— Déesse! Déesse! [595]Питаю себя надеждами, что и следующего дня на рауте вы подарите мне мазурку.
— Il se peut [596], — улыбнулась Марина. Она улучила момент и снова взглянула на Загорского, и тот поймав ее взгляд, легко поклонился ей. Но той страсти, того желания, что она уловила тогда, уже не было в его глазах, снова вежливая отстраненность. Зато этот мимолетный обжигающий взгляд уже успел опалить ее огнем желания — она явно чувствовала, как в ее теле поднимается волна, медленно, постепенно, захватывая ее все более и более, заставляя ее сердце нестись чуть ли не галопом в груди.
Раев-Волынский, заметив этот обмен взглядами, поспешил извиниться перед барышней Спицыной, которую занимал беседой в этот момент, и подойти к Марине. Он осыпал ее комплиментами ее грации и ее несравненной красоте, а после завел беседу о предстоящем pique-nique, о рауте следующим вечером, вымаливая у нее вальс и неспешный котильон. Но он ясно видел, как она вдруг стала холодна с ним, и это вызвало в нем приступ злости. Все этот князь! Черт его принес именно сейчас, когда Марина уже была готова для ответного отклика! Быть может, поведать ей эту пикантную сплетню, что Раев-Волынский слышал пару месяцев назад во время своего визита в столицу, за карточной игрой. Но нет, пока ему только во вред себе же самому показывать, на что он готов пойти ради достижения цели. Покамест он прибережет эту весть для другого случая. Ведь вон как она холодна не только с ним, но и с Загорским, что подошел к их маленькому кружку пожелать собравшимся bonne nuit. Вежливо подала руку, глядя на подошедшего лишь мельком, будто поскорее желала завершить это прощание. Только слегка покраснела после того, как Загорский ушел к себе, поджала раздраженно губы на миг. О, да, Раев-Волынский все подмечал!
Только вот не заметил он, как поднося руку Марины к губам, Сергей погладил большим пальцем тыльную сторону ее ладони. Легкое и мимолетное касание, но оно разбередило ей душу. Оттого-то она и покраснела, оттого-то и разозлилась на себя и свое тело, что каждый раз предавало ее, коснись только ее Загорский. Марина еле дождалась, пока попрощаются остальные гости и разойдутся по комнатам, пряча ладонь в складки юбки. Она так горела, что Марине казалось, будто след от этого касания уже проявился на коже, и любой может увидеть его.
Но нет, ладонь как ладонь, осмотрела она свою руку, когда Таня помогала ей с платьем. Ни единого внешнего следа, только в ее душе, только там.
Марине не спалось. То ли от духоты, что предвещала дождь нынче ночью, то ли от того, что ее глупое сердце колотилось в груди так, словно она пробежала от усадебного дома до самой границы имения. Неужто она была права в своих подозрениях? Сергей был так отстраненно вежлив с ней ныне, так холоден. Неужто он действительно позабыл ее? В любой огонь надо подбрасывать поленья, чтобы горел непрерывно ярко, а уж в огонь любви тем паче…
Внезапно на подоконник ее распахнутого в сад окна опустился большой букет цветов, что явно были сорваны с кустов паркового комплекса. Дивные светло-розовые розы наполнили сладким ароматом тяжелый воздух. Марина тут же метнулась к окну, едва не запутавшись в подоле капота. Она еще со своего места в отдалении заметила мужскую широкоплечую фигуру и светлые волосы. Ее сердце стучало чуть ли не в ушах от волнения. Что ему сказать? Как он поведет себя нынче, когда весь вечер был так хладен к ней?
Она протянула руки, чтобы взять цветы, и тут же ее пальцами завладели мужские ладони, слегка вытянув ее к себе, за окно, чтобы коснуться их губами в страстном поцелуе. Но глаза, что ныне смотрели на Марину, были другие. Чужие глаза.
— Что вы делаете, Андрей Петрович? — едва сдерживая раздражение, прошептала Марина. Все окна гостевых комнат, что выходили в сад, были распахнуты, и каждый звук мог быть услышан посторонними ушами. Тем паче, что комната, отведенная князю Загорскому, тоже была на этой стороне.
— Я просто желал быть первым, кто поздравит вас с именинами, — извинительно улыбнулся Раев-Волынский. — Уж полночь минула, так что с днем ангела вас, милая Марина Александровна!
— Благодарю вас, — Марина выпростала свои руки из его ладоней. — Но зачем же это? Ах, идите почивать, Андрей Петрович, завтра выезжать поутру, сразу после завтрака.
— Могу ли я рассчитывать, что мы поедем pique-niquer в двуколке, и я смогу насладиться плодами моего обучения? — не отставал от нее Раев-Волынский. Где-то скрипнула створка окна, и Марина поспешила согласиться. Bien sûr [597], она будет рада разделить с ним двуколку, она бы согласилась нынче на все, что угодно, лишь бы он отошел от окна, не ставя под угрозу ее репутацию.
Взбудораженная этим вторжением в ее уединение, Марина еще долго ворочалась в постели, прислушиваясь к ночным звукам. Сон не шел к ней. Быть может, ей мешал тихий шепот дождя за распахнутым окном, а может, стук собственного сердца, что отдавался в ушах громким перекатом. На ум вдруг пришла та ночь в имении Юсуповых, когда забыв про все преграды меж ними, Марина так смело шагнула навстречу Загорскому. Ее тело при этом воспоминании стало таким тяжелым, грудь налилась, а губы словно наяву ощущали те поцелуи. Кожа горела огнем, и даже простое прикосновение сорочки или простыни причиняло раздражение.
Просто давно я не была с мужчиной, решила Марина, когда не в силах более мучиться, поднялась с постели и встала у окна, вдыхая свежесть, что принес с собой дождь. Уж более года точно, так что совсем неудивительно, что ей не спится вовсе. Но раньше желание не одолевало так сильно. Всему виной, присутствие в доме Сергея. Она так и видела, как сейчас он спит, разметавшись на подушках. Марина поймала себя на мысли о том, как было бы отрадно коснуться его мягких волос, провести пальцами по лицу, пользуясь тем, что он погружен в сон. Как же она любила раньше смотреть на него спящего! Лицо Сергея смягчалось тогда, все морщинки уходили будто по мановению палочки. Как же он красив!
До Марининого уха вдруг донесся какой-то посторонний звук, и она вернулась на грешную землю из своих грез, таких приятных и дурманящих голову. Настолько завораживающих, что она даже не помнила и не поняла, как оказалась здесь, у двери в спальню Загорского. Ее ладонь уже надавила на дверную ручку, и та подалась, открывая перед ней возможность шагнуть за этот порог, именно в то место, куда так стремилась ее душа. Шаги (а именно их различила Марина в тишине, установившейся в дом) приближались, и она поспешила тихо скользнуть в узкую щель, что появилась перед ней, затворила за собой тихо дверь и быстро повернула ключ в замке, сама не зная зачем. Затем краснея, повернулась, со страхом ожидая увидеть на себе недоуменный или, еще хуже, холодный насмешливый взгляд.
Но Марина его не встретила. Насколько она могла видеть в свете единственной горевшей свечи, стоявшей на столике у изголовья кровати, Сергей полусидел на постели, прислонившись к спинке. Он никак не отреагировал на ее появление в комнате, и Марина решительно шагнула вглубь комнаты. Теперь, когда занавеси кровати не скрывали более от нее Сергея, она ясно увидела, что глаза его закрыты, и он спит, судя по тому, как мерно вздымается его грудь. Он был полураздет — в распахнутом шлафроке, накинутом поверх рубахи. Перевязи более не было. Книга, вверх переплетом лежащая на его груди, свидетельствовала о том, что сон сморил его за чтением. По обложке она узнала сочинения Андерсена, которые весь вечер нахваливала ему Долли за столом, как слышала Марина краем уха.
Марина шагнула еще ближе, борясь с острым желанием, вспыхнувшим в ней, дотронуться до этой слегка загорелой кожи, что виднелась в вороте рубахи, ощутить его гладкую кожу под руками. Желание было настолько сильным, что даже закололо в кончиках пальцев, и она потерла их друг о друга.
Она шагнула еще ближе и вдруг остановилась, наткнувшись будто о невидимую стену об его пристальный взгляд. Марина даже и не заметила, что он проснулся, приученный просыпаться от любого постороннего шороха за время своей службы, и вот они замерли на месте оба, не в силах отвести глаз друг от друга.
