Патриция лежала в сладострастной позе, очки она сняла и держала в правой руке. Не поворачивая головы в сторону фотографа, она спросила:
— Он на нас смотрит?
Айменга медленно повернула голову в сторону лежащего в траве фотографа.
— Да, — сказала она. И подала ей руку. — Пойдем, прогуляемся по берегу.
Патриция грациозно встала, стараясь не переигрывать, и они повернувшись к фотографу спиной, пошли не спеша по кромке воды. Ласковые волны залива бились о берег, обдавая девушек мелкими брызгами.
Фотограф сел на корточки и не отрывал от них задумчивого взгляда.
Айменга остановилась и положила руки на плечи девушки. Соски их грудей соприкоснулись, и Патриции почему-то стало неприятно. Она не понимала лесбийской любви — женщины всегда были для Патриции подругами, собеседницами, но одна мысль о ласке с женщиной вызывала у нее брезгливое отрицание.
— Ты уверена, что таким образом мы возбуждаем его? — спросила Патриция.
— Конечно, — ответила Айменга, проведя по спине Патриции и потянулась к ней накрашенными губами. — А как же еще ты сможешь возбудить голубого?
Патриция плюнула на все свои принципы и ощущения, закрыла глаза и слилась долгим поцелуем с блондинкой, представляя, что это Том.
«О, Том, где ты сейчас и чем занимаешься? Зачем ты ушел от меня?»
Фотограф смотрел на них, левой рукой прикрывая глаза от слепящего солнца, а второй теребя свой огромный круглый медальон. Наконец он вздохнул, встал и направился к дому. Поднявшись по тропке среди камней, он еще раз оглянулся — Патриция лежала на песке, обнаженная Айменга стояла на коленях над ней и гладила девушку.
Патриция видела, что Айменга увлекается лаской и поспешила отрезвить напарницу, пока та не слишком возбудилась, и не потеряла рассудка:
— Бернард пошел домой, видно созрел, — сказала она улыбнувшись и села на песке.
— А ты не хочешь еще поласкаться, — поглаживая одной рукой грудь Патриции, а другую запустив в ее темные волосы, сказала Айменга. — Нам так хорошо вдвоем.
— А ты знаешь, почему любовь между двумя женщинами называется лесбийской? — серьезно спросила Патриция, отстраняя руки блондинки и вставая.
— Ну… — растерялась та, — наверно, от острова Лесбос…
— Правильно, — сказала Патриция насмешливым тоном, что сразу отбило у блондинки охоту домогаться ее любви. Но надо было еще довести-таки до возбуждения фотографа, а без помощи Айменги это было бы затруднительно, и Патриция примирительно подала ей руку, помогая встать. — Пойдем, нам был обещан бокал вина, может еще чего выпросим. У меня от голода желудок к спине прилип.
— Да, сегодня к Бернарду собирались прийти друзья. Вот работка — даже по воскресеньям приходится трудиться.
— Да уж — тяжелая работа, необходима надбавка за вредность, — рассмеялась Патриция.
Они пошли к дому фотографа, продираясь прямо сквозь кусты. Девушки ничуть не стеснялись собственной наготы — здесь никто чужой не ходил. Да если бы и ходил — то что такого? Красоты стесняться нечего.
— А почему все-таки от острова Лесбос? — вдруг спросила Айменга. Патриция думала, что блондинка уже забыла про этот дурацкий вопрос. — Там находилась женская тюрьма и заключенные это там придумали, да?
— Нет, совсем наоборот, — рассмеялась Патриция и пояснила: — В седьмом веке до нашей эры известная поэтесса Сапфо организовала там школу девушек, проповедуя любовь к женскому телу.
— Сапфо… Никогда не слышала…
— Да? — удивилась Патриция. Задумалась на мгновенье, остановилась и прочитала:
Я к тебе взываю, Гонгила, — выйди
К нам в молочно-белой своей одежде!
Ты в ней так прекрасна. Любовь порхает
Вновь над тобою.
Всех, кто в этом платье тебя увидит,
Ты в восторг приводишь. И я так рада!
Ведь самой глядеть на тебя завидно
Кипророжденной!
— Это Сапфо? — спросила Айменга. — Ты ее наизусть знаешь — значит она тебе нравится. Кто сейчас помнит древнегреческую поэзию! И ты исповедуешь ее принципы? — с надеждой спросила блондинка.
Патриция рассмеялась.
— Я очень люблю стихи средневекового французского поэта Франсуа Вийона. Он был разбойником. Мне что теперь выходить с кистенем на большую дорогу?
* * *
Вечером к фотографу действительно пришли друзья. На втором этаже здания, рядом с просторным съемочным павильоном, заставленным всевозможными прожекторами, вспышками и декорациями было что-то вроде гостиной, куда фотограф всех и привел, чтобы отдохнуть после трудов праведных. Пожилая женщина-массажистка, которая, по-видимому, исполняла здесь также и роль экономки, накрыла в гостиной шведский стол и тихо удалилась.
Из магнитофона лились звуки мелодичной лирической песни, свет в гостиной погасили, на пианино в углу и на ломберном столе посреди комнаты стояли канделябры с десятком свечей каждый, что придавало вечеру совсем романтический колорит. Бородатый приятель фотографа в футболке с изображением цветного, переливающегося в свете свечей черепа с костями танцевал медленно с красивой девушкой, что приехала с ним. Фотограф лежал на черном кожаном диване и курил, пристально наблюдая за слившимися в танце Патрицией и Айменгой.
Патриция, вернувшись с берега, первым делом прошла в гримерную, где стояла ее сумка, так как пока не решили, где она будет ночевать. Там она сразу же оделась, поскольку ей надоело светить обнаженным телом. Она конечно никого не стеснялась, но все, по ее мнению, должно быть в разумных порциях. К тому же она прекрасно знала, что толково полуобнаженное женское тепло действует на мужчину возбуждающе гораздо сильнее, чем просто обнаженное. Поэтому Патриция долго и тщательно перебирала свой богатый гардероб и остановилась на коротких красных шортах и белой шелковой блузке с изящными кружевами и короткими руками. Одежда должна подчеркивать и великолепный цвет ее кожи, и волнующие линии ее фигуры, и в то же время должна заставлять мужчину страстно желать эту одежду снять с нее. Требуемого эффекта Патриция добилась с блеском — сейчас фотограф не отрывал от нее внимательных глаз, и девушка догадывалась примерно, о чем он думал.
Патриция чувствовала себя неплохо — и физически и душевно. Фуршет, подготовленный мадам Николас, утолил ее разбушевавшийся голод, а любующийся ее фигурой фотограф нравился ей. Может быть даже, он сумеет заменить ей Тома. В конце-концов Том далеко не единственный на белом свете мужчина, с которым ей может быть хорошо — просто раньше попадались на ее пути лишь мужланы и самцы, представления не имеющие о настоящей любви, подменившие понятие «любовь» понятием «секс». Этот кучерявый блондин, похоже, не из таких. Правда, обвинение Айменги в гомосексуализме… Но Патриция почему-то сомневалась в этом. Вот широкоплечий, усатый шофер — тот да, похоже. Он даже не взглянул на девушек ни разу… И сейчас его здесь нет.
