Она мотает головой.
– Игорь...
Чуть расставляю ей ноги, ладонью провожу по мягким волосам, тяну прикосновения вверх, до живота, затем назад – комкаю упругие ягодицы до тихого хриплого вздоха девушки.
Вера не сопротивляется, смотрит из-под ресниц и дышит через приоткрытые губы. Изучаю языком ее маленькие плечи, прикусываю ключицу. Вода отскакивает от наших тел, осыпая лицо ворохом брызг и стекает по стене водопадом.
– Спасибо, что не ушла, – шепчу в ушко, захватывая губами мочку, опускаю вторую руку к бедрам, немного раздвигаю Вере ноги и щекочу пальцами посередине. Она скулит и вздрагивает, но не отстраняется, не упирается, наоборот, раскрывается для меня. – Спасибо, что доверилась, Вероника, звездочка моя.
– У меня больше никого нет, – отвечает они сипло и подается немного вперед, разрешая пальцам шалить еще больше. Трется о них, ластится.
Проталкаваюсь в тесную глубину, а Вера почти вскрикивает над ухом и вцепляется пальчиками в мои плечи, тянет на себя.
– Теперь у тебя есть я, – целую ее и двигаюсь. Активно. Резко. Глубоко. Когда понимаю, что она привыкла к толщине, добавляю еще палец. От движения внутрь, дальше, сильнее и еще сильнее – она взмахивает ресницами и стонет:
– Игорь, я… так тебе благодарна.
– Знаю, маленькая. Знаю. Просто наслаждайся и будь со мной, – собираю сладкий стон с ее губ, напираю языком и рукой. Ритмично, до офигительных хлюпающих звуков.
И моя девочка сжимается вокруг моих пальцев и, ударившись затылком о пластик, хрипло выкрикивает. Она дрожит и пульсирует внутри, а я продолжаю надавливать, чтобы после крутого оргазма она не могла нормально ходить, чтобы сладкие судороги оставались в ней еще долго, чтобы моя булавка улыбалась загадочно-томно, потому что – это ли не счастье найти друг в друге гармонию?
– Вера-а-а… Я тебя люблю, – говорю ей в губы. Слова гаснут в ее новом крике, мощнее предыдущего, а затем она откидывается на стену и съезжает вниз, без сил хватаясь за мои руки.
И я замечаю, как Вера устало прикрывает веки, а из-под ресниц выкатывается слеза. Это не вода, не испарина. Это ее боль, которая не дает раскрыть сердце.
Ничего, я подожду.
Глава 40. Звезда
Когда Давид заходит в дверь, мне хочется спрятаться в углу и выпустить иголки, как ежик. Мужчина крупный, чуть ниже Вульфа, накачанный и рельефный, волосы черные, как смола, обворожительная белозубая улыбка на смуглом лице, но контрастирующий с ней недоверчивый прищур голубых глаз.
Я ему тоже не доверяю, чего скрывать. Несмотря на то, что Давид приехал один, не опоздал ни на минуту и на меня глянул только с порога, мельком, будто невзначай. Я никому не доверяю, и он не исключение.
– И везет же вам, – смеется гость, натягивает на руки одноразовые перчатки, и показывает Игорю на диван. – Клади свою тушу, – деловито смотрит на наручные часы, – мне через тридцать минут в другое место улететь нужно.
Игорь что-то тихо говорит, чтобы слышал только врач. Хотя Давид совсем мне его не напоминает, скорее, смахивает на продавца БАДов: с кожаным чемоданчиком, в строгих брюках и белоснежной рубашке, которую он закатал в рукавах до выделенных перевитиями вен бицепсов. А ладонь у него издали кажется еще крупнее, чем у Грозы.
От близости другого чужого мужчины у меня по коже идут волны мурашек. Стискиваю руки на груди, сильно заплетая их в узел, и еще глубже прячусь в угол.
– Мастерски, – прощупывая рану, говорит Давид. Игорь немного шипит от боли. – Где вы их находите, Гроза, поделись секретом? Я вот у Сашки спрашивал, он не признался.
Игорь немного поворачивается и бросает на меня теплый взгляд.
– Нужно места знать, – и подмигивает с улыбкой. – Придет и твое время, Рустамович.
– Хотелось бы, а то однодневки надоели, а пациентки не комильфо. Прокол не глубокий, важные органы режущий предмет не задел, но ты, Вульф Батькович, был в сантиметре от пятиминутной смерти, – Давид что-то распыляет над раной, скорее всего анестетик. Вульф взвывает и стискивает зубы на руке, чтобы не заорать, а друг прижимает его плечо к дивану. – Извини, дуть не буду. Рукодельница и сама это сделает, когда я уйду.
Его большие руки работают удивительно быстро. Нить и пластырь он не трогает, только обкалывает воспаленное место, очищает тугой ваткой сукровицу и накладывает на рану новую повязку.
– Все. Через три дня будешь, как новенький, а пока... – он с ярко-читаемой ухмылочкой косится на меня, – сильно не напрягайтесь, – заканчивает фразу.
– А температура? – интересуется Игорь, приподнимаясь и поправляя футболку.
– Подозреваю, что температура у тебя от чего-то другого, – снова многозначительно лыбится Давид, но уже не смотрит на меня, а бросает взгляд на часы. – Так, у меня есть десять минут. Чаем угостите?
И только теперь я отмираю. Вечно бояться не получится, нужно искать в себе силы идти дальше.
С неловкой улыбкой иду в кухню и включаю чайник. Несколько минут слушаю, как шумит, закипая, вода, из комнаты слышатся веселые мужские голоса. Я пытаюсь разобраться страшно мне или нет и понимаю, что от домашней непринужденной атмосферы на душе очень тепло. Я тоже хочу друзей, родных, общение. Мне этого не хватает много лет. Даже кошки. Поворачиваюсь и беру Лиссу на руки. Она мурлычет и тычет лохматую морду мне в лицо, лижет шершавым языком нос, а мне плакать хочется от какого-то детского счастья, но я сдерживаюсь. Привыкла терпеть, привыкла закрываться, а сейчас хочу вернуть себя прежнюю: ту веселую девочку-заводилу, что с удовольствием веселилась и шутила с ребятами, что играла на гитаре и пела друзьям свои песни, а они нестройным хором помогали. Та пацанка, что могла заигрывать и отшивать ухажеров, бегать от них, прячась в коридорах педучилища, и не испытывать угрызений совести за разбитые сердца. Я была слишком глупой и дерзкой.
– Ты в порядке? – Игорь подходит со спины так тихо, что я от неожиданности подпрыгиваю, а Лисса недовольно шипит на своего хозяина. – Эй, что за сговор? – он осторожно чешет ее по шее, и кошка, понимая, что ей ничего не грозит, вытягивает голову вверх и громко мурчит.
– Кажется, – отвечаю и слабо улыбаюсь. Из ванны слышится плеск воды, видимо, гость пошел умыться.
– Не переживай, – Гроза поглаживает второй рукой мою щеку, а кошка ревниво хлопает лапкой его по пальцам. – Лисса! – журит он ее и забирает на пол. – Иди к своей малявке, дай со своей женщиной побыть без этих твоих штучек. Брысь!
Рыжая-полосатая с таким достоинством уходит из кухни, что я невольно усмехаюсь.
– Вера, как я обожаю, когда ты так улыбаешься, – Игорь подтаскивает меня к себе и шепчет на ухо: – На счет Давида не волнуйся. Ему можно доверять.
– Главное, что ты ему доверяешь, – обнимаю его и наслаждаюсь теплом, и отчего-то горький вкус предчувствия нашептывает мне, что скоро я не смогу этого сделать. – А что с тем, кого я…
– Данька все порешает. Ты только не волнуйся. Вера, – Игорь отстраняется и приподнимает щепотью мой подбородок, – но тебе придется все рассказать. Иначе мы не поможем следствию, а я не хочу, чтобы на тебя повесили лишнее. Хочу, чтобы эти сучьи дети ответили за содеянное.
– Я… – прячусь на широкой груди и стискиваю ткань футболки пальцами. – Я попытаюсь.
Глава 41. Вульф
Давид на выходе шепчет, что у Веры на первый взгляд сильная психологическая травма. Я, скрипнув зубами, быстро выталкиваю его на улицу и еле слышно рассказываю:
– Егоров наследил не только в нашей семье, – мацаю карманы куртки, но вспоминаю, что сигареты я так и не купил. Ладно – перебьюсь.
– Это не просто наследил, – качает головой Аверин. – Она забилась в угол, когда меня увидела. Типично для… – Давид запинается, когда вглядывается в мои глаза. Его зрачки расширяются от очевидного. – Вот же тварюга! – яростно шепчет друг и зло трет идеально выбритый подбородок.
– Прошу, не поднимай этот вопрос, – иду дальше и жестом зову Давида за собой. – Я еле достучался. С Верой все сложно, будто по битому стеклу бегу. Потому не говори никому.
