мне и ее придется утащить с собой в берлогу к русскому медведю. Во‑вторых… что «во‑вторых», я не знала и сама, но точно знала, что Бритт в БДСМ не пущу! И пусть думают, что я бешусь от ревности.
Работа для завтрашнего семинара готова, проверка особых ляпов не выявила, можно оформлять и завтра сдать. У меня еще три долга, но это не страшно, я работоспособная, справлюсь.
И вдруг я понимаю, что Ларс стоит в дверях и смотрит, как я работаю. Я так тарахтела по клавишам и так задумалась над прошлым и настоящим Ларса, что не заметила его самого.
— Я помешал?
— Нет, я закончила. — Я действительно быстро набрала титульный лист и оформила файл полностью. — Готово.
— Поговорить можешь?
Чуть не вырвалось в ответ: «Могу, но не хочу», но я сдержалась, кивнула:
— Да.
Поймала себя на том, что действительно не хочу, боюсь услышать то, что не желала бы слышать.
Сейчас он будет выяснять, что в наших отношениях не так, почему все испортилось и чего мне не хватает. Ответ я знаю только на последний вопрос — мне не хватает прежнего Ларса, напористого, настойчивого, того, что целовал мою грудь без спроса, но под крылышком которого мне было так спокойно и надежно. Тот Ларс ни за что не оставил бы меня в Стокгольме, улетев в Оксфорд к своей Джейн Уолтер, не променял не самую красивую студентку Линн Линдберг на красавицу профессора. И не стал бы столбом стоять, как стоял Ларс, когда мы избитые и оборванные выбрались из сарая, куда умудрились удрать от бандитов. Тот Ларс просто сгреб бы меня в охапку и унес в замок на руках, а не слушал, как я разговариваю с другими.
Что‑то неуловимо испортилось именно там, в Оксфорде, хотя и Оксфорд, и даже сама Джейн Уолтер, думаю ни при чем, просто интерес Ларса ко мне себя исчерпал. Он воспитывал девочку под себя, как профессор Хиггинс, а когда девочка воспиталась, интерес иссяк. Почему Ларс сейчас пытается вернуть хотя бы что‑то? Думаю, ему просто совестно, он не хочет выглядеть подлецом, который поиграл и бросил. Но мне легче, если бы и правда бросил, переболела бы однажды и вернулась к жизни, а отрубать хвост по частям — это садизм. Я не хочу быть Элизой Дулиттл, которую обучили новой жизни и бросили.
Все это вихрем проносится в моей голове, собственно, я столько раз это прокручивала в разных вариантах, даже репетировала, пытаясь представить, как скажу Ларсу, что ничего придумывать или продумывать уже не нужно. Для меня все ясно, только произнести это вслух не хватает решимости.
Ларс присаживается рядом, внимательно глядя мне в лицо. Черт, я совершенно не умею держаться на плаву, когда на меня смотрят эти глаза. Сейчас в них нет веселых искорок, скорее озабоченность, значит, разговор предстоит серьезный. Я обреченно вздыхаю: пусть так, лучше один раз поговорить и все решить, чем каждый день чего‑то ждать.
Я готова к разговору.
Не знаю, что там Ларс прочитал у меня на лице, но он явно озабочен моей решимостью. И вдруг…
— А ты не хочешь попробовать шибари на себе? Я никогда тебя не связывал…
— Я… я…
Я вдруг понимаю, что не готова. Почему? Я просто НЕ ВЕРЮ. Вот когда шла по его воле на пирсинг груди, знала, что будет больно, было страшно, но верила. Когда вставала с завязанными глазами к распятию или позволяла себя пороть, верила, а сейчас не верю и потому боюсь. Вот оно — я чувствую себя беззащитной, оголенной и у всех на виду. Голой можно быть не только физически, моральная обнаженка куда тяжелей, ее не спрячешь, не скроешь, она заставляет сжиматься внутренне от любого слова, любой мысли…
— Боишься?
Как ему объяснить? Нет, если сам не поймет, словами не выскажешь.
— Никакого стягивания или подвешивания. Веревка на теле под свитером, это очень эротично. Попробуй?
Я замираю от ужаса. Ларс ничего не понял?! Я не готова ни к какому продолжению, а он уговаривает меня начать что‑то новое?
Ларс расценивает мое молчание по‑своему:
— Я принесу веревку, и ты поймешь, что все не так страшно. Обвязка груди под свитером незаметна и не мешает, зато ощущений добавит.
Я растерянно смотрю вслед. Ушел за веревкой. Может, мне на ней повеситься, чтобы все вопросы и сомнения отпали сами собой?
Ларс — маньяк, для которого существует только его связывание? Да нет, он же столько лет ничем не занимался… А почему я уверена, что не занимался?
