— Ну-с, — сказала Марина, — продолжим. О чем хочешь рассказывать — о червячке? или о том разговоре?
— Командуй сама, — сдалась Вероника.
— Тогда следуем моей линии, — решила Марина, — то есть о разговоре; к червячку еще подойдем. Повторяю вопрос, на который ты мне не ответила: какие именно проблемы Аны вы обсуждали тогда?
Вадик вернулся с двумя высокими рюмками, почти до верху наполненными легендарным напитком. Вероника несколько нервно закурила. Вадик улыбнулся и ушел. Вероника тут же схватила рюмку и безжалостно, одним махом, влила в себя половину ее содержимого.
— Вот чего мне не хватало, — сказала она через десять секунд, удовлетворенно прислушиваясь к своим ощущениям. — Понимаешь, ее проблемы были связаны с тобой; вот почему мне так трудно было ответить.
— Со мной? — удивилась Марина. — Я уже была?
— Первый день… или второй день… да, ты как раз появилась… и должен был вернуться Филипп…
Вероника опорожнила рюмку. Это не предательство, подумала она; я делаю это ради нас… и во всяком случае я говорю это не какому-то мутному извращенцу, а твоей служанке, твоей наперснице, преданному тебе существу.
— Она очень страдала. Она никогда… она уже давно не ревновала Филиппа, отучилась его ревновать… а тут ты.
— Видишь, как важно, — заметила Марина. — Ты ведь тоже поначалу ужасно ревновала меня к ней.
— Да, — подтвердила Вероника. — Но она страдала вовсе не от своей внезапно вспыхнувшей ревности… точнее, она страдала именно от нее, но не от нее как таковой, а от того, что она появилась.
— Вот как.
— Да. Это было для нее неожиданно, неприятно, и даже стыдно и унизительно. Она как бы потеряла часть уважения к себе; вот такая-то и была у нее проблема.
— Это все? Других проблем не было?
— Вроде нет.
— Но ты все время употребляла множественное число.
— Правда? — удивилась Вероника и поискала взглядом Вадика, чтобы заказать что-нибудь еще, но не нашла и, успокоившись, затушила сигарету. — Почему ты не пьешь бальзам? Может, поделишься?
Марина взяла пустую рюмку Вероники и осторожно, над полом, перелила туда половину своего.
— Спасибо.
— А больше вы на эту тему не говорили?
— Как не говорили, — поморщилась Вероника. — Собственно… благодаря этому мы и стали… близки… Послушай! — воскликнула она, пораженная неожиданной мыслью, — а ведь не будь тебя, у нас бы ничего не было! Если бы она не плакала, не нуждалась в утешении, у меня никогда не хватило бы смелости ею овладеть… сказать по правде, в то время я даже не осознавала своего желания.
— Это важный факт, — сказала Марина, — я имею в виду не свою роль, конечно, а твое латентное желание. Запомним; продолжай.
— О чем?
— Ты упомянула, что она плакала.
— О!.. в три ручья…
— А ты ее утешала, да? И возбудилась?
Вероника вздрогнула.
— Ты меня поражаешь все больше и больше, — промолвила она, глядя на Марину чуть ли не со страхом. — Ты необыкновенно умна. Как ловко ты размотала эту ниточку! Но я-то хороша… как я сама могла об этом не вспомнить? Конечно! все было именно так! Я ее утешала… помогала в беде… и как же она после этого может сейчас говорить, что принципиально не хочет от меня никакого утешения и никакой помощи!
— Стоп, — подняла руку Марина, — опять начинаешь рассуждать; этого не надо. Расскажи лучше про своего червячка.
— Если уж продолжать эту бесконечную проекцию, то мой червячок похож на тогдашнюю Зайкину проблему, — задумчиво сказала Вероника. — Меня почему-то задело это ее высказывание. Я усмотрела в нем ее стремление дистанцироваться от меня… оградить какие-то свои сферы…
— Но разве вы раньше не обсуждали и это? — спросила Марина. — Вспомни: вы говорили, например, обо мне? Или о твоей семье? Наконец, о Филиппе? о твоей возможной ревности к Нему… к нему?
— Ну, к Филиппу я ее никогда не ревновала, — покачала Вероника головой. — Я понимаю, о чем ты спросила; мы согласились не залезать в чужой огород… точнее, я согласилась — это была ее идея, не моя. Но ты не дослушала; я как раз и хотела сказать о том, что раньше во мне не было ни обид, ни ревности к этим ее сферам, закрытым для меня. А тут я аж вся всколыхнулась.
— Так в чем же проблема-то?
— Выходит, ни в чем, — растерянно проговорила Вероника. — Она просто сказала не подумавши… видно, под влиянием своих переживаний… а я вокруг этого нагородила черт-те что.
Не так-то все просто, подумала Марина про себя. Эта путеводная оговорка Вероники — «единственный вопрос и короткий, невнятный ответ» — действительно могла означать ее подсознательное желание освободиться от химеры, лишить проблему ложной значительности… но могла означать и попытку спрятать свой страх — а если так, дело плохо. Если есть страх, то уж неважно, есть ли проблема в действительности; страх оживляет призраки и таким образом создает проблему сам по себе.
Не буду говорить ей в этот раз, решила Марина.
Она посмотрела на часы.
— Мне пора.
— Ну что ж, — отозвалась Вероника, — пора так пора. Сеанс был удачен — не правда ли, дорогая?
* * *
— Филипп Эдуардович, — доложила Женечка по спикерфону, — к вам на прием явился незнакомый господин.
— Я велел тебе нас не беспокоить, — недовольно отозвался Филипп и покосился на Вальда, сидящего на диванчике. — Тем более если незнакомый.
— Он утверждает, что вы его примете.
— Гони его в шею, — посоветовал Филипп.
— Филипп Эдуардович… я зайду?
— Ну, зайди.
Женечка зашла в кабинет и приперла дверь собою.
— Он говорит, что должен вам деньги.
— Хм. А зачем ты зашла?
— А затем, что он показал мне эти деньги. Во-первых, там всего одна бумажка, притом мелкая; во-вторых, хоть он и держал ее в кулаке, но я-то успела заметить, что она вся изорванная; такую и в банке вряд ли возьмут. Я предложила ему передать ее вам, а он отказался. Одет прилично, а ведет себя как псих… уж не вызвать ли милицию?
— Нет, — сказал Филипп, смягчившись. — Тебя разыграли; этот господин большой шутник. Проводи его в переговорку, подай ему напиток, будь с ним ласкова и скажи, что я освобожусь ровно через несколько минут.
— Но переговорка занята, там…
— Кто бы там ни был, — сказал Филипп, — вежливо попроси их немедленно освободить помещение.
— Есть, — сказала Женечка и выпорхнула.
— Вот тебе и ответ, — сказал Филипп Вальду.
Прошло уже свыше недели после страшного дня на охотничьей базе; ничего нового не происходило — разве что в новостях упомянули о пожаре, явившемся вероятным следствием короткого замыкания — и Вальд, конечно же, в очередной раз поднял вопрос о службе безопасности. Вопрос этот, встававший перед «ВИП-Системами» в среднем раз в два года, был, по-видимому, принципиально неразрешим: плохая охрана была без толку и лишь создавала мелкие, докучные проблемы; хорошая охрана была слишком дорога и вдобавок себе на уме; обе они, и хорошая и плохая, были потенциальными грабителями и потенциальной информационной дырой. В результате за стойкой у парадного продолжал сидеть недорогой бутафорский сверхсрочник; в результате службы безопасности у «ВИП-Систем» не было, и в результате происходило все то, что происходило.
