Мама начинает плакать. Это медленные, недоверчивые слезы женщины, которая давным-давно потеряла надежду.
— Но... как? Слоан, пожалуйста, объясни мне, о чем ты говоришь?
Я говорю о том, что твоя эгоистичная, легкомысленная, лживая дочь не вернулась домой в ту же секунду, как оказалась на свободе. В конце концов, она предпочла парня своей семье.
Парня.
И где же справедливость для тех, кто ее похитил? Ничего не было. Из того, что сказал Хулио, как только Ребел «купил» мою сестру, она неоднократно возвращалась на виллу по своему собственному желанию, намеренно, чтобы увидеться с другими девушками. Как будто эти люди не похитили ее и не удерживали в плену. Как будто они не принуждали ее, или не заставляли делать Бог знает, что с ними. Я просто... я просто не могу поверить в это. Во все это.
— Я не знаю всего, мам. Мне жаль. Не могу ответить на все твои вопросы.
Вздыхаю, кипя от злости в голове. Да, я не могу дать тебе эти ответы, потому что Алексис не хватило приличия дать их мне. Мама все еще плачет. Она всегда была плаксивой — плачет при малейшей возможности. Напугайте женщину слишком сильно, и та будет рыдать в течение часа. Папа говорит, что это нервный рефлекс, она не может его контролировать, но сейчас я злюсь на нее за то, что мама такая слабая. Я хочу перегнуться через обеденный стол, схватить ее за плечи и встряхнуть. Трясти чертовски сильно, пока она не начнет лязгать зубами. Мама шмыгает носом, вытирая его скомканной салфеткой.
— Когда она вернется домой? У тебя есть ее контактный телефон? Я просто ... я просто не понимаю, Слоан. Почему? Почему ее здесь нет?
Да, также как и я. Вместо того, чтобы сказать что-нибудь, что могло бы навести маму на мысль о моем плохом настроении, я положилась на тошнотворно сладкий, успокаивающий голос, который научилась использовать с ней.
— Все в порядке. Она будет здесь, как только сможет. Ей просто нужно время... вспомнить, вот и все. Последние два года она жила совершенно другой жизнью, понимаешь?
Я худший человек, которого только можно себе представить. Я не из тех, кто врет в лучшие времена. Вероятно, именно это и привлекло меня к Зету в первую очередь, когда определенно должна была бежать — тот факт, что могла сказать, что он был честен. Но прямо сейчас неправда льется из моего рта легче и быстрее, чем вода.
— Тогда мне, наверное, следует подготовить для нее комнату. О! О, ты же не ... — на лице моей матери мелькает паническое выражение. Она тянется через стол, хватая меня за руку. — Она никогда раньше здесь не была. Мы переехали, пока ее не было. Ты же не думаешь, что это расстроит ее, правда? Возможно, ей понадобится ее старая комната.
Черт возьми. Я хочу сказать ей, что все, что сейчас волнует Лекси, — это свита волосатых байкеров, с которыми она ездит, выходит замуж и получает пулю.
— Нет, мам. Не думаю, что она будет возражать. Она поймет…
Хлопает входная дверь, прерывая меня. Мамины глаза, бледно-голубые и все еще наполненные слезами, расширяются.
— О боже. Это твой отец.
— Привет!
Конечно же, папин голос звучит в своей чрезмерно веселой манере с переднего крыльца. Звуки падающих тяжелых сумок и снимаемой обуви доносятся до нас на кухне.
— Сюда, — зовет мама.
Дерьмо. Я вдруг почувствовала себя очень плохо. Думала, что готова к этому. Лгать маме — это одно, но папе? В редких и бессмысленных случаях, когда пыталась солгать ему в подростковом возрасте, тот сразу видел меня насквозь. Он появляется в дверном проеме, улыбаясь, густые седые волосы торчат во все стороны. Его очки на самом кончике носа, где он обычно их носит. Это сводит меня с ума. Глаза светятся, как только он видит меня
— О, привет, Тыковка!
Тыковка. Он все еще настаивает на том, чтобы называть меня так.
— Привет, пап. – Я чувствую облегчение, когда вижу светлые кудри позади него — Лейси. Щеки девушки пылают здоровым розовым румянцем, а на губах — улыбка. Она кажется застенчивой, но все же... выражение ее лица достаточно искреннее. Она стоически держалась, когда я уходила. Я беспокоилась о том, чтобы оставить ее с моими родителями, но, похоже, что те несколько дней, которые Лейси провела здесь, не причинили ей никакого вреда.
— Привет, — говорит она, слегка помахав мне рукой. Я улыбаюсь и машу ей в ответ.
Моя мама даже не утруждает себя поздороваться с ними; она прыгнула в омут с головой.
— Слоан нашла свою сестру, Эл ... она нашла Лекси, — ее голос срывается, когда она произносит имя моей сестры, и я чувствую запоздалое раскаяние за то, что злюсь на нее. Это очень важно для них. Грандиозно. Их дочь отсутствовала так долго — вполне естественно, что она была эмоциональна.
Лицо моего отца становится белым как полотно.
— Что?
Мама начинает смеяться, улыбаясь сквозь стремительно наступающие слезы.
— У нее была какая-то амнезия или что-то в этом роде. Слоан, скажи своему отцу, что именно с ней не так.
И это еще одна сложная часть. Я не только вру папе, но и пытаюсь лгать ему с медицинской точки зрения. У этого человека есть тридцатилетнее преимущество, чтобы распознать мою ложь. Он почти все видел, обо всем слышал. У меня никогда не было пациентов с амнезией. Я готовилась только к аттестационным экзаменам, и все они были только теоретические. Глаза моего отца лазером впиваются в меня, принимая мгновенно профессиональный, оценивающий взгляд. Взгляд, от которого меня бросает в холодный пот.
— Да. Она попала в автомобильную аварию. Ее сбил мотоцикл. — По иронии судьбы, это правда. — Парень на мотоцикле, черт побери, похоже сильно протаранил ее, и она довольно сильно ударилась головой. У нее диагностировали ретроградную амнезию. С тех пор она восстанавливается. Пять дней назад у нее произошел переломный момент, и она начала вспоминать. Так Лекси нашла меня в больнице.
Ложь, ложь, ложь. Я практически слышу, как папа повторяет это в своей голове, пока бормочу свою слишком отрепетированную речь. Однако хочет верить в лучшее в людях — в то, что они от природы честны, — и поэтому его брови хмурятся, когда он пытается понять смысл моей истории.
— Но... если бы ее сбила машина, разве она не оказалась бы в больнице Святого Петра? Кто-нибудь бы увидел. Все знают ее в лицо. Они бы сразу сказали мне. И даже если бы ее отвезли в другую больницу, полиция проверила бы каждого врача в радиусе пятидесяти миль. Девушка без памяти наверняка подняла бы тревогу.
Будь он проклят за такую логику. Будь проклят! Я говорю единственное, что приходит мне в голову.
— Она мало что помнит о несчастном случае, папа. Думает, что после аварии встала и шла некоторое время. Она была в замешательстве. Судя по всему, водитель грузовика подобрал ее на обочине дороги в Нью-Мексико и отвез к кому-то. Она передвигалась автостопом или что-то в этом роде.
По крайней мере, часть о Нью-Мексико, правда; в конце концов, она оказалась там.
Папа обдумывает это, но на его лице появляется сомнение. И это вполне понятно. Кому-то с травмой головы, достаточно серьезной, чтобы вызвать у него амнезию, было бы удивительно трудно проехать через пять штатов, прежде чем обратиться за медицинской помощью. Вероятно, там было бы много крови.
Лейси наблюдала за этим обменом репликами с растерянным выражением лица. Эта девушка профи. Она знает, когда нужно держать язык за зубами. Бесшумно входит в комнату и садится за кухонный стол рядом со мной. Это обычное и очень знакомое движение, которое говорит, что она была принята в семью Ромера. Мои родители коллекционеры беспризорников и бродячих животных; для этого не требуется много времени. Меня просто шокирует, что Лейси так хорошо отнеслась к окружению. Папа садится рядом с мамой и берет ее за руку, лишь осторожно улыбаясь, когда она смотрит на него своими слезящимися глазами. Он все еще не решается поверить в мою историю, но делает вид, что купился ради нее. На данный момент. Он, наверное, устроит мне допрос с пристрастием, когда мы останемся наедине. Безопаснее всего избегать этого любой ценой. Он поворачивается ко мне и, хмурясь, снова сужает глаза.
