Каким-то образом я засыпаю и каким-то образом вижу ее во сне.
Она всегда снится мне, когда я нахожусь на самом дне, и на самом пике.
Вместо идиотского присутствия Эйдена и Коула нежные руки отводят мою руку от лица. Бездушные зеленые глаза Коула сменяются ее мягкими, манящими.
В их блеске тоже стоит влага, будто ей тоже хочется заплакать.
Ким в моих снах — это игра воображения. Она выглядит такой настоящей, прикасаясь ко мне, гладя меня по волосам, как делала это в детстве.
Некоторые из моих любимых воспоминаний всегда начинаются с того, как я кладу голову ей на колени, она гладит меня по волосам, и я выбираю для нее гребаный зеленый M&M, прежде чем съесть другие цвета.
Затем я кормлю ее фисташковым мороженым, пока она читает вслух свои волшебные истории о волшебниках, принцах и королевствах.
И рыцарях.
О куче рыцарях. Даже если их не было, она их придумывала и вставляла повсюду.
Мой рыцарь, так она называла меня.
Теперь я ржавый, без доспехов и меча.
Я отказался быть ее рыцарем, став Войной.
— Почему ты снова напился? — спрашивает она ломким голосом. — Что произошло с твоей рукой?
— Ш-ш-ш, не порть все. Просто оставайся такой.
Я поднимаю голову и кладу ее ей на колени так, чтобы смотреть на нее снизу вверх.
Кимберли из моих снов всегда говорит мне, какой я хреновый и что я могу стать лучше, как и раньше. Я могу стать рыцарем вместо Войны.
Но не сегодня. Сегодня все испорчено.
Сегодня она с Ронаном, и я ничего не могу с этим поделать. Сегодня у меня Коул и Эйден в качестве опекунов, потому что они не хотят, чтобы я совершил какое-то глупое дерьмо, например, чтобы меня убили в бандитском бою.
Я протягиваю руку и касаюсь пальцами ее щеки. Она дрожит под моей кожей, словно всегда хотела, чтобы я это сделал. Моя ладонь горит из-за пореза, но я почти не чувствую этого.
— Ты такая красивая, Грин, и я чертовски ненавижу тебя за это.
— Ксан... — мое прозвище застревает у нее во рту, будто она не хочет его произносить. — Какого черта? Ты не должен так меня называть.
— И ты не должна быть здесь. Я освободил тебя.
— Что, если я не хочу быть освобождённой?
— Ты мазохистка, не так ли?
— Возможно.
— Возможно, а? — я улыбаюсь. — Я собираюсь сделать с тобой плохие вещи.
Я возненавижу это утром, и возненавижу себя за это, но если я получу это только во сне, то так тому и быть.
Ее глаза расширяются.
— П-плохие вещи, такие как что?
Я поднимаю голову и обхватываю рукой ее затылок.
— Как это.
Мои губы встречаются с ее губами, и я наслаждаюсь ею так, как всегда, хотел.
Я принимаю искушение, от которого всегда убегал.
Глава 16
Кимберли
Поцелуи всегда были для меня фантазией. Всепоглощающей страстью, потребностью в большем.
Кстати, я виню в этом любовные романы.
В тот день на вечеринке у Ронана я думала, что знаю, что такое поцелуи. Немного страсти, немного силы, много горя.
Теперь, когда Ксандер овладевает моим ртом, в меня просачивается другой тип эмоций.
Отчаяние.
Это правильное слово. Это единственная эмоция, которая пронизывает меня, и делает это с разрушительной силой.
Я позволяю ему поцеловать меня, будто это наш первый и последний поцелуй. Мне все равно, если у нас никогда и ничего не будет после этого, пока он целует меня с этим отчаянием и потребностью владеть мной, быть со мной.
У него вкус водки и мяты, сильная смесь, которая бьет прямо в грудь. Я глубоко вдыхаю его и не осмеливаюсь выдохнуть, боясь, что этот момент закончится, и мы вернемся в наши разные миры, словно нам никогда не суждено было быть.
Когда Мари сказала мне, что обезьянка Кир ушёл к нему переночевать, я, возможно, прокляла своего младшего брата.
После сообщения, которое Ксандер отправил мне, вновь нагло оттолкнув, я была готова к своим комфортным К-драмам и мрачному плейлисту.
При мысли, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, мне захотелось заплакать, но я так старалась все это время не зарыдать, так что сейчас я этого делать не буду.
Туман становится сильнее, когда я плачу, и он кормил его без остановки в течение многих лет.
Ахмед поприветствовал меня, сказав, что Кир спит. Я подумывала разбудить его, но не могла беспокоить. Кроме того, как только я оказалась в комнате для гостей, в которой спал Кир, Коул и Эйден постучали в дверь. Они сказали, что Ксандер в беде.
Я не думала, когда бежала сюда. толкнула дверь и вошла внутрь на дрожащих ногах. Он спал на кровати вниз головой, свесив голову набок, а его рука, забинтованная, покрытая засохшей кровью, свисала с края.
Первое, что я сделала, это проверила его пульс. Я собиралась уйти, как только удостоверюсь, что он жив, я действительно собиралась. Но одно прикосновение к его волосам превратилось в два, и не успела я опомниться, как уже сидела на его кровати, а потом он открыл глаза и назвал меня Грин, и я как бы потеряла рассудок.
Я потеряна прямо сейчас.
Потому что по опыту знаю, что его поцелуи, его легкие моменты близости связаны только с разбитым сердцем. Если он освободил меня от нашего двенадцатилетнего обещания после первого поцелуя, что он собирается сделать сейчас? Потребовать, чтобы я продала душу дьяволу? Заставить меня смотреть, как он топчет мое сердце?
Я кладу две руки на его сильные плечи и отталкиваю. Его губы покидают мои со стоном — с моей стороны, не с его. Какого черта я оплакиваю его потерю, если он никогда не был со мной?
— Ксандер, я...
— Шшш. — он прикладывает указательный палец к моим губам, к горячим и покалывающим из-за него. — Не разрушай это.
Я отталкиваю его руку, осторожно, чтобы не повредить рану, и делаю еще один глубокий вдох, а затем сожалею об этом, потому что все, чем я дышу, это он.
— Ты тот, кто все разрушает.
— Нет, ты. — его глаза наполовину опущены, а лицо такое страдальческое, будто в него стреляют и он не может умереть.
— Я? — повторяю я.
— Если бы ты не отвела меня туда, если бы ты... — он замолкает и качает головой. — Но сейчас это не имеет значения. Позволь мне поцеловать тебя. — он тянется ко мне, но я изо всех сил пытаюсь оттолкнуть его.
Он силен, даже будучи в нетрезвом состоянии.
— Нет. Я не готова платить такую цену.
— Никакой цены. — он улыбается, и на его щеках появляются ямочки.
Эти прекрасные ямочки на щеках.
Мое сердце могло бы на секунду перестать биться.
Он сказал, что я красивая, и он ненавидит меня за это, и для него это то же самое.
Он, так зверски красив, что я проклинаю его за это каждый день.
Я проклинаю его каждый раз, когда вижу красивого мужчину и сравниваю его с Ксандером.
Я проклинаю его каждый раз, когда у меня возникают фантазии, и он всегда в них главный герой.
Я проклинаю его идеальные волосы, глаза океанской глубины и очаровательную улыбку, потому что они никогда не принадлежали мне.
— Я ненавижу тебя, — бормочу я, хотя мои пальцы впиваются в его футболку. — Я так сильно тебя ненавижу.
— Я тоже ненавижу тебя, Грин. — его губы зависают в нескольких сантиметрах от моих.
— Перестань меня так называть.
— Я буду называть тебя так, как мне, блядь, заблагорассудится. Ты моя Грин. — он хватает меня за руку и переворачивает так, что я лежу на кровати, а он нависает надо мной. — А теперь заткнись и позволь мне поцеловать тебя.
Хотя мое тело кричит, чтобы я разрешила ему воплотить мои фантазии в реальность, потому что я знаю, что он это сделает, я не поддаюсь порыву.
Я кладу обе руки ему на грудь.
— Ты испытаешь ко мне отвращение после этого?
— Я никогда не испытываю к тебе отвращения.
